Читать онлайн «Веселая наука. Протоколы совещаний». Страница 23

Несчастные случаи, безумие, провалы памяти, параноидальная потеря ориентации приближают нас к стихии воды.

Начнем изучение географии магического мира с «Пьяного корабля» Артюра Рембо. Несчастный случай — гибель команды от рук краснокожих — отдал корабль во власть Океаноса. Чувственный диапазон корабля — наконец-то он принадлежит себе и говорит от первого лица — расширяется беспредельно. В доминации воды земля, воздух и огонь интенсивно непредсказуемы. Полуострова отделяются от проблематичных материков, знакомых названий почти нет — упоминается только Мальстрем и «невероятные Флориды». Земные реалии представлены скупо: заброшенные бухты в жуткой вегетации, бегемоты, ревущие в течке, Левиафан, гниющий в сетях, остовы огромных змей, съеденных муравьями. Но даже эти драстические виденья — только мимолетные эпизоды в буйстве чудовищных водоворотов, судорожных бездн, в грохоте волн, пронзенном криками стремительных белых птиц. Потенция земли ничтожна сравнительно с бешеной энергией Океаноса, где «в циркуляции неведомых соков, в золоте и синеве пробуждаются певучие фосфоресценции».

Восторг, ликование, экзальтация, «молочно-звездное мерцание поэмы моря…» Восторг нисколько не темнеет от вида «задумчивого утопленника», от метафорических эпатажей вроде «лишайников солнца» и «соплей лазури». Все это пустяки сравнительно с неистовой напряженностью акватического бытия: «в ослепительном расцвете дня, располосованные синевой делиры и медлительные ритмы ферментируют терпкими багрянцами любви».

Грандиозная ферментация небесной огненной спермы.

Если мысль, по словам Новалиса, суть бледное вялое чувство, то «Пьяный корабль» — апофеоз чувства (sensation).

Но.

Для чего субъект поэмы обрел «свободу от всех экипажей» и людской суматохи? Чтобы стать игрушкой стихий? Хаос сумасшедшей разрушительной воды превращает корабль в нечто аналогичное. Роскошь морских пейзажей не утоляет ностальгий, сожалений, надрывов. Вторжение хаоса, говорит герметика.

Якорь и штурвал надо срывать окончательно, тоска по земле совершенно нелепа.

«Ибо, — по мнению Рабле, — все сокровища, над коими раскинулся небесный свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении ее не взять: в высоту, в глубину, в ширину или же в длину, не стоят того, чтобы из-за них волновалось наше сердце, приходили в смятение наши чувства и разум».

Свобода напрасна без томления по квинтэссенции, по Изиде или Афродите, дающим подвижно-неподвижную циркуляцию четырем космическим элементам. Артюр Рембо:

Деликатное приближение к божественной неопределенности Афродиты Анадиомены — матери небесно-лабиринтального круга.

Опасно молить божество о помощи, еще опасней посредством магии искусства втягивать эманации богов и богинь в полотно или камень.

Мы упоминали о принципе искусства античности и средних веков: художнику надобно почувствовать сперматический эйдос божества в той или иной материи, затем на манер повивальной бабки способствовать разрешению материи от бремени. Если творческий порыв, движимый любопытством, эротизмом, честолюбием, вызовет земную эманацию бога или богини, это грозит катастрофой. Любят цитировать миф о Пигмалионе, но пренебрегают его окончанием — скульптор погиб жестокой смертью, задушенный во сне собственной креатурой.

Ситуация четырех космических стихий дает возможность считать средоточием земной жизни свободу сколь угодно субтильного огня, средоточием смерти — концентрацию беззвездной ночи до сколь угодно неподвижной кристаллизации черного льда. Эти крайние оппозиции способно разрешить только сверхъестественное вмешательство — такой вывод следует из мифа о кадуцее.

Две змеи безобразно и беспощадно боролись на дороге, пока Аполлон не бросил на них золотой жезл, вокруг коего они мирно переплелись.

Но.

