Читать онлайн «Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»». Страница 101

Алкоголь отсутствовал даже на приемах иностранных гостей, хотя и полагался по этикету. Даже английский исследователь Джеффри Хоскинг отмечал, что это полностью противоречило традициями русского гостеприимства и веселья. Официальный титул Горбачева «генеральный секретарь» в народе переиначили как «минеральный секретарь»[863].

Осуждению со стороны активистов трезвенничества подвергся даже кефир. В Минздрав, Совмин и ЦК КПСС шли многочисленные петиции с призывом запрета кефира как алкоголесодержащего продукта. Утверждалось, что с его помощью долгие годы в стране осуществлялось преступное «алкопрограммирование детей», включая грудных[864].

Экономический кризис привел к наступлению времен товарного дефицита. Происходит возвращение к системе карточек и талонов. Выдаваемый советским гражданам набор, помимо мыла, порошка, сахара, сигарет, включал две бутылки водки. Причем винно-водочные талоны выдавались даже на грудных детей.

Но отоварить такой талон было не так-то просто. Необходимо было не пропустить время, когда в соответствующий магазин завозилось спиртное. Сразу же выстраивались длинные хвосты. Человек мог простоять целый день, но так и не дождаться своей очереди. На следующий день процедура продолжалась. Особенно было велико разочарование, когда после многих часов ожидания объявляли, что весь товар разошелся. Если же человеку улыбалась удача и он доходил до заветной двери магазина, толпа «подносила» его к прилавку. Дабы народ не разнес прилавок и витрины, сооружали решетки и запускали покупателей внутрь магазина по группам. Сотрудник милиции регулировал движение толпы. Через лес рук и голов покупатели тянули продавцу свои талоны и деньги. После таких испытаний, любви к советской власти у населения, понятное дело, не прибавлялось.

Отоваривали талоны на водку даже те, кто совсем не пил, так как водка стала валютой. Например, за одну бутылку водки можно было привезти на садовый участок пятитонную машину навоза, оплатить услуги сантехников и т. д.

Существовали специальные квоты выдачи спиртного на свадьбы. Алкогольная продукция продавалась молодоженам по предъявлению особой справки из загса. На 20 человек полагалось 10 бутылок водки, 10 бутылок вина, 5 бутылок шампанского.

С 1989 года происходил рост цен на продовольственные товары. Казалось бы, начавшееся с конца 1980-х годов снижение реальных доходов населения должно было привести к сокращению алкогольного потребления. Но парадокс заключался в том, что последствия были прямо противоположными. Чем хуже жизненный уровень народа, тем активнее он обращается к спиртному. В конце перестроечной эпопеи потребление алкоголя вновь начало возрастать. Впрочем, динамика подорожания спиртного в этот период отставала от темпов роста цен на иные продовольственные товары.

Как известно, тоталитарные системы не терпят сопротивления. При возникновении малейшей внутренней оппозиционности они могут быть разрушены. Советская власть к тому времени потеряла инстинкт борьбы. Нежелание людей избавляться от привычки пить явилась для нее первым ударом, который и привел в конечном итоге к гибели.

Лимит доверия к партии был уже к тому времени исчерпан. В благостные намерения антиалкогольной кампании народ не поверил. В электричках и магазинах люди материли власти. Говорили, будто все это сделано для того, чтобы оправдать высокими мотивами повышение цен на водку. Уж запрещать, так запрещать, – рассуждали в народе. А то повысят цены, а потом опять разрешают свободное потребление. На официальный лозунг «Пьянству – бой», народ отвечал: «Так выпьем перед боем».

Сам факт сокращения потребления алкоголя ставится рядом исследователей под сомнение. Статистика не фиксировала динамику алкогольных продаж на «теневом рынке». То, чего не давала государственная винно-водочная промышленность, с лихвой компенсировали нелегальные производители.

Самогоноварение смогло составить конкуренцию государственной промышленности. Уже к 1988 году стал очевидным провал всей антиалкогольной кампании. По экспертным оценкам, потребление самогона в перерасчете на чистый алкоголь возросло за годы перестройки до 7, 1 литра.

