Читать онлайн «Сингулярность. Образы «постчеловечества» (сборник)». Страница 47

При этом, этика такого рода перестала только уделом профессоров этики и профессиональных философов, пытающихся совать нос в чужие дела. Нет, этика превратилась в своеобразную мини-индустрию, входящую в качестве составной части в многие другие виды деятельности. Возникли «этические комитеты» и «комиссии по этике» – прежде всего они возникают при медицинских учреждениях, но также при парламентах, при союзах журналистов, при религиозных организациях, при советах директоров компаний – можно, например, привести из российской практики, что комитет по этике есть при совете директоров корпорации «Система», при Московской патриархии существует Церковно-общественный совет по биомедицинской этике, а при Государственной думе имеется Комиссия по депутатской этике. Возникло понятие «этического аудита», который могут проводить специализирующиеся на нем консалтинговые компании.

Этика стала частью профессионального образования. Английский социолог Гай Стэндинг констатирует: одна из распространенных сегодня форм «обучении ради работы» – это освоение норм этики. «Врачам, архитекторам и работникам некоторых других специальностей приходится овладевать профессиональной этикой. Такая практика распространяется и на другие профессии и может стать обязательной – или, при благоприятном стечении обстоятельств, частью глобальной системы сертификации».[37]

Возникает тесный синтез этики с психологией, недаром многие известные психологи ХХ века – Фрейд, Фромм, Франкл и т. д. – были также и великими моралистами, и скажем Эрих Фромм выдвинул проект «гуманистической этики», а юнгианец Эрих Нойманн – «новой этики». Здесь, опять же, нет ничего удивительного – развитие психоанализа не могло не показать, что многие так называемые психологические проблемы являются одновременно проблемами моральными и наоборот, и решать их приходится «двуедиными» методами.

Массовым стало написание так называемых «этических кодексов», которыми сегодня обзаводятся и частные компании, и общественные, спортивные, профессиональные организации – например, выражение «этический кодекс FIFA» сегодня на слуху у любого футбольного болельщика. При этом далеко не все вопросы, освещаемые в этих кодексах можно назвать моральными в традиционном смысле слова, но как уже говорилось выше, когда мораль фиксируется, она редко выступает в чистом виде – скорее, речь идет о новой версии синтеза морали с политической, юридической деловой и организационной проблематикой. В этических кодексах может, например, регламентироваться доступ к конфиденциальной информации, запрещаться использование служебного положения для личного обогащения, а заодно – запрещается иметь дело с партнерами, связь с которыми именно в «моральном» смысле опасна для репутации – например, компаниями, использующими детский труд или замещенными в производстве наркотиков; такого рода моральные ограничения например является базовым принципом так называемых «исламских» банков, по образцу которых недавно было предложено создавать «православные банки».

Этикой как особой темой вынуждены сегодня заниматься юристы, аудиторы, бухгалтеры, журналисты, медики, психологи, священники, руководители корпораций, специалисты по PR и т. д. Многое в этом вопросе может вызывать вопросы – порою корпоративная этика включает в себя элементы сговора против публики. В России про корпоративную этику чаще всего вспоминают в связи с требованием безусловной лояльности сотрудников корпорации к ее руководству и с запретом сообщать во вне информацию о негативных сторонах деятельности корпорации. Но, мораль всегда предполагает круг «своих», и более узкий круг со своей внутренней моралью вполне закономерно вступает в конфликт с моралью более широкого сообщества.

Институциональная этика резко отличается от «человеческой»» и тем более традиционной, что можно увидеть из перечня ее особенностей, который с редкой для этической литературы откровенностью предложила эстонский философ Ниеле Васильевене. По ее мнению, возникающая на наших глазах новая парадигма этики обладает следующими особенностями:

1) Ответственность переносится с индивида на организации, «субъект морали – организация».

2) Меняется отношение к героизму – героизм оказывается нужным только тогда, когда проблемы не решаются в ходе нормального функционирования институтов.

