Читать онлайн «Россия — Украина: Как пишется история». Страница 57

Миллер: Да, ну понятно, что СССР образовывается в декабре 1922 г., Ленин после этого уже фактически не функционирует.

Касьянов: Это номинальный акт, а его содержательное наполнение осуществляется уже в последующее десятилетие.

Миллер: И там происходит много противоречий между формой и содержанием. Но для Украины очень важно, что она была конституирована как формально независимая республика. Следующая большая тема, которая очень по-разному интерпретируется, в том числе на Украине,— это тема коренизации. Я предлагаю тебе прокомментировать, как это выглядит в современном украинском нарративе, а потом мы это обсудим.

Касьянов: Сначала комментарий по поводу украинских коммунистов. Речь идет о КП(б)У — Коммунистической партии (большевиков) Украины — и нужно учитывать, что на момент образования СССР она уже не имела той степени автономности и самостоятельности, на которую претендовала раньше, она была гораздо больше подчинена ВКП(б), но очень важный момент — что это не единственная левая партия в Украине на тот момент, ей очень не хватало в период Гражданской войны «националов», местных людей. А местные коммунисты (или просто левые) сосредотачивались в других партиях, в частности, была украинская коммунистическая партия, которая существовала до 1924 г., и были так называемые боротьбисты — те, кто откололись от эсеров, и именно они претендовали на то, что они коммунистическая партия. Именно они и представляли национальный элемент в Украине, именно они, влившись в начале 20-х годов в КП(б)У, усилили «местный» элемент, что было для тех очень важно, потому что именно эта часть украинских коммунистов, левых, стала главным промоутером того, что называется коренизацией. Они осуществляли связь с местным населением. Именно эта сила добивалась серьезных национальных прав для Украины и для этнических украинцев, и именно они выступали движителем для того, что можно было бы назвать национал-коммунизмом. И я думаю, что при образовании СССР и при выяснении статуса республик роль этих сил была очень важна, потому что это был сильный союзник для коммунистов «центра» в Украине. Потому что сами по себе коммунисты «центра» — я имею в виду российских большевиков — конечно, не были популярными: достаточно вспомнить выборы в Учредительное собрание и так называемые «три советские власти в Украине», когда в течение 1918—1920 гг. советская власть, каждый раз приходя, достаточно быстро оказывалась под серьезнейшей угрозой в связи с полной несопоставимостью с «местными условиями» (в смысле социально-политических амбиций) и своеобразной «национальной глухотой». Теперь, когда был создан СССР и возникла проблема единства, напрямую связанного с лояльностью местных республиканских элит к центру, которому они делегировали определенные полномочия (но и за ними оставались тоже серьезные полномочия на местном уровне), когда возникла эта проблема распределения власти, именно тогда, буквально на следующий — 1923 — год происходит 12-й съезд общей партии большевиков, которая, по-моему, пока еще называется Российская коммунистическая партия (большевиков). Она переименуется во всесоюзную в 1925 г., и на этом съезде российской партии принимается решение о коренизации, которое направлено на то, чтобы усилить влияние пока еще проектируемого всесоюзного центра на регионы и усилить влияние большевиков в республиках через целый комплекс мер, который называется коренизацией. По аналогии с НЭПом это новая национальная политика.

