Читать онлайн «Литературное произведение: Теория художественной целостности». Страница 45

То, что с точки зрения материала представляет собою разные типы и исторические этапы развития стиха, превращается здесь в ритмические вариации единого поэтического голоса, в котором не только выражается, но и позитивно разрешается противоречие, остро выявленное в финале последнего монолога Гражданина:

Очень характерно, что последняя строка этого монолога Гражданина является вместе с тем ямбической вариацией, наиболее характерной для ритмической темы Поэта.

В этом слиянии особенно остро выражается динамика ритмического единства, не позволяющая рассматривать монологи Поэта и Гражданина просто как ритмически индивидуализированные отдельные высказывания отдельных героев. Все: и «чужие» стихи, и «пушкинские» и «непушкинские» вариации ямба – все это вариации единого лирического сознания, единого движения, становления поэтического голоса, отрицающего, снимающего в этом движении безгласного гражданина и болтающего поэта. Это единое в своей внутренней противоречивости лирическое сознание воплощается здесь и в ритмической двуплановости, и в ритмическом единстве «Поэта и гражданина» и определяет, в частности, одну из важнейших формообразующих функций ритма в художественном мире Некрасова. Для понимания этой функции необходима опора на историю развития стихотворного языка в целом и русского ямба в частности. Но прямо из этой истории формообразующие функции невыводимы – важнейшую роль играет здесь лирический мир, развивающий пушкинский личностно-родовой принцип организации художественного целого. В нем поэт и гражданин преображаются в единый ( но не единственный, а едино-разделеный) голос поэта-гражданина, который поэтом не может не быть, а гражданином быть обязан. И все вариации всего ранее созданного становятся здесь плотью нового поэтического целого, оно-то и играет в данном случае определяющую роль в прояснении формообразующей функции стиха вообще и ритма в частности.

С еще большей отчетливостью включение и преображение всей истории четырехстопного ямба в ритмической композиции конкретного поэтического целого можно увидеть, обратившись к одному из вершинных достижений русской лирической поэзии на новом этапе ее исторического развития – циклу Блока «Ямбы».

Исследователи не раз отмечали особую роль в цикле Блока начального стихотворения – «магистрала», концентрата всех или большинства тем цикла 22 . В данном случае перед нами не только тематический, но и ритмический «магистрал»:

В первой строфе ярко представлен «архаический» тип ритмического движения, характерный для одического четырехстопника XVIII века, с акцентными центрами в начале и конце строки и тремя стихами очень редкой в классическом ямбе седьмой ритмической вариации (∪ – ∪∪∪∪∪ —). А вторая строфа – вполне классическая, с присущими пушкинскому ямбу преобладанием акцентной силы второй стопы и ослаблением первой. И наконец, в третьем – финальном – четверостишии представлены только нейтральные по отношению к этому ритмическому противопоставлению вариации: первая и четвертая.

Ритмическая емкость и многоплановость зачина развертываются далее в явном ритмическом противостоянии второго и третьего стихотворений, тематически близких друг другу. Второе стихотворение развивает ритмическую тему первой строфы «магистрала» и отличается явным преобладанием ударности второго слога над четвертым. В третьем же иной тип ритмического движения с доминированием ударений на четвертом и восьмом слогах:

При явных смысловых перекличках и повторах ритмическая структура одновременно подчеркивает и единство, и внутреннюю многоплановость становящегося целого. Интенсивное взаимодействие разнонаправленных ритмических вариаций не только разграничивает отдельные стихотворения, но и усложняет ритмическую композицию каждого из них. В трех следующих стихотворениях цикла примерное равенство ударений на втором и четвертом слогах отражает именно такое сочетание и совмещение противоположных ритмических тенденций.

Своего рода центром такого совмещения ритмических противоположностей является срединное – шестое – стихотворение цикла, адресующее к Тютчеву и своеобразно воспроизводящее контрасты его ритмики как в начальном столкновении полноударной и малоударной формы (это излюбленная ритмическая антитеза Тютчева), так и в финальном следовании друг за другом вариаций с противоположными формами ритмических зачинов:

Несколько другой вариант соединения ритмических противоположностей в девятом стихотворении, отмечающем еще один поворот в ритмической композиции. По средним своим характеристикам оно больше всего примыкает к третьему и закрепляет четырехчастное деление цикла на группы по три стихотворения в каждой. Но среднее преобладание ударности четвертого слога отражает опять-таки встречу и взаимодействие двух разных типов ритмического движения: в первых восьми строках акцентными центрами являются второй и восьмой слоги, а после завершающих эту часть двух стихов третьей вариации, выделенных и графическим и ритмическим курсивом, следует контрастная по отношению к ним строка с пропуском ударения на втором слоге:

Далее идут шестнадцать стихов с акцентной доминантой на четвертом и восьмом слогах, и здесь уже третья ритмическая вариация не встречается ни разу.

Все эти формы совмещения различных ритмических тенденций объединяются в последнем – двенадцатом – стихотворении, которое сводит и обобщает все основные и тематические, и образно-символические, и ритмические линии предшествующего развития. Но в отличие от первого стихотворения – «магистрала», с которым финал наиболее ощутимо перекликается, ритмическим завершением являются в данном случае не нейтральные, наиболее часто встречающиеся вариации, а все большая напряженность сближения и сочетания разнонаправленных форм:

По средним данным профиль ударности блоковского цикла как бы повторяет тип ритмического движения допушкинского ямба первых десятилетий XIX века. Но здесь как раз особенно ясно видно, как относительна повторяемость стиховых форм и как среднее выравнивание акцентной силы первых двух стоп отражает множественность ритмических тенденций стиха Блока, включающего в себя и допушкинский, и пушкинский, и послепушкинский опыт.

И самое главное: эта множественность сопоставлений разных ритмических вариаций, соотнесенных с исторически различными типами ритмического движения четырехстопного ямба, и совмещение их в едином полиритмическом движении цикла реализуют и развивают именно пушкинский личностно-родовой принцип организации художественного целого. Ритмическая разноплановость лирического цикла оказывается художественно значимой лишь как один из элементов формы, в которой воплощается многомерность духовного мира человека, его внутренняя разноликость. Целостность поэтического цикла позволяет выявить, сопоставить и объединить разные облики исторически развивающейся личности, лирически выразить диалогические связи и отношения в субъектном единстве человеческого "я" – поэтому, кстати сказать, вполне возможно соотнесение цикла Блока с традицией стихотворных диалогов.

Формы взаимодействия ритмического единства и многообразия блоковского цикла функционируют в той общей системе воплощения внутрисубъектной сложности и многоплановости, о которой с разных точек зрения писали Л. Я. Гинзбург и Л. И. Тимофеев: "Сочетание единства и множественности было для Блока органическим… Настойчиво и сознательно он стремится охватить противоречивые планы единой структурой трилогии. Многоплановость же внутри этого единства была возможна для Блока и нужна Блоку именно потому, что, строя лирическое "я", он строил личность не только частную, но и эпохальную, обобщенную личность своего современника в полноте и многообразии его духовного опыта. Поэтому разные воплощения блоковского лирического героя существуют не только во временной последовательности, но и в синхронном разрезе; они сосуществуют. И сосуществуют те стилистические начала, носителями которых они являются в поэтической системе Блока" 23 .