Читать онлайн «Культура повседневности: учебное пособие». Страница 47

Дом перестает быть стоянкой, где смертные дожидаются созревания семян. Он сам должен способствовать движению. Принцип мобильности становится основанием архитектуры. Машина жилья приводит в движение жильцов. Они должны задавать новые климатические опции. Здание реализует научно-техническую гипотезу, построенную на принципах искусства, стремящегося к совершенству. Если слова «поселение», «село», «погост», «посад» происходили от слов, означающих остановку движения, то современное мобильное жилье превращает человека из сидельца в пассажира. Дом отрывается от земли и превращается в парк на зеркальных поверхностях. Поэтому на смену декору приходит дизайн. Для постмодернистской «психодинамической» архитектуры характерно стремление оторваться от фундамента, преодолеть силу тяжести.

Иллюстрацией этого является проект «Облачного плеча» Л. Лисицкого, а также проект Института библиотековедения И. Леонидова, с библиотекой-небоскребом на 15 миллионов книг и залом на 4 тысячи человек. Новый человек – продукт советской власти и левитации. Советские архитекторы проектировали здания, основываясь не на геометрических фигурах, которые Платон считал самым совершенным воплощением идей, а на технических устройствах. Например, дворец в форме трактора, кораблестроительный институт в форме корабля. Житель новых зданий мыслился как хозяин или водитель транспортного средства. Здания напоминали молы, пакгаузы, многоэтажные гаражные стоянки, которые состояли из боксов-квартир, напоминавших контейнеры. Такое жилье может быть названо социомобилем, «фольксвагеном». В. Хлебников предлагал строить дом в форме железной решетки, в которую встраивались бы переносные стеклянные квартиры. Они построены по последнему слову техники и представляют собой автономные капсулы с герметичными дверями-лифтами. Соседи становятся невидимыми и неслышимыми. Это финал децентрации, окончательно разрушающей городской коллективизм.

Еще более масштабно мыслил архитектор Нью-Йорка Р. Мозес, который не разменивался на здания, а спланировал целый город под владельцев автомобилей. Следующим шагом была концепция жилища как транспортного средства, которая была обусловлена не только идеологически, но и прагматически. Транспортное средство не нуждается в фундаменте, квартиры многоэтажных домов используют общую основу, как автомобили дорогу. Свою материализацию классическое выражение Ле Корбюзье «машина жилья» нашло у Б. Фуллера в его Dymaxion-House. Проект нового дома-машины был представлен публике в Нью Йорке в 1929 г. В его основу была положена реакция на критику, что все наши беды проистекают от неправильного устройства дома, который превращает женщину в рабыню. Этот проект был триумфом стандартизации, серийности и мобильности. Дом надо знать, как водитель знает автомобиль. Инженерный подход к дому опирается на принцип монтажа, а не на возведение стен. Дом последовательно отрывается от почвы. В новых зданиях создается новое жилое пространство для мобильного индивида, которое уже не опирается на кубическую структуру. Машина жилья нацелена прежде всего на освобождение женщины от домашнего хозяйства. Dymaxi-on-Haus должен был разрушить традиционную массовую психологию и стать средством сообщения. В стране, где уже было 20 миллионов автомобилистов, Б. Фуллер мечтал построить 20 миллионов зданий типа Dymaxion-Haus. Связь дома и транспортного средства не ограничивается мобильностью. Утопия Б. Фуллера намечает тенденцию к суб-урбанизации, которая находит свое воплощение в современных утопиях виртуального города.

Началом этого процесса можно считать популярный в 30-е гг. проект односемейного дома в пригороде, который получил массовое распространение благодаря автомобилизации населения. Вообще реальность массового строительства оказалась иной, чем ее мыслил Б. Фуллер. Жилище-контейнер стало автомобильным трейлером, а затем приобрело форму микроавтобуса.

