Читать онлайн «Цивилизации». Страница 40

Более того, почва лесов умеренного климата после расчистки оказалась весьма пригодной для возделывания. Правило истории, из которого есть много исключений, в том, что леса уничтожались для получения пахотных земель по мере истощения почвы. Леса северного полушария росли там, откуда ушли большие ледники ледникового периода. Они образовали гигантскую темную полосу на лбу планеты там, где недавно сверкал лед. В пределах этой полосы и вокруг нее в принципе, если температура достаточно надолго поднимется выше 50 градусов по Фаренгейту и даст возможность деревьям расти, может появиться лес из высоких деревьев. Если подходящим окажется и ежегодное количество осадков — свыше 15 Vi дюймов, — условия подойдут и для широколиственных деревьев, которые представляют собой почти совершенную среду для жизни человека.

За этим порогом существует большое разнообразие, определяемое сортами деревьев, комбинацией этих сортов, разной почвой и колебаниями температуры. В умеренном климате есть участки леса, где выпадает вдвое больше необходимого количества осадков, как на северо-западном побережье Америки или на западном берегу Северного острова Новой Зеландии. В этих областях пища естественно производится в таком изобилии, что почти никакое приспособление среды не нужно. Другие леса едва в состоянии поддерживать жизнь человека. Умеренные леса по краям редеют и переходят в кустарники, которые, в свою очередь, сменяются тундрой, точно так же как тропические леса переходят в саванну. Кустарники и мелколесье переходят в пустыню или сменяются болотами. Большинство народов мигрирует между соседними природными зонами в поисках удобной микросреды. Некоторые самые смелые и перспективные примеры цивилизации возникали, как мы увидим, на стыке различных сред обитания.

Степень приспособления варьирует от способа подсечки и выжигания до полного уничтожения лесов. Нас очень интересует вопрос, почему одни леса уничтожены и уступили место большим городам со всеми признаками цивилизации, в то время как другие, не менее удобные, остались приютом обществ с гораздо более скромными притязаниями или общин, вполне удовлетворяющихся жизнью в лесу. До некоторой степени это вопрос о разнице между Новым Светом, где жители леса создавали более поздние и относительно скромные цивилизации, и Старым Светом, где леса умеренного пояса быстро исчезли под топором цивилизации.

Проблема была «решена» утверждением о наличии у туземных жителей Америки некоего недостатка, который удерживал западное полушарие в отсталом варварском состоянии, пока не явились европейцы и не усовершенствовали среду; в 1747 году просвещенный французский натуралист Жорж-Луи Бюффон восстал на утопическую традицию в описании Нового Света, которая в его время преобладала и, как он признавал, во многом обязана пропагандистской литературе империалистов и колонизаторов. Он нарисовал альтернативную Америку, континент трудного климата, карликовых животных, кривых растений и умственно отсталых людей. Последователи Бюффона развили эти нападки: самым решительным из них оказался Корнель де По, автор статьи для книги, заменившей просветителям Библию, — для «Энциклопедии»; он считал, что западное полушарие опасно для тех, кто решится в нем поселиться. Подобные взгляды привлекали внимание — и последователей, они вызывали споры и порождали научные сомнения в концепции благородного варварства. Но дух пионеров оставался неустрашимым. На приеме в Париже Томас Джефферсон дал эффектный ответ сторонникам таких взглядов: он указал на то, что все присутствующие американцы выше своих французских гостей и что в Америке есть немало туземных племен, представители которых в росте не уступают европейцам[368]. Ответ на подобные воззрения можно найти в следующих двух главах этой книги: в некоторых природных зонах за пределами умеренного пояса, в частности в тропических лесах и на определенных типах высокогорий, туземные американские цивилизации могут производить не MeHiee сильное впечатление, чем любые цивилизации Старого Света. Не успел де По сформулировать свою теорию о врожденной отсталости американцев, как археологи начали добывать из-под камней главной площади Мехико[369] и из-под земли в городе майя Паленке[370] великолепные свидетельства существования древних американских цивилизаций (см. ниже, с. 232).