Как это трактуется сейчас, после 1991 г., в Украине? В плане событийном понятно, что коренизация называется украинизацией, и она имеет две ипостаси. Первая — это украинизация государственного аппарата и партии, кадров, речь идет о двух составляющих: о наполнении этого партийного аппарата этническими украинцами и о переходе этого аппарата на украинский язык. И вторая часть — это так называемая культурная украинизация, реализация прав украинского языка как государственного, переход образовательной системы, газет, журналов на украинский язык, переход науки на украинский язык. Возвращение знаковых культурных и научных деятелей из эмиграции. Как трактуются эти два процесса сейчас? Мейнстрим выглядит так: в 1917—1921 гг. была украинская революция, она пробудила массовое украинское самосознание, значительно укрепилась национальная украинская идентичность, широкие народные массы — крестьянство и интеллигенция — почувствовали себя украинцами. Украинская Народная Республика погибла, но национальное самосознание осталось, и, для того чтобы с ним справиться, большевики придумали коренизацию и украинизацию как уступку национальному чувству и всплеску национального движения в Украине. Эта уступка трактуется как тактический шаг — своего образа «культурный НЭП», временное отступление. И речь идет о двух линиях: о бюрократической украинизации, которая является именно уступкой и желанием оседлать местные элиты, и о культурной части, которая является продолжением тенденции украинской национальной революции. Последняя украинским национальным движением называется также и украинским возрождением, потому что с периодом 20 — начала 30-х годов связан еще и всплеск украинской национальной культуры, который действительно имел место. Причем городской национальной культуры, не сельской, а урбанизированной — театр, кино и т. д. Вот в таких общих канонах трактуется украинизация и коренизация — как уступка национальному движению, с одной стороны, а с другой — как попытка сбалансировать эту уступку укреплением государственного бюрократического партийного аппарата в Украине и его приспособлением к местной национально-культурной специфике. И дальше, когда доходит до конца 20 — начала 30-х годов и когда речь заходит о сворачивании украинизации, то трактуется это так, что украинизация зашла слишком далеко. Она привела к тому, что местные культурные и политические партийные элиты стали предъявлять чрезмерные требования к центральной власти и вошли в конфликт с тенденциями центральной власти к унификации и кодификации. В связи с этим конфликт был разрешен естественным для этого общества путем, т. е. насилием: репрессиями национальными — интеллигенции — и репрессиями партийными — советской интеллигенции, которая якобы исповедовала идеалы национал-коммунизма.

Миллер: То есть первая реакция, которая напрашивается,— это поставить под сомнение интерпретацию коренизации как уступки в том смысле, что это была уступка силе прежнего украинского национализма, потому что в ком этот прежний украинский национализм вживую воплощается? В тех людях, которых условно можно назвать петлюровцами. А никаких уступок этим людям нет, их уничтожают, они спасаются только в Польше, и, в общем-то, их срезают под корень. В этом смысле такая интерпретация — очень плоская и неверная по сути. Здесь мне бы казалось важным отметить несколько моментов. Во-первых, если мы ищем, на что опереться в историографии, то нам нужно посмотреть на книжку Терри Матрина «The Affirmative Action Empire» («Империя положительной дискриминации»), в которой он хорошо показывает, что это была не уступка каким-то конкретным движениям и их силе, а концептуальная вещь — коренизация, которая проводилась и там, где сильного национального движения не было, в том числе в соседней Белоруссии. Идея была такая, что национализм следует использовать как инструмент, что не следует входить в сильную конфронтацию, а нужно его одомашнить и поставить на службу советской власти, «задушив в объятиях». То есть коренизация должна была лишить национализм почвы и в тех регионах, где это можно рассматривать прежде всего как превентивную меру.

Специфика украинского и белорусского случаев по сравнению с коренизацией в Средней Азии заключается в том, что происходит демонтаж ключевого элемента общерусского национализма, концепции триединой русской нации, объединяющей великорусов, малорусов и белорусов. В конце XIX и начале ХХ в. эта концепция составляла стержень в понимании, что такое русская нация и к чему нужно стремиться, и это предполагало отрицание украинскости и белорусскости как отдельных национальных организмов. А большевики в определенном смысле совершают революционный шаг: они перечеркивают этот русский национализм и во многом демонтируют его достижения, оценить которые на самом деле очень сложно: до какой степени были русифицированы белорусские и украинские города — довольно сложный вопрос. В Белоруссии вообще очень хорошо видно, что к ней прирезают крупные территории (например, Витебскую область), которые уже к тому моменту были настолько русифицированы, что там местные люди активно протестовали против того, чтобы их присоединяли к Белоруссии, потому что раньше они были в составе РСФСР.

И это выводит нас на другую тему: политика большевиков здесь определялась в большой степени тем, что потом один украинский коммунист, Мыкола Скрипник, назовет Пьемонтским принципом. Он имел в виду проведение такой политики в Белоруссии и особенно в Украине, которая позволяла бы проецировать советское влияние на восточные регионы Польши, потому что Рижский мир не означал конец борьбы, а только фиксацию баланса сил на определенный момент. Понятно, что обе стороны — и Москва, и Варшава — этот баланс сил собирались менять. В этом смысле очень важную роль в коренизации играет то, что Украина становится своего рода выставочным окном, где следовало показать, как хорошо в СССР, и таким образом привлечь на свою сторону тех украинцев, которые живут в Польше.