Читать онлайн «Арабская литература». Страница 26

То же самое можно сказать и о новоарабской прозе. В первой половине девятнадцатого века на старую школу еще никто не покушался, и в области истории она выдвинула писателя, занимающего место в ряду великих историков классической эпохи. Ал-Джабарти (1756–1825) сам играл значительную роль в политической жизни Египта во время французской оккупации и оставил два труда, представляющих большую ценность: один по истории Египта в восемнадцатом веке, другой — дневник французской оккупации. Во второй половине столетия на этом поприще подвизались главным образом сирийцы, которые, подобно Джирджи Зайдану в его "Истории мусульманской цивилизации", начали вводить научные методы исследования в арабскую историографию. Даже в области богословия новые веяния завоевали себе место и показали многим мыслителям необходимость по-иному изложить учения ислама. Характерным примером такой литературы является "Трактат о единстве бога" журналиста-богослова Мухаммада 'Абду (ум. в 1905 г.), ректора знаменитого университета ал-Азхар.

Очень важную роль в распространении западных {114} идей сыграла группа талантливых евро-американских писателей. Западный образ жизни и образование уничтожили для этих людей все естественные различия, какие существуют между Востоком и Западом, и подчас в них осталась лишь сентиментальная привязанность к своей родине и родному языку, о чем красноречиво свидетельствует высказывание одного из выдающихся представителей этой группы.

"Мне шел двенадцатый год, когда я в первый раз приехал в Соединенные Штаты, ничего не зная, умея разговаривать лишь по-арабски и по-французски… Прожив десять лет в Америке, я начал восхищаться энергией американцев и их свободой мысли, слова и действия, но почувствовал страх перед последствиями крестового похода их материализма. Я забыл Францию, не забыл только ее литературу, ту литературу, которая лишь усугубила мою слабость и нерешительность в быстром беге жизни и отвратила меня от материальной действительности. Английский же язык привел меня к английскому народу, и я обнаружил, что он во многих отношениях — нравственно и социально — ближе по духу человеку, находящемуся в моем положении; с английским языком я познакомился благодаря Эмерсону. Эмерсон привел меня к Карлейлю, а Карлейль привел меня через моря назад к арабским странам" **.

______________

** Из предисловия в Мулук ал-'араб Амина ар-Райхани (сильно сокращено).

Каковы перспективы развития новоарабской литературы? Многое зависит от того, насколько глубоки ее корни на истинно арабской почве. Нельзя не сравнить возрождение девятнадцатого и двадцатого веков с эллинистическим возрождением девятого и десятого веков, но явления эти слишком различны, чтобы стали возможны сколько-нибудь явные параллели. Да и современные тенденции еще не определились. Новое литературное движение, по-видимому, все свои силы отдало журналистике, может быть, интуитивно чувствуя в печатном станке своего сильнейшего союзника. Но здесь же кроется величайшая опасность. Лучшим предвестником будущего успеха этого движения является то, что опасность осознана и что все светлые умы Востока призывают своих соотечественников глубже ценить богатства и значение {115} своего культурного наследия не из чувства презрительной враждебности к Западу, а в стремлении обрести единственно надежную почву, на которой, усвоив новые достижения европейской науки и культуры, они смогут достичь более полнокровной и гармоничной жизни и всестороннего раскрытия духовных возможностей человека. {116}

МУСУЛЬМАНСКАЯ

ИСТОРИОГРАФИЯ

Перевод

П. А. ГРЯЗНЕВИЧА

Историография ('илм ат-та'рих) как литературный термин охватывает анналистику и биографию, но не включает историю литературы. Развитие арабской и персидской историографии излагается далее сжато в четырех разделах:

A) от возникновения до III/X в.;

Б) с III/X до VI/XII в.;

B) с конца VI/XII до начала Х/конца XV — началу XVI в.;

Г) с X/XVI до XIII/XIX в.

А. Начало арабской историографии. Вопрос об истоках арабской историографии окончательно еще не решен. Между легендарными народными преданиями доисламской Аравии и относительно научными и точными хрониками II/VIII в. существует разрыв, который до сих пор требует объяснения. Различные современные авторы склонны допустить в этом прогрессе решающее влияние примера персидской "Книги царей". Но более вероятно, что арабская историография возникла из слияния различных течений исторического и квазиисторического творчества, которые для удобства можно рассмотреть здесь по отдельности.

