Читать онлайн «Игра как феномен культуры». Страница 15

В годы правления Андроника III Палеолога (1328 – 8341), когда усилилось западноевропейское влияние, распространились спортивные игры, популярные в Италии. Одна из них представляла собой поединок, состоявший из двух частей. Участники игры, закованные в латы и вооруженные копьями с тремя острыми концами, были разделены на филы, димы и фратрии. Тот, кто сбил своего противника с лошади, объявлялся победителем. Далее каждая из команд выбирала по жребию своего предводителя, вооруженного палкой, и начинался бой по типу рыцарских турниров. После его окончания участники во главе с предводителями возвращались на свои места. Император вручал каждому вино.

Видимо, ромеи, как и древние греки, увлекались словесными играми, считая, что расположение букв имеет магическую силу. Свидетельством этого является палиндром, вырезанный на мраморной купели в константинопольском храме св. Софии:

НИСПОНАНОМИМАТАМИМОНАНОПСИН.

Он означал: «Омывайте не только лицо, но и ваши грехи».

К числу распространенных детских игр относились игры, имитирующие военные действия: ампра и петрополемос. В ампре принимали участие две команды, каждая из которых имела своего вождя, место, окруженное рвом, и склад (ампра) для пленных. Выигрывала та команда, в которой никто из игроков, преследовавших своего противника, не попал в плен. Петрополемос проводился за городскими стенами. Две команды, разделенные рвом, метали друг в друга камни руками или пращой. После окончания сражения победители с триумфом входили в город. В XIV в. эта опасная игра была запрещена.

Византийцы воспринимали игры, особенно ристания, как выражение связи со славным древнеримским прошлым, поэтому всякие попытки церкви бороться с этими развлечениями зачастую оказывались тщетными. Игровые элементы проникли и в литературу. В грандиозной поэме «Деяния Диониса» («Дионисиака») Нонн Панополитанский (V в.) обращался к таким игровым приемам, как аллегория и перифраза. Знаменитый гимнограф Роман Сладкопевец (ок. 490 – ок.560) впервые использовал рифму в «Акафисте Богородице» и ввел в поэзию акростих. Первые буквы его кондака (литургической поэмы) составлял акростих «сочинение смиренного Романа». Мотив «жизни-игры», где «мечут кости», представляющие «в наглядном виде и в наглядных образах / Житейскую превратность коловратную», разрабатывался в эпиграммах византийского чиновника и поэта Христофора Митиленского (ок. 1000 – ок. 1050). Византийский грамматист и лексикограф Мануэль Мосхополус был известен как автор первого сочинения, дошедшего до нашего времени, о магическом квадрате с различным числом клеток в основании (1300 г.). Он также привел примеры нечетных квадратов и кратных четырем.

Игровой элемент присутствовал в церемонии венчания василевса на царство, происходившей в храме св. Софии. Будущий император входил в храм в обычном платье, встречаемый клиром в золототканых одеждах. После молебна и торжественных обещаний оставаться верным сыном церкви его облачали в пурпурные одежды и пурпурные сафьяновые сапожки (пурпур – символ божественности, царского достоинства, патрицианства). Патриарх возлагал на его голову золотой венец, помогал подняться с колен и подводил к двухместному трону. Как верили ромеи (византийцы), рядом с василевсом, олицетворявшим «живой образ» Иисуса Христа, восседал Бог. Сановники в белых одеждах на коленях подползали к правителю и лобызали стопы императорских ног. Но для своих подданных василевс оставался человеком, поэтому вместе с символом земной власти – державой (золотой шар с крестом наверху) – ему вручался символ тленности – мешочек пыли.

Чтобы подданные воспринимали его как воплощение христианского смирения, как верного сына церкви, император выполнял функции, закрепленные во время богослужения за псаломщиком. Поэтому в Великий четверг в храме св. Софии он омывал ноги 12 беднейшим гражданам (во время обряда пасхального ужина – тайной вечери – Иисус Христос совершил омовение ног ученикам как пример взаимного служения). С этой же целью василевс принимал причастие после диакона и не имел права прикасаться к одежде на престоле, которую ему подносил для поцелуя патриарх.

В христианизированных странах Западной Европы, как и в Византии, сохранилась преемственность традиции, сказавшаяся в наследовании форм, различных элементов языческой культуры и ее неотъемлемой части – игры. До нас дошли кельтские легенды и произведения агиографической литературы о состязаниях языческих кудесников и чародеев (друидов) с христианскими подвижниками, в которых святые неизменно выходили победителями.

