Читать онлайн «Евреи и Евразия». Страница 36

У нас есть много недоверчивых скептиков, одержимых устаревшими рационально-позитивистскими, скрыто и явно безбожными взглядами на сущность и исторические проявления православия и огульно обвиняющих его, без дальнейшего внимания к многообразному отличию его от латинства, в использовании для целей своей церковной политики тех средств, которыми именно латинство пятнало себя столько раз в истории. Для них главным образом мы хотели бы в заключение настоящей главы напомнить о весьма характерном, но малоизвестном эпизоде из истории русского церковно-общественного движения в один из периодов наиболее обостренного его напряжения и оживления. Мы имеем в виду один из многочисленных литературно-полемических споров между т. н. иосифлянами и заволжскими старцами на рубеже XV и XVI столетий, имеющий огромное и весьма показательное значение как раз для нас, евреев; вспоминая его, приходится лишний раз пожалеть о том, как мало знакома была всегда наша периферийная интеллигенция с теми эпизодами из истории нашего русского отечества, которые непосредственнейшим образом нас, евреев, касаются, и как часто судит она об этой истории чисто дедуктивно, без знания ее конкретных фактов, по привычным шаблонам и меркам, удержавшимся наследственно со времен многострадального странствия наших предков через страны «просвещенного Запада».

Ересь жидовствующих, проникшая на Москву в конце XV века (за точное время возникновения ее на московской почве можно принимать год появления в Новгороде киевского еврея Схарии — 1471-й, по новгородской Софийской летописи — 1467 или 1475 г.), одно из характернейших явлений старинной, даже — скажем словами Л.П. Карсавина — исконной связи еврейского народа с Россией, до сих пор остается сравнительно очень мало исследованным даже в русской исторической и сектантской литературе; в еврейской же среде это поистине изумительное явление осталось, кажется, решительно никем не замеченным[24]. Мы можем поэтому только в самых общих чертах утверждать, основываясь на некоторых дошедших от тех времен памятниках (гл. обр. сборнике обличительных проповедей преп. Иосифа Волоцкого-Санина, знаменитого родоначальника иосифлян, под названием «Просветитель, сиречь ереси жидовствующих обличение»), что движение это, стремившееся к более глубокому проникновению религиозно-общественной, семейной и частной жизни началами Ветхого Завета и, в своих крайних проявлениях, к некоторой рационализации евангельского предания о Спасителе и приближению православной догматики к религиозным началам иудаизма, — нашло отклик в некоторых высокопоставленных и просвещенных кругах тогдашнего московского общества. Учения жидовствующих находили защиту многих выдающихся представителей религиозной мысли и церковной иерархии во главе с митрополитом Зосимой; «Псалтырь жидовствующих», переведенная с оригинального текста крестившимся евреем Феодором, пользовалась широким распространением; ереси покровительствовал двор во главе с вел. князем Иваном III Васильевичем и виднейшими представителями московской приказной бюрократии (дьяки Курицын, Истома, Сверчок и др.). Интересно также, что движение это совпало и переплелось с одним из важнейших событий в исконной борьбе Москвы против политических и религиозных веяний с Запада — уничтожением самостоятельности и вечевого народовластия в Новгороде, в то время являвшемся передовым постом не только Московской Руси в ее обороне против Швеции и Литвы, но и русского православия в его вековечной борьбе против латинства. Это выдвинутое на запад географическое положение Новгорода, с другой стороны, делало его проводником на Русь некоторых западных течений. Так, ересь жидовствующих в своем хронологическом начале сливается с исходом широко распространенной, особенно в Новгороде и Пскове, ереси стригольников, в которой непосредственно отразилось движение флагеллантов, возникшее под впечатлением чумного мора в Европе в конце 40-х годов XIV столетия (памятного евреям по страшному пражскому погрому 1348 г.). Именно изменнические симпатии к латинскому польско-литовскому государству со стороны некоторых слоев новгородских горожан и послужили непосредственным поводом для крутой расправы с Новродом вел. князя Ивана Васильевича.

Неожиданные успехи жидовствующих и общественный размах их движения, естественно, вызвали тревогу в среде ревнителей православия. И вот тут-то по вопросу о допустимости насильственных мер против соблазнившихся овец из стада Христова и их еврейских или еврействующих соблазнителей возгорелась полемика, в своем ходе и конечном завершении исполненная величайшего «актуального» интереса для наших времен неразборчивого и некритического, исполненного предрассудков и нетерпимости «европейничания», достигающего в еврейской периферийной среде столь уродливых размеров.