1. Доисламская историческая традиция. Можно было бы надеяться, что какая-то форма письменной исторической традиции будет обнаружена в Йемене, очаге древней цивилизации, памятники которой сохранились в минейских, сабейских и химьяритских надписях. Однако все, что дошло до нас, носит печать устного предания: несколько имен древних царей, смутные и преувеличенные сказания о далеком прошлом и более точные, но все же сбивчивые воспоминания о событиях предшествующего исламу столетия. В течение I в. хиджры эта устная традиция за счет воображения разрослась до обширного свода исторических легенд, {119} связанного с именами Вахба ибн Мунаббиха (ум. в 728 или 732, или 734 г.) и 'Убайда ибн Шарйи, якобы излагающих историю древней Аравии. Книги этих авторов свидетельствуют, что арабам раннего периода, даже когда они имели дело с почти современными им событиями, недоставало ни чувства истории, ни исторической перспективы ***. Тем не менее их сообщения в основном были приняты последующими поколениями и включены историками и прочими авторами в свои труды. Ибн Исхак в числе других передавал рассказы 'Убайда, а 'Абд ал-Малик ибн Хишам обработал Китаб ат-тиджан Вахба, которая до нас дошла в его редакции; даже в таком памятнике религиозной учености, как комментарий к Корану ат-Табари, широко использованы материалы Вахба. Ибн Халдун, указывая, правда, на нелепость некоторых йеменских легенд, все же приводит их для иллюстрации своих теорий. Таким образом, в течение всего времени существования арабской историографии они оставались как некий иррациональный элемент, мешавший выработке критического чутья и сколько-нибудь ясного понимания древней истории.

______________

*** См. F. Krenkow, The two oldest books on Arabic folklore, — "Islamic Culture", vol. II, 1928, № 1, pp. 55–89; № 2, pp. 204–235.

У северных арабов мы находим несколько иную картину. Хотя у каждого племени были свои собственные предания, которые в ряде случаев, выходя за пределы племенного кругозора, включали некоторые представления об общности генеалогии, но у них нет никаких признаков существования единой североарабской традиции. Форма, характерная для племенного предания, также заслуживает внимания. Преимущественно предание связано с аййам — «днями», в продолжение которых племя или род сражалось с другим, и каждое сообщение обычно содержит стихи. Связь между прозаическими и стихотворными элементами не всегда одинакова; в одних случаях стихи являются своего рода memoria technica **, в других случаях, по-видимому, прозаический рассказ представляет лишь простую интерпретацию стиха. Однако в обоих случаях стихи обеспечивали сохранение преданий, и они исчезали, если только забывались соответствующие стихи, а новые стихи прославляли более свежие эпизоды истории племени. Такое племенное предание, {120} одностороннее, сбивчивое в отношении хронологии и нередко романтически преувеличенное, все же отражало некую реальность и иногда сохраняло подлинное зерно истины. Завоевания при исламе изменили направление племенной традиции, не изменив ее характера. Новые предания на более широкой основе сохранили прежнее сочетание прозы и стихов, преувеличения и неточность, Все это также должно было оказать впоследствии влияние на мусульманскую историографию, поскольку племенные предания доставили материал, использованный позднейшими компиляторами в трудах по истории первых халифов и Омейядов.

______________

** Прием для запоминания.

Другим элементом племенной традиции было сохранение племенных генеалогий. Однако в раннюю омейядскую эпоху деятельность знатоков генеалогий, стимулированная учреждением диванов и интересами враждующих арабских группировок, носила такой характер, что привела к путанице во всей «науке» генеалогий ***,

______________

*** См.: I. Goldziher, Muhammedanische Studien, Bd I, Halle, 1888, Ss. 177–189.

Во II/VIII в. в область племенного предания, до тех пор находившуюся в нераздельном владении рави и нассабов, вторглись филологи, которые, стремясь вернуть к жизни и объяснить все, что сохранилось от древней поэзии, оказали ценную услугу историографии, собрав и классифицировав весь материал. Характерной фигурой здесь является Абу 'Убайда (110–209/728-824), маула месопотамского происхождения. Из двухсот приписываемых ему сочинений не сохранилось ни одного, но основное содержание многих из них вошло в более поздние труды. Они охватывают всю совокупность северноарабских преданий, удобно расположенных по разделам, — например, предания отдельных племен и родов, предания, относящиеся к "дням", — и включают далее предания эпохи ислама о завоевании отдельных провинций, о важнейших событиях и битвах, а также предания о кади Басры, хариджитах и маула. Абу 'Убайду обвиняли в стремлении дискредитировать арабов в интересах шу'убии, но изучение выдвинутых против него обвинений показало, что их следует рассматривать скорее как доказательства беспристрастной учености, чем сознательного предубеждения. {121}