Над новой эпохой тяжкой тучей нависли слова Хайдеггера: «Отсутствие Бога означает, что никакой Бог не ориентирует видимо и ясно людей и вещи на себя и не направляет, исходя из такой ориентации, историю мира и пребывание человека в этой истории. Но еще худшее означает отсутствие Бога. Не только боги и Бог исчезли, но и божественное сияние погасло в истории мира».

Крайние оппозиции — жизнь и смерть, движение и неподвижность, изобилие и лишенность несводимы к единству, меж ними вероятны только усталые перемирия и компромиссы, ибо закон мира сего in bello non in pace, война, скрытая или явная без всякого «мирного урегулирования».

Стихотворение называется «К тем, кто молчит» и, очевидно, имеет в виду мертвых, немых, потрясенных технизированным кошмаром новых городов. Но, тем не менее, со времен Данте поэт остается, в известной степени, экскурсантом — Георга Тракля может ошеломлять современное положение дел, однако его поэтическое усилие направлено на преодоление своих социально человеческих эмоций. Сверкание, смех, гнев, пурпур, золото — вторжение огненной стихии в пустыню мрака и смерти. Поэзия Георга Тракля отличается напряженностью подобных столкновений. Сущность человека он понимает так:

Поэзия энергичной суггестии. Человек здесь собран из намеренных компонентов, поскольку металл не всегда холоден, подводные леса не всегда ужасны, зверь не всегда яростен. Только ночь осталась без эпитетов.

Слишком романтично, слишком эффектно для нынешней вялотекущей крови. Подобная структура человека встречается разве что на киноэкране, где обездоленному зрителю, лишенному шикарных красавиц, чемоданов с деньгами, смертельного риска, впрыскивают очередную инъекцию адреналина.

Смерть неустанно прогрессирует. Давить и сжигать непокорную кровь бунтарей танками и напалмом — вчерашний день. Надлежит привести человеческую массу к общему знаменателю и гасить огонь в крови на биологическом уровне. Посему из напитков изымают алкоголь, кофеин и теин, из табака никотин, а продукты снабжают «наполнителями» и консервантами, дабы устранить вкус и питательность. Это прямое следствие гуманного и позитивистского низведения разнообразия людей и этносов на уровень «всеобщего человека», столь же теоретического, как «растение», «зверь», «камень».

Проверим ход наших рассуждений. Материя, материальный, материализм, что сие ныне означает? Электроны, нейтроны, протоны, нейроны, химеры бесконечности. Материя, множество значений. Материя современной микрофизики имеет мало общего с материей позитивистов девятнадцатого века, ничего общего с материей схолиастов и совершенно чужда материи Аристотеля и неоплатоников. Космогония четырех элементов здесь также не причем.

Земля — круглая пылинка на периферии одной из бесчисленных галактик — никакой «великой матерью» быть не может. Эту роль ныне играет вселенская ночь с ее ледяным вакуумом, капризами гравитации, веществом и антивеществом. Подобный «частный случай фантастического» или «научная картина мироздания» получили признание из-за привычного представления о тесной связи науки и техники. Последняя, однако, создана руками практиков и ремесленников при минимальном математическом аппарате.

Вряд ли одинокие и гениальные позитивисты, начиная с Галилея и Декарта, смогли столь лихо перевернуть мозги человеческие, чтобы люди забыли великую мать. Скорее, виноваты здесь именно техники и ремесленники — «выходцы из народных масс». У портного, вероятно, дрожали руки, когда он примерял лиф да платье на корпус дамы, лесорубу поначалу жалко было убивать беззащитное дерево, кузнецу было не по себе от криков раскаленного металла. Затем портной решил: вожделение мешает работе, все это недурно в постели, а сейчас надо бесстрастным сантиметром зафиксировать плечи, грудь, бедра, иначе какое к черту платье. Аналогичное возможно приходило в голову лесорубу и кузнецу. Далее процесс дифференциации взялся и за самого мастера: ночью я супруг, утром — отец, днем — работник, вечером — компанейский друг…