Выступивший на «активную» борьбу с жидовствующими новгородский архиепископ Геннадий еще действовал главным образом мерами увещания и христианского просвещения (изданная в 1499 г. так называемая Геннадиевская библия; поощрение школ и повышения уровня образования духовенства). Но суровый Иосиф Санин, игумен Волоколамского монастыря, прославившийся впоследствии защитой канонической законности церковного владения земельными имуществами, уже требовал примерной расправы с еретиками со стороны государства: «подобаеть еретика и отступника не токмо осуждати, но и проклинати, царемъ же и княземъ и судiямъ подобаетъ сихъ и въ заточенiе посылати и казнемъ лютымъ предавати». Припомним, что как раз в эти самые годы на Пиренейском полуострове аррагонско-кастильская держава добивала последние остатки кордовского халифата и что последняя, отчаянная борьба за обладание мусульманской и еврейской Гренадой шла не только под гром пушек, осаждающих крестоносных воинств Фердинанда и Изабеллы, но и при зловещем свете от костров многочисленных аутодафе, воссылавших ad majorem Dei gloriam дым от многих тысяч тел магометанствующих и еврействующих еретиков. Дальность расстояния не помешала слухам о гекатомбах инквизиции дойти от залитой солнцем Гренады до занесенных снегом высот Кремля, и Геннадий новгородский прямо ссылался на «шпанского» короля Фердинанда Католика, «как он свою землю очистил».

И есть, по нашему разумению, нечто чрезвычайно знаменательное для грядущих судеб православия и законное основание для гордости у его защитников против воинствующего латинства и насильнически-завоевательной гордыни Запада в том поразительном факте, что в то время, когда на кострах инквизиции сотнями тысяч сожигались истинные, а еще более — мнимые еретики, при покорном благоговении или кровожадных выкриках падких на зрелище чужого мучения городских толп, — в «варварской», захолустной, подснежной Московии нашлись люди великой религиозной совести, пламеневшие огнем истинной веры и любви к страдающему человечеству. Эти люди не поколебались выступить в защиту преследуемых и гонимых во имя не умирающих в человечестве начал любви и милосердия, во имя Божие: «Намъ въ новой благодати яви Владыко Христос любовный соузъ, яже не осуждати брату о томъ, но единое Богу судити согрешенiя человеческая, рече: не судите, не осуждени будете» (из «Послания заволжских старцев»). Еще и сейчас не пришло время для справедливой оценки идейного наследия, завещанного «великими старцами» Нилом Сорским (Майковым), Вассианом Косым (кн. Патрикеевым) и другими подвижниками и проповедникам вышедшими из дремучих глубин заволжских лесов, грядущим векам русского искательства Бога и правды. Страстный пафос проповеднического обличительства заволжских старцев против любостяжания монастырей и духовенства и против проникновения в православие прямо заимствованных с латинского Запада соблазнов о земной, телесно-карающей и казнящей силе царствия мира сего, — не избег, в конце концов, той же трагической участи, которая всегда бывала уготована в нашей грешной земной юдоли для всего истинно пророческого и возжаждавшего последней правды. Живая сила заволжских скитов была распылена или телесно истреблена по проискам их более практичных, энергичных и житейски-ловких противников. Но главное дело жизни этих печальников за народную правду было довершено, позор инквизиционных костров и застенков минул русскую церковь, и отдельные случаи ее падения в следующих веках ее «паралича» (говоря языком современной религиозной интеллигенции) — одобрение преследований сектантов и раскольников светской властью[25] — все же никогда даже отдаленно не может быть сравниваемо с огненным безумием латинской нетерпимости, и последние пятна на ее ризах ныне очищаются на костре ее собственного мученичества, возженном рукой безбожников.

Нить рассказа о единственной в русской истории попытке со стороны некоторых церковных кругов учредить нечто в роде и духе католической инквизиции для преследования заблудших овец стада Христова мерами насильственного понуждения — попытке, имеющей для нас, евреев, помимо общечеловеческого интереса, еще интерес особенно тесной связанности с историей наших путей к России и в России — привел нас в соприкосновение с исполненными пророчески-обличительного духа историческими фигурами непримиримых противников этой затеи, уже тогда провидевших грядущую мировую роль русского православия в его борьбе с католическим Западом. Этим несколько неожиданным образом мы приходим в заключительной части нашей работы к ее исходному пункту, завершая некий круг; ибо к церковно-мистическим и социально-политическим идеям заволжского старчества раннего XVI века, с большой страстностью и патетическим подъемом возвысившего голос в защиту исконных идеалов божеской и человеческой правды, живших в основной социальной толще русского народа во все времена его исторического существования, некоторыми евразийскими писателями возводятся основные элементы евразийской религиозной, историософской и социальной идеологии[26]. Отнюдь не беря на себя задачи дать на предлежащих страницах систематическое изложение этих учений в их общем и принципиальном виде и отсылая за этим к евразийской литературе, достигшей за несколько лет существования евразийства почтенных для условий и масштабов вынужденной эмиграции размеров, мы попытаемся только дать здесь посильное истолкование некоторых пунктов евразийского миросозерцания в приложении к конкретному религиозно-философскому, социальному и политическому содержанию многотрудной еврейской проблемы в свете возможных и желательных ее разрешений на почве России-Евразии и с точки зрения развитых на предыдущих страницах соображений о роли, сыгранной еврейством в событиях русской истории нашего времени, ее смысле и истинных причинах.