Читать онлайн «Культура повседневности: учебное пособие». Страница 57

Институт брака, сложившийся в античности, достаточно четко определял роли мужчин и женщин и обеспечивал использование семьи для нужд государства. Семья – это экономическая, социальная и воспитательная институция. Вместе с тем, привязанная к пространству дома, она была естественной формой реализации близких и сильных взаимодействий. Римская семья, проживавшая в городе, уже не была, строго говоря, родовой. Муж и жена обладали определенными юридическими правами, были включены в различные социальные отношения. Это делало их отношения более дистанцированными, «отчужденными».

Ветхий Завет манифестировал традиционный, родовой брак, нацеленный на воспроизводство. В Раю Адам и Ева жили в симбиоти-ческом единстве с Богом, пока не доверились третьему, пока не предали Творца. Они не стыдились наготы и, стало быть, не испытывали вожделения. Состояние невинности, духовный союз – это и есть радикальный ответ христианства на фантазматические отношения мужчин и женщин. Новый Завет предложил иную модель, в основе которой лежит мистический союз брачующихся с Церковью и Христом. Писание содержит противоречивые указания относительно брака: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф. 19:29). «Не уклоняйтесь друг от друга… чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» (1 Кор. 7:5). С этим столкнулся и блаженный Августин, будучи епископом, вынужденный под давлением рассерженных мужей своих прихожанок акцентировать второе наставление, а следование первому объявить гордыней.

Можно отметить следующие особенности христианского понимания брака.

1. В Кане Галилейской церемонию бракосочетания посетил Христос, который помолился, чтобы Отец благословил брачный союз и обеспечил «сожитие» и «чадородие».

2. Брак – это нерасторжимый мистический духовный союз.

3. Женщина выступает в христианстве как Божья премудрость. Брак с нею делает мужчину, рожденного властвовать, более осмотрительным. Так позиционировалась княгиня Ольга. Мужчина становится чем-то вроде сына при жене.

4. Признается нечто вроде андрогинности, т. е. наряду с единством разума и души ищется единство тела.

5. Таинство брака – это не только союз людей, но и мистический союз с Христом и Церковью. В браке молодые люди совершают разрыв с родителями и сливаются друг с другом уже не по кровнородственной связи, а по духовной любви. Таинство венчания – это сопричастность: как Церковь повинуется Христу, так и жена – мужу. Символы брака: венец – знамение царской власти, но царством супругов станет дом; чаша – общность горя и радости, труда и отдыха.

6. Для монахов и монахинь вместо секса – дружба. Если в браке «желательно жить с женой как с сестрой», то в монастыре культивируется дружба. Так возникает довольно своеобразная и временами опасная эротология: складывается культ Девы Марии, догмат о ее непорочности (мать-дева), а Христос воспринимается как небесный жених.

Существуют две альтернативные точки зрения. Согласно одной – христианство одухотворяет брак тем, что освящает его любовью, согласно другой, отстаиваемой Ф. Ницше и В. В. Розановым, одухотворение женщины стало новой формой самообмана. Женщина была вынуждена выдавать себя за идею. Но с идеей невозможно жить на близком расстоянии. А всем, кто живет в браке, можно выдавать медаль «За участие в ближнем бою». Ибо брак – это совсем не виртуальная форма жизни. Теоретизация женщины, сведение ее к Софии Божьей Премудрости сделали ее образ пустым и холодным. Вердикт В. В. Розанова таков: одухотворение брака превратило его в «духовный роман». Он склонялся к домостроевскому варианту, впрочем, смягченному феминистскими идеями. В отличие от «Домостроя» В. В. Розанов считает женщину опорой и главой дома. Но в политике и общественной жизни она не участвует. Ее большая политика – это кухня и спальня. Там она руководит и через них правит. Плохая еда и больные дети, холодная атмосфера в доме – вот главные причины деградации людей. Брак, по В. В. Розанову, – функция рода, а не личности. То, что называют любовью, происходит из полового влечения, обеспечивающего продолжение рода; само соитие – родовой акт; дети – продолжение рода.

