Читать онлайн «Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии». Страница 31

Научные эксперименты превратились в увлечение высших сословий, стали своего рода модой. «Лорд-хранитель печати Гильфорд уделял от своих юридических занятий несколько часов, чтобы писать о гидростатике; первые барометры, проданные в Лондоне, были сделаны под его непосредственным наблюдением. Вместе с вином, любовью, театром, игрою, придворными интригами и химия овладевала на минуту вниманием легкомысленного Бэкингема. Карл II сам имел лабораторию и посещал ее прилежнее, чем совет. Чтобы быть модным человеком, надо было уметь говорить о воздушном насосе, о телескопах», – писал французский путешественник об Англии конца XVII века [495] .

Благодаря историкам и бытописателям конца XIX века сложилось представление о том, что любимыми занятиями Анны Иоанновны были охоты и грубые забавы шутов. Тем не менее, императрица, как и другие монархи своего времени, находила время для ученого досуга. Время от времени она отправлялась в Императорскую кунсткамеру, где «изволила скелетон кита осматривать, и о всем составлении его членов спрашивать», на слоновый двор, где «изволила оного видеть и разных проб ево проворства и силы более часа смотреть» [496] .

Случалось императрице наблюдать и физические опыты. Санкт-Петербургские ведомости» в марте 1735 года писали, что по приказанию императрицы во дворец явились профессора Делиль и Крафт, «последний из них до обеда в высочайшем присутствии Ея Величества с Грингаузенским зажигательным стеклом некоторые опыты показывал», а вечером Делиль показывал «различные астрономические обсервации, причем ее величество между прочими на Сатурна с его кольцом и спутниками через невтонианскую трубу, которая 7 футов была, смотреть изволила. Ее императорское величество объявило о сем свое всемилостивейшее удовольствие и приказала, чтобы как Физические, так и Астрономические инструменты для продолжения таких обсерваций при дворе ее величества оставлены были» [497] . Заметим, что программа «научного дня» практически совпадает с развитием темы в описании Ледяного дома – сначала опыты с зажигательным стеклом и зажигательным льдом, затем Сатурн, на котором царит вечная зима. В другой раз академик Крафт показывал «в высочайшем присутствии Ея Императорского величества разные опыты антлиею Пневматическою такожде некоторые Гидроумические и Гидростатические эксперименты» [498] .

Одни академики бывали при дворе реже, другие чаще, Крафт, судя по всему, довольно часто, тем более, что он практически не покидал Петербург. Также многое значило его свойствó с президентом Академии Шумахером. Можно сказать, что в обязанности Крафта входило просвещение придворного общества, укрепление союза короны и науки, и он занимался этим весьма добросовестно.

Одним словом, отношение к Ледяному дому как к научному эксперименту, и даже идея строить как на Сатурне, должна была быть понятной не только самому академику и его коллегам, но императрице, членам маскарадной комиссии (известно, что ее глава А.П. Волынский, наблюдавший за строительством Ледяного дома, состоял в переписке с Делилем) [499] , и другим придворным. Согласился бы с этим французский посланник и, надо полагать, цензура. Пройдет время, и опыты войдут в программу широкого обучения. Именно с этой точки зрения наблюдение за физическими экспериментами при дворе может выглядеть странностью, не соответствующей возрасту и статусу. А подобного рода опыты со льдом и водой – нелепой тратой денег.

Есть еще один сюжет, связанный с Сатурном. Анна Иоанновна, как известно, верила астрологическим предсказаниям, будто бы после того как еще в Курляндии ей было предсказано вступление на русский престол. Став императрицей, она адресовалась с просьбами о разного рода прогнозах в Петербургскую академию. По словам Я. Штелина «сие дело всегда касалось до тогдашнего профессора математики и экспериментальной физики г. Крафта». Он «решал удивительные задачи», начиная от гороскопа младенца Иоанна, заканчивая предсказаниями погоды. «Ответы его всегда в означенный день исполнялись для подкрепления императорской благосклонности к Академии» [500] .

Экспериментальная наука раннего Нового времени шла рука об руку не только с художеством (зрелищем, театром), но и с не-наукой – с суеверием. Известно, что многие гипотезы и открытия в области астрономии, химии, физики были спровоцированы решением астрологических и алхимических задач. Само изобретение телескопа и возможность наблюдать кольца Сатурна еще не подрывали доверие к астрологии. Гелиоцентрическая картина мира и механика сами по себе не отрицали ни идею Божественного творения, ни возможность звезд влиять на судьбы людей: «по причине, что ум пределы имеющий не может проникнуть во всю связь творений бесконечного Существа» [501] . С астрологией были связаны знаменитые Н. Коперник, Г. Галилей, Т. Браге, И. Кеплер, и их менее известный коллега Г. Крафт.

Да, человек осваивает Природу, укрощает ее, но тайн еще немало, и «материя еще улыбается человеку своим поэтическим чувственным блеском» [502] . Возможность использования научных наблюдений в астрологических прогнозах, возможность быть одновременно профессором физики и искушенным астрологом – приметы ранней экспериментальной науки, ее характерные черты. Не учитывать этих очевидных вещей нельзя, иначе мы рискуем излишне модернизировать то далекое время.

Описание Ледяного дома заканчивается рассуждениями относительно предсказания погоды. Этим занимался Крафт-астролог, но в «Описании…» звучит голос Крафта – ученого. Сам эксперимент стал возможен благодаря чрезвычайно студеной зиме. В строительстве Ледяного дома «художество старалось сию стужу на долгое время в человеческой памяти сохранить» [503] . Эта связь чрезвычайных погодных условий и Ледяной потехи была абсолютно понятна современникам. «Сделан был в знак студеной зимы дом высокою работою», – писал о Ледяном доме В.А. Нащокин, прибывший в Петербург в составе гвардейских войск на празднование мира с Турцией. И через несколько страниц повторил: «сделан был в знак отменной от других зим студеной зимы» [504] .

Если сама Природа в тот год как бы поспособствовала ученым занятиям, рассуждает Крафт, то неплохо было бы научиться предугадывать подобные зимы. «Догадка» Крафта о том, что холодные зимы приходят примерно каждые тридцать лет, основана на выполненной им сводной таблице холодных зим, начиная с 177 года до Р.Х. и до 1740. Как справедливо указывали комментаторы, Крафт не уточнял, откуда он взял сведения, не исключено, что добыты они астрологическим путем, но может быть почерпнуты из источников, в том числе не вполне научных. Возможно, автор решил не отягощать популярное изложение научных сведений, печатавшихся первоначально в Приложении к ведомостям. Отсутствие отсылок, конечно, умаляет «догадку с разумом сходную», но не лишает ее смысла – до сих пор долгосрочные прогнозы погоды составляют проблему. Перед нами вновь характерная примета ранней науки, в которой, конечно, все должно проверяться опытом и экспериментом, но все же еще есть авторитеты, с которыми не спорят. Да и сам язык науки далек от терминологической строгости и однозначности, он поэтичен, метафоричен – это практически тот же язык, которым пишут литературные сочинения, говорят комплименты и ведут дипломатические переговоры.

Ледяной дом – это не только вошедшая в историю грандиозная придворная забава, но эпизод из истории экспериментальной науки середины XVIII века. В нем отсутствуют четкие границы, отделяющие науку от искусства, границы между отдельными естественнонаучными дисциплинами, научный эксперимент уживается с суеверием и чудесами. С точки зрения позитивной науки Ледяной дом был понят как дорогая безделушка, продиктованная исключительно жаждой развлечений. С позиции своего времени – это «потеха», ученая забава, научный эксперимент, поставленный как невиданное зрелище.

Пытаясь понять смысл, вложенный создателями в Ледяной дом, необходимо учесть еще один важный момент. Дворец и шутовская свадьба с маскарадным шествием народов были частью празднования Белградского мира. В программе празднования были торжественные приемы во дворце, раздачи наград и подарков, фейерверки, итальянская опера. Как вспоминал В.А. Нащокин, «все походные штаб и обер-офицеры были трактованы во дворце богато за убранными столами и по два дни обедали и потчиваны довольно». Для всех горожан тоже было приготовлено угощение – жареный бык и бочки с вином, установленные перед дворцом, императрица наблюдала за этим с балкона и бросала вниз золотые монеты. Ледяной дом также был частью всенародного празднования и решал определенную эмблематическую задачу.

Войска, шедшие торжественным маршем через весь город к императорскому дворцу, были увенчаны кокардами из настоящего лавра, «ибо в древние времена Римляне, с победы, входили в Рим с лавровыми венцы» [505] . Славные «римляне» маршировали мимо Ледяного дома, потехи исключительно северной, нигде более невозможной [506] . Если римский триумф представлял собой универсальную традицию, универсальную в том смысле, в каком античный Рим считался колыбелью всего цивилизованного человечества, то Ледяной дом олицетворял триумф Севера.