Читать онлайн «Пространство библиотеки: Библиотечная симфония». Страница 6

Пытаясь проникнуть в пространство библиотеки и установить с ним контакт, нам необходимо создать отделённый от самих себя образ, который можно рассматривать как бы со стороны, отстранённо. Идеи такого рода не являются новыми. Видимо, когда ещё не было библиотек в нашем понимании, собирание и расстановка книг в частных коллекциях рассматривалась как разновидность искусства и проявление индивидуальности. Исторически первая библиотека была, собственно, библиотекой одного человека. Собирание библиотеки вначале было искусством, но искусством, применявшим свои критерии. Та или иная книга выбиралась не только по её внешним признакам, но и на основе её пользы для человека и ориентации его в мире знаний. Так, думаю, возник и строился систематический каталог, поэтому-то он и самый старый в каталожном семействе.

Библиотека воздействует на нас по-разному, и наши способности её восприятия различны. Вначале человек реагирует только на означающие в ней знаки (синтаксис) — от перечня функциональных отделов библиотеки до шифров, рубрик, индексов, т.е. на то, что вводит его в мир порядка конкретной библиотеки, но до реальных текстов (семантики) предстоит ещё долгий путь. Читатель не в состоянии адекватно отреагировать на воздействие библиотеки, не в состоянии при обилии метаинформации сам проделать большую работу по разысканию. Так возникает ситуация ожидания, отсрочки, которую психологи называют травмой. И тут на помощь приходит интернет. Интернет «снимает» первый натиск информации в библиотеке. Его, с учётом мнений критиков, всё же можно рассматривать как терапевтическое средство: с помощью интернета сокращается время ожидания, проводится текущий поиск и отобранные тексты представляются в удобном для пользователя виде. Налицо союзнические, а не конкурентные отношения библиотеки и интернета.

Внимательный читатель, следуя порядку моего изложения, видимо, уже сумел выделить в первой части симфонии в прозе две её основные темы. Тема первая — это тема личностного знания, по Полани, знания по природе своей активного, страстного, находящегося в постоянном движении и поиске нового. Оно составляет мир, или пространство, читателя. Тема вторая — знание объективное, третий мир, по Попперу, т.е. накопленные человечеством знания об окружающей действительности (общественный тезаурус). Библиотека есть то место, где происходит пересечение (сопоставление мира читателя с миром текстов, или знания личностного и знания объективного. Пересечение знаний, и это я хочу специально подчеркнуть, обеспечивается в процессе чтения.

Текст, чтобы воспринять и понять, следует прочитать. О чтении как проблеме библиотековедения написано и много, и мало. Много, потому что под чтением обычно понимается нечто само собой разумеющееся. Существуют методики чтения и методики обучения чтению, в частности поисковому (просмотровому), изучающему и реферативному.

И мы почти разучились читать медленно. Детали описания, которые не вызывают никаких чувств, кроме привычных, опускаем; мысли, изложенные очень чётко, проскакиваем, потому что кажутся тривиальными; особенности стиля не побуждают нас ни радоваться, ни задумываться. Мы новые тексты читаем в пространстве уже имеющихся текстов. А новый текст надо открыть для себя как данность, как нечто существующее самостоятельно. Вопреки мне, акт чтения продолжается даже тогда, когда «живого» текста уже нет, но чтение не останавливается.

Значительно меньше внимания уделено психологическим аспектам чтения. Я имею в виду начальную стадию, на которой проявляется читательский интерес. Всякую точку зрения в тексте можно рассматривать, с одной стороны, как адресованное читателю приглашение направить взгляд в сторону автора, а с другой, — как повествование, как речь, вводящую читателя в мир неизвестного текста.

Мне представляется продуктивной концепция отечественного психолога А.А. Леонтьева «чтение как понимание»[30]. Читая текст, пишет автор: «мы понимаем не текст, а мир, стоящий за текстом» (С. 249). И заключает: «Понимание текста — это процесс перевода смысла этого текста в любую другую форму его закрепления. Это может быть процесс парафразы, пересказа той же мысли другими словами. Это может быть процесс перевода на другой язык. Это может быть процесс смысловой компрессии (сжатия), в результате чего может образовываться «мини-текст», воплощающий в себе основное содержание исходного текста, — реферат, аннотация, резюме, набор ключевых слов. Или процесс построения образа предмета или ситуации, наделённого определённым смыслом. Или процесс формирования личностно-смысловых образований, лишь опосредованно связанных со смыслом исходного текста. Или процесс формирования эмоциональной оценки события. Или, наконец, процесс выработки алгоритма операций, предписываемых текстом. Вообще понятно то, что может быть иначе выражено» (С. 383-384).