Конечно, обе эти позиции – крайности. Попытки жить с женщиной как сестрой во Христе, с «вечной женственностью», которые в жизни пытались реализовать монахи и такие тонкие романтические люди, как В. С. Соловьев и А. А. Блок, вели к отсутствию детей. А стремление «оязычить» брак привело к современному пониманию связи мужчины и женщины, как исключительно сексуального партнерства.

Все философские теории, будь то христианского или языческого толка, надо рассматривать на фоне реального изменения как института, так и этоса семьи в повседневной жизни. И именно ее эволюция определяет то, каким становится брак в реальности. Например, «Домострой», которому на практике следовали наши предки, был лишь незначительно модифицированным институтом греческого, т. е. языческого брака. Но и без поэтизации женщины с ней нельзя жить. Ведь женщина для нас, мужчин, – это всегда фантазм. И надо оценить, что лучше: рассматривать ее как идею или как источник эротических наслаждений. Это каким-то образом и совмещает концепция любви.

Так становятся возможными опять два подхода, но отличающиеся от первой дилеммы. Теперь речь идет о респонсивности идеи и жизни, мужского фантазма и женской реальности, теории и повседневности. Между тем неверно было бы сводить христианский брак к «духовному роману». На самом деле это случилось в интеллектуальной среде в XIX в. Христианство, интенсифицировавшее «пастырство плоти», сконструировало весьма сложную игру, в которой секс объявлялся греховным и вместе с тем не только не подавлялся, но даже интенсифицировался. Это произошло благодаря открытию эротического воображения. Средневековые «ведьмы» на самом деле вовсе не летали на Лысую гору и не участвовали в оргиях. Все это было плодом их воображения. При этом поражает единство «ведьм» и инквизиторов: среди множества вопросов, которые можно было бы задать таким экзотическим существам, охотно обсуждался, как правило, один и тот же.

Темное начало в человеке, которое греки и римляне стремились нейтрализовать жесточайшей телесной дисциплиной и практиками управления собой, было использовано в христианстве под названием греха. Он стал необходимым началом, и недаром свобода воли по существу означала право на грех. В чем же состояла позитивность практики греха и покаяния? Думается, что она действует еще и сегодня в немногих прочных семьях. Причем даже в таких, которые не придерживаются системы религиозного воспитания. Современные мужчины и женщины инстинктивно понимают, что жизнь, основанная на формальной справедливости, непрочна, как фарфоровая посуда. Стоит одному нарушить «договор», другой может потребовать удовлетворения ущерба. Но в результате жизнь расколется на две половины и больше уже не склеится. Единство возможно при условии покаяния, которое, собственно, не исключает, а предполагает «грех». В повседневной практике сегодня их игра выглядит примерно так: мужчина приходит домой поздно и навеселе и подвергается моральному осуждению, зато наутро в порядке покаяния он моет посуду и бежит за покупками. Если человек чувствует себя безгрешным, то как им можно управлять?

Буржуазное общество открыло новый опыт признания, связанный с институтом собственности. На это впервые обратил внимание Гегель, который в «Иенской реальной философии» описал брак в понятиях не христианской любви, а захвата, владения, договора, права и собственности. Это значительное, но оставшееся незамеченным изменение философии семьи. Семья тем отличается от сообществ, целью которых является поиск истины, что она выступает ареной специфического опыта признания. Если рассмотреть проблему так называемых семейных скандалов, то можно заметить, что там, где их не смешивают с научными дискуссиями, они, разражаясь и утром и вечером, как это ни парадоксально, не разрушают, а укрепляют семью. Со стороны интеллигентному чувствительному человеку такая жизнь, иногда сопровождаемая битьем посуды, покажется невыносимой. Но если бы он посоветовал такой паре как можно скорее развестись, то, вероятнее всего, получил бы совет не лезть не в свое дело. Ставшие рабами привычки, такие люди считают скандал нормальной формой жизни и даже могут уверять остальных, что они по-настоящему счастливы. Привычка – великое дело. Она, пожалуй, даже надежнее истины. Интеллектуалы рассматривают скандал как вышедшую из-под контроля разума дискуссию о природе мужчин и женщин. Но будем честными: разве об истине идет речь, разве главным в семейной разборке является не борьба за то, кто скажет последнее слово? Мужчина и женщина проявляют себя при этом не как «идеи» и «сущности», а как живые существа, ведущие борьбу за взаимное признание.