3) Происходит отказ от романтизации конфликта между должным и сущим.

4) Из знания фактов можно вывести представление о должном и требуемом – хотя многие моральные философы прошлого считают что это невозможно.

5) Происходит отказ от свободы выбора в случае наличия норм и стандартов– «только это может гарантировать овладение риском хотя бы в определенной степени».[38]

«Откровенность» Н. Васильевене позволяет увидеть, что этика сегодня может быть рассмотрена как еще один костыль для рационального и добросовестного администрирования, как просто некая идеология для хорошей работы аппарата.

Поскольку сегодня разговоры о морали вынуждены касаться вопросов, никогда не являвшихся собственно моральными, в этической литературе вводится особые термины: микро-, мезо– и макромораль.[39] Если микромораль касалась отношений людей со своим ближайшим окружением, родственниками и соседями, мезомораль касается взаимосвязи институтов и организаций, включая и национальные государства, то макромораль трактует вопросы ответственности перед человечеством в целом, включая прошлые и будущие поколения. Как можно легко понять, традиционная мораль была исключительно «микроморалью», но теперь сфера морали разрослась и дифференцировалась, захватив новые области.

В сфере институциональной этики мы наблюдаем очень интересный и новаторский для новейшей западной истории процесс: возникает довольно мощная промежуточная, «буферная» зона между этикой и правом – зона смешения обеих духовных форм. Если традиционная мораль воплощалась, в неписанных и не всегда четко формулируемых человеческих представлениях, то сейчас на наших глазах возникает «Мораль 2.0.»– совокупность писанных и тщательно разработанных этических норм, которые, однако, не обладают той же степенью репрессивной обязательностью, что и право. Этот же процесс можно назвать и разрастанием Права, появлением «права 2.0.», базирующегося на необязательных, рекомендательных рамочных нормах. Моральные и правовые нормы гибко переходят друг в друга: тот же сам этический кодекс может действительно иметь только «моральное» значение, но может приобрести характер внутреннего нормативного документа корпорации, которому обязаны следовать все ее сотрудники. По мере того, как мир становится все более сложным гибким и изменчивым, по мере того, как в ряде случаев общество отказывается от жестоких репрессий, гибкость должны приобретать и правовые нормы, и все большее значение приобретают нормы рекомендательные диспозитивные, рамочные – а значит расширяется сфера существования институциональной этики.

«Институциональная этика» стала одним из ответов современной этической мысли (и практики) на вызовы сегодняшнего дня – однако ответом не единственным. Вызов, собственно говоря, заключается прежде всего в том, что традиционная мораль беспроблемна поддерживается в сравнительно небольшой общине, и остается неясно, что делать со старыми моральными заповедями в сложном многоуровневым и технологически развитом обществе, где действия одного человека зачастую не влияет на исход работы социальных сил. Институциональная этика отвечает на это тем, что вырабатывает ценностные ориентиры для организаций. Однако есть и другой, можно сказать прямо противоположный ответ, который можно было бы назвать «этикой ответственности».

Данную концепцию в 1970-х годах выдвинул немецкий философ Ганс Йонас.[40] Он отмечал, что традиционная этика была выработана в условиях, когда человеку были непосредственно известны его партнеры по социальным взаимодействиям, и последствия его действий также непосредственно видны. В сегодняшних условиях человек морально обязан приобретать больше знаний о сложном устройстве окружающего общества, обязан выяснять отдаленные последствия своих действий, и обязан действовать, неся ответственность за человечество и сообразуясь с интересами социального целого. В этом духе Ганс Йонас предлагает новый этический императив, который якобы должен прийти на смену кантовскому: «действуй так, чтобы последствия твоей деятельности были совместимы с поддержанием подлинно человеческой жизни на Земле».[41] В России этику ответственности пропагандирует Владимир Канке,[42] аналогичную концепцию «этики намерения», основанную на «допущении что каждый человек ответственен за эффект, произведенный его действием» выдвинул американский психолог Ролло Мэй.[43]