Читать онлайн «Русская книжная культура на рубеже XIX‑XX веков». Страница 25

Помимо волшебно-героических выпускались листы, посвященные бытовым и сатирическим русским сказкам: «Емеля-дурак», «Как мыши кота хоронили», «Шемякин суд», «Повесть о Ерше-Ершовиче», «О глупой жене», «О льстивой лисе и куре» и другие. Любое изображение сопровождалось текстом. Если лубок был односюжетным, то текст, чаще всего набранный шрифтами, воспроизводящими шрифты старопечатных книг, размещался под или над изображением. А сама подача материала воспроизводила манеру оформления лицевых рукописей XVII в. Если на листе последовательно изображалось несколько значительных эпизодов, то есть композиция была многосюжетной, то текст давался под каждым из них, по принципу построения иконных клейм.

С развитием полиграфии получили распространение лубочные издания сказок – небольшие книжечки с картинками на дешевой бумаге. «Утеряв наивную искренность примитивного лубка, многие иллюстрации превратились в дилетантские картинки самого низкого вкуса»[264]. Но даже эти книжицы, низкой полиграфической культуры и невысоким качеством дилетантских иллюстраций, названные В. Г. Белинским «жалкими книжонками», привлекали многочисленных читателей и, как свидетельствовал П. А. Вяземский, «жадно скупались… легко покупались, как изюм, орехи и моченые яблоки»[265].

Русская лубочная картина, лубочные и полулубочные сказки выступали в роли той иллюстрированной литературы, которая, по мнению Н. В. Новикова, «притягивала к себе массового читателя. Эта литература, соприкасавшаяся с фольклором, волновала и занимала читателя. Она увлекала его простотою формы и многообразием содержания; вводила его в мир фантастики и удивительных приключений»[266]. Народные картинки оказали влияние на различные виды искусства. Не случайно И. Е. Репин, указывая на значение лубка, говорил: «Для тех, кто желает создать капитальное народное произведение, следует искать темы в лубочных созданиях и самого примитивного характера. Традиции и преемственность дают особую силу новым произведениям»[267].

Интерес представителей русской культуры к фольклору как таковому и к сказке и былине как к яркому и значимому явлению литературы определил и отношение к ним художников как предмету и теме иллюстрирования. Сказочные сюжеты, образы былинных героев начали активно наполнять русское изобразительное искусство как иллюстрации к изданиям и как самостоятельные произведения станковой, а затем и монументальной живописи. Русские живописцы XIX – начала XX в. создали такие художественные образы, которые прочно ассоциируются и связываются непосредственно с текстом, создавая нерасторжимое единство. Первыми художниками, обратившимися к сказке, стали А. А. Брюллов, Ф. П. Толстой, Г. Г. Гагарин, Л. А. Серяков, Р. К. Жуковский, которые трактовали фольклорные и сказочные сюжеты в духе романтизма. В 1850-е гг., когда расширился круг сказочных сюжетов, возросло и число художников, обратившихся к этой теме. Писали и рисовали сказку в духе позднего романтизма представители русского реализма, разные по стилистическому поиску мастера: М. А. Зичи, М. О. Микешин, В. Е. Шварц, В. Е. Маковский.

Во второй половине XIX в. художники стали чаще обращаться к мифу, к сказкам и былинам при выборе сюжетов и тем картин и графических работ. Иллюстрировать сказку – дело сложное. Один из крупнейших исследователей русского фольклора В. Я. Пропп в размышлениях о специфике сказки как произведения устной литературы, отметив особенности и сложности ее иллюстрирования, написал: «Сказку вообще принципиально невозможно иллюстрировать, так как события сказки совершаются как бы вне времени и пространства. Сказка сразу же перестает быть сказкой»[268]. Восприятие сказок и былин, пословиц и поговорок, содержащих как поэтический вымысел, так и исторически достоверные сведения, повлекло за собой создание детально подробных и литературных изображений, опирающихся на глубокое историческое знание.

Создавая в иллюстрации образ сказки, художники и писатели зачастую чувствовали необходимость не только в ее иллюстрировании, но и в подборе соответствующего тексту типа письма. Только так возможно было передать дух и атмосферу сказки, показать ее глубокие исторические корни. В итоге появились рукописные книги, содержащие сказки, поговорки, былины, впоследствии литографировавшиеся и издававшиеся большими тиражами.