Не следует думать, что развитие цивилизаций доевропейской Америки задерживала экологическая чувствительность «природных американцев». Модный романтический миф связывает все особенности жизни Америки до прихода европейцев с экологической корректностью и называет туземных жителей «едиными с природой». Люди повсюду выбирают определенную стратегию, справляясь с ограничениями, налагаемыми средой; ни один народ от природы не добродетельнее, или невиннее, или иррациональнее других; всем приходится иметь дело с другими видами, эксплуатировать их или охотиться на них. Эти реакции располагаются на непрерывной шкале между безжалостным подчинением природы потребностям человека и разумным приспособлением самого человека к потребностям окружения. В истории западного полушария, как, я надеюсь, мы увидим, есть примеры обеих крайностей: одни народы практиковали в обращении с экосистемой, частью которой были они сами, сотрудничество и благоразумную сдержанность, другие безжалостно стремились преобразовать мир в соответствии со своими представлениями. Умеренность, с какой доевропейские обитатели американских лесов обращались со своим окружением, нельзя всовывать в готовую теорию; к ней следует подходить, собирая свидетельства и обдумывая в сравнительной перспективе.

Ортодоксальное направление в археологии, известное как «диффузионизм», давно отвело жителям лесов Северной Америки статус культурных нахлебников, способных перейти к сельскому хозяйству, лишь когда извне появляются подходящие виды растений и соответствующие инструменты; однако, подобно многим хорошим начинаниям, сельское хозяйство может возникнуть независимо у разных народов. Растения, на культуре которых оно первоначально основывалось в северных частях Нового Света, — это туземные растения, способы их возделывания были разработаны здесь же[371]. Вводящий в заблуждение своим названием «иерусалимский артишок»[372] культивировался — или по крайней мере использовался — в туземных лесистых районах Северной Америки еще в третьем тысячелетии до н. э. Различные сорта подсолнечника и лжедурнишника давали семена, из которых выжимают масло. Марь, горец и другие растения можно измельчать в муку[373]. Тыквы, бутылочные и крупноплодные, тоже туземные растения, очень легко применить в сельском хозяйстве.

Когда появилось «волшебное растение» тропиков — кукуруза, или маис, в течение нескольких столетий его буквально игнорировали: кукуруза пришла в этот район с юго-запада в третьем веке, но до конца девятого столетия, пока не появились новые, выведенные в этой местности сорта, никак не влияла на сельское хозяйство. Когда кукуруза начала распространяться, это происходило так же, как в других районах: потребовались коллективные усилия и организационные меры со стороны элиты (см. выше, с. 90–94, ниже, с. 220, 234–237, 349–360). В соответствии с родом местности нужно было по-разному готовить почву: участки требовалось разграничивать валами или приподнимать; расчищать лес. Появление дополнительной пищи потребовало властных структур. Надо было собирать урожай, охранять собранное, организовать распределение. Множество людей было мобилизовано для сооружения курганов, укреплений, для участия в религиозных обрядах и театрализованных выступлениях правителей, которым нужны были высокие платформы для проведения обрядов. Можно предположить, что на участках, близких к религиозным центрам, выращивалась ритуальная пища или что эти участки представляли личную собственность; окружавшие их большие общинные поля, вероятно, пополняли общественные запасы зерна и крахмалистых семян.

Распространение кукурузы совпало с этими новшествами; но это не значит, что одно вызвало другое. Даже сельскохозяйственные общины, возделывавшие в основном местные растения и тыквы и жившие в убогих деревушках и на индивидуальных фермах, развивались примерно так же, как цивилизации кукурузы. Они тоже создавали большие огороженные территории геометрически правильной формы, замечательную керамику и изделия из меди и слюды и воздвигали нечто похожее на захоронения знатных людей. И не стоит думать, будто явление чуда кукурузы было небесным благословением хотя бы в смысле разнообразия рациона; люди не стали жить дольше, и здоровья у них не прибавилось: напротив, кости и зубы едоков кукурузы из долины Миссисипи несут на себе следы большего количества болезней и болезней более тяжелых, чем у их предшественников[374].