И ещё о понимании. Понимание не столько способ познания, сколько, вслед за К. Поппером, есть способ бытия текста. Читая текст, мы погружаемся в него постепенно, расширяя возможности интерпретации. Он как бы «распрямляется» в пространстве интерпретации. И здесь напрашивается аналогия с музыкой и возможностью её трактовки разными исполнителями. Музыка несёт в себе образ пространства, в котором она звучит. Объём и потенциальные возможности этого пространства важны не менее, чем исполнительское мастерство и качество инструмента, а мелодия отражает идею авторского замысла. В авторском замысле содержатся ответы (варианты ответов) на ещё незаданные вопросы[31].

Не секрет, что мы читаем одни и те же книги по несколько раз. В личном впечатлении читающего отражается судьба книги. И каждый раз возникает иная интерпретация. Видимо, у содержания некоторых книг есть какой-то звук, мотив, не совпадающий с текстом, не исчерпаемый им, а выходящий за его пределы. Книга перечитывается снова и снова, и опять возникает новое впечатление. Для меня одной из таких книг является «Евгений Онегин». Пушкин сумел между строк поместить нечто, что не уместилось в тексте романа, но «звучит» постоянно. Так возникает движение текста, неделимое и непрерывное, «звучит» каждый раз другое, каждый раз не вмещающееся в авторский текст. Это как стрела, по В. Набокову, попавшая в цель, и которая с тех пор летит вечно.

Тексты, как и книги, не пишутся из книг, и слова не рождаются из слов. Нужно впечатление от соприкосновения со словом, а это уже вдохновение, это не наука, это — искусство. Чтение может вызвать, если человек подготовлен к нему, а смысл совпадает с его личным опытом, такие ассоциации и мысли, которые невозможно выразить словами. Что значит понять текст? Это значит воссоздать в себе в процессе чтения свои собственные состояния и чувства, как бы заново их пережить. Это не заимствование, это чтение о самом себе. Сразу же вспомнилась по этому поводу интересная и увлекательная гипотеза о «своей» книге. Представлю её в изложении М. Мамардашвили.

«Уверяю вас, — говорит автор, — я сам по себе точно знаю, что есть какая-то книга, которая для вас написана и которую вы никогда не прочитаете, потому что нельзя прочитать все книги. Количество книг не сопоставимо с возможным количеством наших актов. Я у же не говорю об эмпирической случайности оказаться именно в той библиотеке или в том книжном магазине, где лежит эта книга… Но интересно, что, хотя вы никогда не прочитаете книгу, в которой есть идентичный опыт с вашим, и вы могли бы сделать шаг вперёд, если посредством этой книги заглянули бы в себя, а это есть задача книги, — тем не менее события этой книги могут произойти в вашей душе… что-то есть, что действует против человеческой ограниченности и против человеческой конечности. Такими действующими инструментами являются те вещи, которые я называл текстами»[32].

Ещё один аргумент в пользу стрелы, которая летит вечно. Я назвал бы поиски такой «своей» книги поиском обретённого времени — совсем как у М. Пруста.

А как быть с личным пристрастием, если текст совпадает с предметом моих занятий, как избежать предвзятости, или ангажированности, при чтении? В одной из работ византиниста Д.Е. Афиногенова я нашел описание трёх случаев предвзятого отношения к тексту[33]. Случай первый — это банальный фаворитизм, когда испытываешь глубокую личную симпатию или антипатию к действующим лицам. Случай второй — методологическая предопределённость, заставляющая автора искать в исследуемых им явлениях и процессах некоторые сведения, о которых он заранее знает, что они должны там присутствовать a priori. Случай третий — это мотивационная предвзятость. Она заключается в том, что автор в оценке событий придерживается одной точки зрения, считая её единственно правильной.