В роли иллюстраторов русских сказок, былин, старин, пословиц и поговорок выступили художники В. М. Васнецов, Е. Д. Поленова, И. Я. Билибин и Б. В. Зворыкин, Г. И. Нарбут.

Е. В. Честняков и А. М. Ремизов, интерпретируя традиционные сказочные сюжеты, создавали на их основе свои, оригинальные, сказки. Всех вышеуказанных представителей отечественной культуры, живших на рубеже XIX–XX в., объединила любовь к устному народному творчеству, к рукописной книге, знание рукописной книжной традиции, желание и умение создавать рукописные книги.

Происходившее во второй половине XIX – начале XX в. обращение к фольклору было не только одним из элементов освоения истории культуры Древней Руси, но и стало поводом для осмысления нравственно-этических проблем современной России через миф и легендарное прошлое.

В начале XX в. русский фольклор превратился в такой мощный источник художественного вдохновения, что иллюстрации на фольклорные темы заняли не менее значимое место в книге, чем сам текст, и книга превратилась в подлинное произведение искусства. Сказочные книги, считавшиеся детской литературой, по мнению исследователей, «в равной степени предназначались и для взрослого человека, способного в полной мере оценить изысканное графическое исполнение и причудливый мир, созданный художниками»[269]. Лучшим же художественным воплощением русского фольклора, в котором присутствовало и отношение к окружающей действительности, и глубокое понимание истории и происходящих исторических процессов, и осознание значимости культурных традиций, стали рукописные книги, соединившие иллюстрации и каллиграфию (специально подобранные или разработанные шрифты и графику письма).

Обратимся к некоторым аспектам творчества русских художников, переосмыслившим древнюю книжную традицию и создавшим на ее основе рукописные книги нового времени.

В. М. Васнецов – выдающийся русский исторический художник-передвижник, прославивший свое имя, прежде всего, работами на фольклорно-эпические темы и иллюстрациями к пушкинской «Песне о Вещем Олеге». Прежде чем найти свой путь в живописи – путь создателя русских народных сказочных и легендарно-былинных образов, выступил как художник-жанрист, автор рисунков и картин из народного быта. Создавая картины, иконы, архитектурные проекты, монументальные росписи, работая над театральными декорациями, иллюстрируя книги, развивая рукописные традиции, он продолжил живописные традиции древнерусских мастеров. По мнению искусствоведа Н. Ф. Шаниной, «ценность творчества Васнецова, создавшего свои произведения на национальной основе, его значение в русском искусстве как первооткрывателя нового жанра и живописи или, как он сам себя называл, «историка несколько на фантастический лад», несомненна»[270].

С Васнецовым в истории русской культуры связано появление и развитие нового направления в живописи, основанного на национально-романтических истоках. «Васнецов предстает перед нами как новатор, стоящий во главе ренессанса и подъема русской национальной живописи. Он противопоставил свой стиль господствующим в то время в обществе направлениям и одержал блестящую победу», – писал французский историк и археолог де Бай[271]. Н. К. Рерих указал еще на одну сторону новаторства Васнецова, отметив, что тот первым из русских художников «не погнушался внимательно отнестись к делу художественной промышленности, сознавая всю важность вмешательства художников в создание даже мелочей жизненного обихода»[272].

Для Васнецова родной стихией стали сказки, былины, мифы, иллюстрируя которые он продолжил традиции древнерусского книгописания. Вера в единство разных видов искусства помогла ему в 1899 г. создать шедевр русской книжной культуры – «Песнь о вещем Олеге».

Виктор Михайлович Васнецов родился в селе Лопьял Вятской губернии. Детские годы прошли в селе Рябово. Вспоминая детство, Васнецов писал: «Я жил в селе среди мужиков и баб и любил их не «народнически», а попросту, как своих друзей и приятелей, слушал их песни и сказки, заслушивался, сидя на печи при свете и треске лучины»[273]. Художник также рассказывал: «Пушкинскую няню Арину Родионовну нам, детям, заменяла словоохотливая стряпуха, ее увлекательнейшие с присказками и прибаутками рассказы, которые мы слушали с затаенным дыханием, раскрывали перед нами неисчерпаемые сокровища народной мудрости и поэзии… Думаю, не ошибусь, когда скажу, что сказки стряпухи и повествования бродячих людей, много повидавших на своем веку, заставили меня на всю жизнь полюбить прошлое и настоящее моего народа, во многом они определили путь, дали направление моей бурной деятельности»[274]. Из этого живого общения со средой выросли корни васнецовского историзма на «несколько на фантастический лад».