Исследуя ритуальные игры европейских народов, Й. Хейзинга отмечал, что понятие «игра» (первоначальное значение – «выступать вместо или за кого-нибудь») охватывало культовую, юридическую и этическую сферы. В широком смысле слова оно обозначало определенную деятельность, а в узком смысле – быстрое движение, жест, напряжение, рискованное предприятие, вооруженную схватку (в хронике за 881 г.: «Там играли франки»). Игра как борьба, состязание с помощью оружия, игральных костей или хитрости и обмана зафиксирована в германо-скандинавской мифологии (борьба между богами-асами и великанами, соперничество Тора и Локи, состязания карликов-цвергов, искусных кузнецов, которые выковали золотые волосы для богини Сив, волшебный молот для Тора, вепря с золотой щетиной и другие сокровища для богов). Локи, как правило, выступает в роли «плутующего игрока», прибегающего к хитрости и обману, действующего добровольно то в интересах богов, то в интересах великанов. Он проигрывает соревнование с Логи (огнем) в пожирании пищи. Локи помогает Тору вернуть похищенный великаном Трюмом молот («Песнь о Трюме» в «Старшей Эдде»). По его совету Тор переоделся в одежду Фрейи, выдавая себя за невесту Трюма, а Локи – в одежду ее служанки. Трюму понравилась «великанша», ее непомерный аппетит, и он сам положил на колени Тора украденный молот: по древнему обычаю при вступлении в брак жених и невеста обменивались оружием.

Любопытное свидетельство об игре в кости содержится в трактате знаменитого римского историка Тацита «О происхождении и местожительстве германцев» (ок. 98 г.). Вероятно, игра имела ритуальный характер: «Они [германцы] играли в кости и, что удивительно, занимались этим как серьезным делом и трезвые…»). Однако в нее была привнесена черта, не свойственная культу, – «азарт и при выигрыше и при проигрыше», причем такой сильный, что, «когда уже ничего не осталось, при самом последнем метании костей играли на свободу и тело. Побежденный добровольно идет в рабство, и, хотя бы он был моложе и сильнее, дает себя связать и продать. Таково их упорство в дурном деле; сами же они называли это верностью». Видимо, от исхода такой игры зависело окончание межплеменных стычек. Тацит описал также одну из развлекательных игр древних германцев: «… нагие юноши в виде забавы прыгают между [воткнутыми в землю острием вверх] мечами и страшными фрамеями…; но [это делается] не из корысти или за плату – достаточной наградой отважной резвости является удовольствие зрителей».

О ритуальных играх-состязаниях, сопровождавших древний свадебный обряд добывания невесты, рассказывает немецкая эпическая поэма «Песнь о Нибелунгах», действие которой восходит к V в. – гибели бургундского королевства в 437 г. Чтобы добиться руки королевы Брюнхильды, жениху необходимо было одержать верх над богатыршей в трех состязаниях:

Незадачливых женихов, не прошедших этого испытания, казнили «до истеченья дня». На пути следования свадебного поезда в честь жениха и невесты устраивались «воинские игры». К примеру, навстречу Кримхильде и Зигфриду выехали «учтивые витязи»,

В этой же поэме используется мотив сна как загадки, которую нужно разгадать:

В период раннего средневековья большое распространение получили состязания в похвальбе и хуле, первоначально имевшие сакральный характер. Восхваление добродетели, включавшей такие понятия, как сила, здоровье, щедрость, честь, слава, богатство, благородство, сочеталось с охаиванием противника. Из «Перебранки Локи» («Старшая Эдда») известно, что он на пиру богов у морского великана Эгина нарушил ритуальный мир, убил слугу и поносил всех богов, обвиняя их в трусости, невежестве и распутстве. Церемонией взаимного оскорбления, самовосхваления и хвастовства нередко начиналась аристия – героическое единоборство между двумя сражающимися или между группами из трех смельчаков в условиях войны. Подобное словесное состязание со взаимным поношением было описано в «Истории лангобардов» Павла Диакона (ок. 720 – 099). Лангобардов пригласили на пир к королю генидов, скорбящему по поводу гибели своего сына. Его второй сын называет лангобардов дурно пахнущими белоногими кобылами, на что те в свою очередь отвечают: на поле «ты наверняка узнаешь, как храбро умеют лягаться те, кого ты зовешь белоногими кобылами».