С онтологической точки зрения дом есть искусственная середина между человеком и природой. Этот тезис отвергается переходом к мобильному жилью. Дом так же мало примиряет своих жильцов с окружающей средой, как автомобиль – водителя с дорогой. Где была натура, там теперь инфраструктура. Квартира-бунгало рассчитана на горизонтально движущееся тело и поэтому не нуждается в высоком потолке, ввысь устремлено здание-небоскреб. Г. Башляр считал одноэтажные дома психологическим препятствием для нового мышления. Многоэтажный дом он называл символом вертикально устремленной комплексной души. 3. Фрейд считал душу трехэтажной. Но деятели «Баухауза» не учитывали, что у каждого в шкафу стоит свой скелет. Поэтому не ясно, как люди примирялись с концепцией бессознательного, т. е. с трехэтажной концепцией сознания, если в их квартирах уже не было ни чердака, ни подвала.

Философский дискурс о любви развивается на культурной почве, исследование которой – необходимое условие понимания тех или иных теоретических моделей. В свою очередь, философское и особенно художественное моделирование жизни не остается простой «надстройкой», а будучи реализованным в сознании и поведении людей, вплетается в ткань цивилизационного процесса. Поэтому разделение между, так сказать, житейскими практиками любви, наставлениями на эту тему и философскими, научными концепциями, литературными описаниями страстей и переживаний оказывается механическим. На самом деле имеет место эволюция дискурсов о любви, но такая, в которой старое не отрицается, а сохраняется.

Сравнивая старинные наставления и поучения об искусстве любви и жизни с современными философскими рассуждениями или научными рекомендациями, можно констатировать значительное расхождение целей и ориентации этих дискурсов. Старинные учителя жизни ориентировали учеников на познание и изменение самого себя. Преодолеть лень, рассеянность, склонность к аффектным действиям, научиться концентрировать волю и внимание, терпеливо переносить трудности и не бояться смерти – все это предполагало не только теоретические, но и практические занятия гимнастикой, диетику, аскетику, т. е. совершенствование не только познания, но и тела. Напротив, современные ученые и моралисты исходят из понятия о всеобщем субъекте, принятие функций которого связано уже не просто с культивацией телесно-душевной природы индивида, а с ее вытеснением.

Высшие духовные чувства хотя и питаются энергией витальных переживаний, однако не выводятся из них. Поэтому всякая культура, в том числе и современная, должна наряду с познанием разрабатывать специфическую технику, благодаря которой оказываются возможными подавление или селекция витальных переживаний, своеобразное очищение души с целью подготовки места для высших ценностей. В дохристианской культуре отречение от витального Я происходило ради спокойствия души. Поэтому наставления об истине, благе, любви озаряли жизнь субъекта, давали мудрость и свободу. При этом человек не ставился в центр Вселенной, а понимался как ее часть, соответствующая целому. На первом плане познания стояла проблема приспособления к органическим кодам и ритмам, а не технического покорения природы. Начиная с христианства духовные практики трансформировались из заботы о себе в отречение от себя. Истины, которые открывает ученый-аскет, уже не предназначены какому-либо отдельному человеку: они – для всех и в то же время ни для кого. Люди утратили осторожность, необходимую при производстве, передаче и использовании знания. 3нание стало высшей ценностью и мотивом жизнедеятельности. Это предполагало особую практику, прививающую способность получать наслаждение от познания.

Душа и тело современного человека вовсе не предоставлены сами себе. На самом деле на каком-то скрытом от познания уровне происходит массированная переработка и трансформация человеческой субъективности с целью создания людей, способных выполнять функции и роли социальной машины. Современная практика работы с телом и душой уже не связана с аскезой, очищением, отречением, преображением и т. п., она не пользуется также испытанными методами телесного наказания и угрозы. Конечно, существует крайне незначительный опыт наставничества и воспитания, передаваемый от старших к младшим. Но в целом господствует просвещенная педагогика, основанная на передаче знания. Все это заставляет предполагать, что современная культура опирается на дискурс, являющийся универсальным средством познания, образования и воспитания.

Классическим образцом наставлений в искусстве жизни являются «Нравственные письма к Луцилию», написанные Сенекой своему молодому другу. Главное, поучал Сенека, найти свое место и оставаться самим собой. Эти советы кажутся смешными в эпоху все ускоряющегося темпа труда и развлечений, увеличивающегося числа все более поверхностных контактов и значительных расстояний, преодолеваемых в поисках работы и отдыха. Но именно в этих условиях обостряется проблема сохранения самого себя, возвращения своей сущности посредством неторопливой медитации или воспоминаний.