Творческие силы народа были брошены на изобретение все новых способов нелегального изготовления спиртосодержащих изделий. Милиция совершала периодические обходы жилищ граждан для изобличения незаконных производителей алкоголя. Так, в одной из телевизионных передач рассказывалось о выявлении правоохранительными органами некоего «умельца», который разливал брагу в резиновые грелки и помещал в морозильную камеру холодильника. После того, как вода замерзала, чистый спирт сливался в подготовленную тару. Телезрители воспринимали сведения подобного рода в качестве наглядного пособия.

Продолжалось и привычное для России ХХ века массовое употребление спиртосодержащих веществ, не предназначенных для пищевого потребления. В ход шли различные одеколоны, лосьоны, духи, жидкости против насекомых. Особой популярностью у выпивох пользовались одеколоны «Тройной», «Шипр», «Саша». Находились средства и более радикальные. Корку хлеба намазывали толстым слоем гуталина и держали над огнем. Гуталинная масса растапливалась, а спирт пропитывал хлеб. Изготовитель съедал корку и достигал искомого блаженства. Никогда прежде медицинский спирт не пользовался таким спросом, как в перестроечные годы. Доходило до того, что проходящие медицинские процедуры алкоголики обсасывали выдаваемые им при уколах спиртосодержащие примочки. Алкоголики-радикалы шприцами вводили спирт непосредственно в кровь – малой дозы хватало для достижения алкогольного транса. Поиски алкоголиками спирта в условиях винно-водочного дефицита зачастую приобретали анекдотический характер. Бывший заключенный Павел добывал его, выдавливая из ромовых шоколадных конфет. Шоколад использовал в качестве закуски.

При столь нетрадиционных формах потребления спиртного вряд ли был справедливым тезис о резком сокращении в перестроечный период алкогольной смертности. Число отравлений недоброкачественной алкогольной продукцией должно было существенно возрасти. Признаться же, что причиной пищевого отравления является алкоголь, решались далеко не все. Респондент Михаил рассказывал, как, получив вследствие употребления сомнительного происхождения водки тяжелое отравление, он со своими собутыльниками сослался на недоброкачественную пищу в пельменной. Каково же было его удивление, когда вскоре пельменная действительно оказалась закрыта санэпидемстанцией.

Наблюдался процентный рост женского пьянства. Если в 1976 году доля женщин среди клиентуры медвытрезвителей составляла 4 %, то в 1986 году – 7, 9 %. По завершении перестроечной эпопеи в 1990 году этот показатель уже равнялся 10 %. В предперестроечный период среди находившихся на учете хронических алкоголиков женщины составляли 12 %, в 1991 году – уже 15 %. Если мужское пьянство традиционно для России, то женское представляло собой новшество, следствие чрезмерной эмансипации. По-видимому, доля женского пьянства была даже выше той, на которую указывала официальная статистика: пьющие женщины более склонны скрывать свой порок, чем мужчины[865]. В связи с этим следует напомнить предостережение видного немецкого исследователя Э. Крепелина: если пристрастие к алкоголю распространится среди женщин так же широко, как и среди мужчин, тогда их потомкам будет грозить полная гибель.

Антиалкогольная политика загнала пьянство с улиц в квартиры. Дети сызмальства стали наблюдать за распитием спиртных напитков родителями, и в их сознании алкоголь становился атрибутом взрослой жизни. Отсюда феномен «алкогольной социализации». Наблюдалась устойчивая тенденция омоложения кон – тингента потребителей спиртных напитков. Перестроечное поколение подростков, несмотря на все призывы оградить его от спиртного, значительно раньше приобщалось к алкоголю, нежели предшествующая «застойная» генерация юношества.

Первые ростки в советском обществе дала наркомания. Углов считал ее распространение следствием алкоголизма: трезвый человек не станет потреблять наркотики[866].

Алкоголь объявлялся причиной даже такого социального зла, как венерические заболевания. Советская статистика указывала, что более 70 % больных такого рода болезнями заразились, будучи в нетрезвом состоянии.

В антиалкогольный поход мобилизовались силы советской творческой интеллигенции. Так, Андрей Вознесенский на страницах первого номера журнала «Трезвость и культура» поместил стихотворение с символичным названием «Сон», в котором были, в частности, такие строфы: