Читать онлайн «Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века». Страница 82

Для более наглядного доказательства своей мысли Гердер предлагает вообразить человека, наделённого только зрением и лишённого осязания; он называет его «офтальмитом». По мнению Гердера, без данных осязания мир предстал бы перед офтальмитом как некий цветной узор на плоскости, как подвижная цветная ткань на сетчатке глаза. «Что такое непроницаемость, твёрдость, мягкость, гладкость, форма, очертание, выпуклость? Об этом не может дать никакого живого телесного понятия ни глаз человека с помощью света, ни человеческая душа посредством самостоятельного мышления. Этими понятиями не обладают ни птица, ни лошадь, ни рыба, они присущи лишь человеку. Причём присущи только потому, что, наряду с разумом, человек обладает ощупывающими, осязающими руками. Чем больше он осязает предметы как таковые… тем живее будет его чувство».[569]

Немецкий философ, на наш взгляд, приводит весьма убедительные аргументы не в пользу зрения как полноценной основы для эстетической эмоции. Более того: «Зрение разрушает прекрасную статую, а не создаёт её, оно превращает её в углы и плоскости и хорошо ещё, если её прекраснейшая задушевная сущность, её полнота и округлость её форм не превратятся в сплошные углы отражения; совершенно очевидно, что зрение никак не может называться матерью этого искусства».[570]

В пылу полемики Гердер делает несколько рискованных заявлений типа «мы думаем, что видим там, где осязаем», или «зрение является лишь сокращённой формой осязания».[571] Но, во-первых, подобные утверждения следует оценивать именно в контексте этой полемики. Германский эстетик стремится подчеркнуть: из того, что осязательные ощущения не осознаются отчётливо при созерцании скульптуры, вовсе не следует, что их нет; они обязательно присутствуют в акте эстетического восприятия. Полноценное восприятие реалистической и вообще фигуративной живописи возможно только потому, что его необходимой составляющей является именно осязание. Во-вторых, процитированные выше фразы относятся к видящей, но не осязающей абстракции человека – офтальмиту Реальный индивид, разумеется, воспринимает мир и искусство одновременно всеми своими чувствами.

Размышления Гердера о том, что искусство в идеале должно активизировать всё «чувствующее поле» индивида, созвучны идеям современных учёных. Как отмечает А. С. Мигунов, «речь идёт о синестезии всех пяти человеческих чувств, умении легко и свободно переводить одно чувство в другое, представлять слово или образ в эквивалентном выражении, в звуке, в цвете, обонянии, осязании и вкусе».[572] Обратим внимание, что подобная синестезия, была, фактически, укоренена в японской художественной традиции.

В заключение отметим, что современным эстетикам и теоретикам искусства при формулировке общих положений следует учитывать мировую художественную практику в целом и, в частности, не закрывать глаза на искусство Востока, подчас не укладывающееся в узкие для него рамки западных теорий. Нельзя отмахиваться от художественных традиций неевропейских народов, как от исключений, которыми можно пренебречь.

Настоящее являет собой катастрофическое обеднение в области духовной жизни, человечности, любви и творческой энергии; и только одно – успехи науки и техники – действительно составляет его величие в сравнении со всем предыдущим» – писал Карл Ясперс в книге «Истоки истории и её цель».[573] В высказывании известного немецкого экзистенциалиста констатируются два важных фактора современности: во-первых, – духовный упадок человечества, во-вторых, – пафос сциентизма и технократизма. Как бы продолжая мысль Ясперса, рассуждает и наша современная исследовательница, Т. П. Григорьева, хотя, в отличие от Ясперса, она видит в технократизации не «величие», а одну из причин слабости человеческого духа: «Чем выше механическая цивилизация, тем беспомощнее становится человек… – подчёркивает она. – Это финал, расплата за то, что человек изменил себе, разучился полагаться на себя, живёт с ощущением жертвы; расплата за фетиши, знаки, которым он научился поклоняться как сущностям, расплата за душевную леность <…> Откуда это затмение разума? Может быть, глобальный просчёт, роковое заблуждение в том, что уже несколько веков сильные мира сего подменяют культуру цивилизацией. Средства и цель поменялись местами. Цивилизация – возможность, условие человеческого становления, но не гарантия от варварства».[574]

Высказывание Ясперса свидетельствует о безусловной «ориентации автора на цивилизацию», о том, что прогресс человечества он видит именно в научно-технических свершениях. Подобные идеи с некоторых пор обрели популярность среди не только научно-технической интеллигенции, но и в философских кругах Запада.

Нашли они отклик и на Востоке, в частности, в Японии, где технократические и алгоритмические[575] тенденции утвердились даже в сочинениях деятелей современной японской эстетической науки, сфера исследования которой, казалось бы, весьма далека от естествознания и техники. Вопрос влияния научно-технической революции на японское искусство затрагивается в трудах многих видных философов Японии, причём трактуется он зачастую с полярных позиций.[576] В этом отношении наиболее репрезентативны труды профессора Токийского муниципального инженерно-технического университета Кавано Хироси (род. в 1925), ставшие заметным событием в академической жизни и вызвавшие большой резонанс в среде японских философов-эстетиков и искусствоведов.

Сегодня, в эпоху компьютеризации практически всех сторон жизнедеятельности человека, нам кажется весьма актуальным проанализировать те положения эстетической концепции профессора Кавано, в которых обосновывается необходимость развития (а в перспективе и монопольного господства) компьютерного искусства.

Обратимся к рассуждениям Кавано Хироси. По мнению японского учёного, благодаря победоносному наступлению компьютеров «по всему фронту», в общественной жизни можно наблюдать кардинальные изменения, непосредственно затрагивающие и искусство как один из феноменов социального бытия. Именно революционность происходящей компьютеризации позволяет говорить о новой эре художественного творчества.

В истории мирового искусства японский эстетик обнаруживает две тенденции: неплодотворную романтическую, отрицающую связь между художественным творчеством и научной технологией, и алгоритмическую. Высшие достижения, высшие моменты развития искусства, утверждает японский эстетик, стали возможными только в русле алгоритмической традиции. Он отмечает два таких «пика», связанные с количественным подходом к творчеству: расцвет искусства в Древней Греции и деятельность мастеров итальянского Возрождения. Основная идея Кавано заключается в том, что наиболее полное применение научной технологии, наибольшая алгоритмизация ведет к наивысшим результатам в искусстве. И поэтому в рамках именно компьютерного искусства, наследующего лучшие «технологически – алгоритмические» традиции античности и Ренессанса, художественному творчеству надлежит достичь третьего, высшего «пика», вступить, так сказать, в свой «звёздный час».

Неслучайно содержание великолепного одухотворённого художественного наследия Эллады японский эстетик ограничивает прежде всего наличием атрибутов, связанных с математическими соотношениями. Классическое искусство античности, пишет к примеру Кавано, «аккумулировало природную красоту, основываясь на применении математических закономерностей, имманентно присущих природе».[577]

В подобном ракурсе рассматривает Кавано Хироси и искусство Ренессанса, которое, по его мнению, «расцвело на принципах научности, почитавшей алгоритм».[578] В частности, в живописи оказался разрушен плоскостной принцип Средневековья и были введены естественные геометрические и оптические принципы изображения, перспектива. Но учёный игнорирует тот факт, что в трактовке перспективы художники Возрождения выразили не только свою страсть к упорядоченной оформленности изображения. Для них не меньшее, если не большее, значение имела вторая, «субъективистская» сторона – психофизиологическая обусловленность зрительного впечатления. «Геометризм и алгоритмизм» занимают в ренессансной эстетике подчинённое положение по отношению к гуманизму и антропоцентризму. Последние не укладываются в алгоритмические эстетические построения Кавано Хироси, поэтому он спокойно закрывает глаза на их существование.

Из рассуждений Кавано вырисовывается картина поэтапного поступательного развития человеческого познания-творчества, в том числе и художественного. Причём под этим развитием понимается расширение возможностей индивида «овладеть» окружающей действительностью путём применения всё более совершенных с научной точки зрения методов. Так, первому этапу – Античности свойствен логицизм, научная созерцательность и описательность; второму – эпохе Возрождения – научный механицизм инженерного толка. Третий этап, характеризующийся распространением машин, повсеместным внедрением научных технологий и, наконец, компьютеризацией, означает в итоге полный и безусловный триумф творческих исканий человека.