Читать онлайн «Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия». Страница 27

Принципом определения дисциплин, невозможных для внешнего использования, является их близость к ядру богословия, то есть экклезиологии: насколько близка дисциплина к этому ядру теологии, настолько же труднее использовать его данные на площадке взаимодействия богословских и иных наук.

Открытым остается вопрос о собственно богословском потенциале, не могущем иметь общесоциальное значение в силу конфессиональных причин. Будучи ядром православного богословия, данная нетранслируемая часть важна для сохранения тех источников, которыми питается периферийная часть, входящая в прямой контакт с другими гуманитарными науками.

История православного богословия знает немало печальных случаев отрыва от этого ядра исследователей, именующих себя богословами и обладающих всеми формальными признаками такого звания и при этом продолжающими выступать в роли законных представителей богословского знания для представителей всех других наук.

В качестве примера можно привести известную многим ситуацию, когда декан теологического факультета одного из западноевропейских университетов обладал всеми формальными сертификатами, которые подтверждали его квалификацию в качестве теолога, но при этом отрицал само существование предмета теологии, поскольку откровенно объявлял себя атеистом. В мире точных наук, наверное, был бы странен декан факультета физики, который отрицает сам предмет физики, но в теологии это почему-то считается вполне возможным и законным.

Среди светского образования и науки зачастую именно это ядро (экклезиология) воспринимается как неинтересная периферия, поскольку она действительно не представляет интереса для внеконфессионального исследователя.

Одна из задач современного православного богословия – презентовать именно это эккпезиологическое ядро в качестве тех корней, без которых невозможно произрастание интересующих внешний людей других наук, богословских ветвей.

Теологам нужно быть готовыми к тому, чтобы подтверждать эту связь и демонстрировать такую её необходимость. Такая цель является внутренне необходимой для самой теологии – вновь и вновь ставить двуединую задачу правильного функционирования и восприятия богословской мысли, постоянно воспроизводить внутреннее содержание в виде конкретных интеллектуальных плодов, в том числе и для того чтобы избежать тех случаев оторванности теологии от жизни, пример которых приведён выше.

Для решения этой задачи со стороны собственно теологической требуется повышение статуса научного богословия в самой Церкви.

Существует частично надуманный, частично реально наблюдаемый диссонанс между молитвенной жизнью и научным выражением богословских истин. Почему-то считается, что такое положение естественно. При этом игнорируется один из главных принципов святоотеческого богословия: истинный богослов только тот, кто истинно молится. Опыт богословствования поверяется именно личным опытом познания Предмета теологии, а потом уже владением соответствующей терминологией, знанием истории и так далее.

Ещё один острый вопрос в отношениях с представителями других наук – принципиальный отказ богословия от дискуссий, которые ведутся не на языке богословия и не для его целей. Для утверждения такой позиции требуется твердое отстаивание законного места богословия в семье гуманитарных наук, при котором невозможно навязывание стандартов исторических, филологических и прочих гуманитарных дисциплин. Одной из наших внутрибогословских проблем является, в частности, то, что зачастую богословие сводится к филологии, философии или истории.

Это не случайно, т. к. именно в этих областях гуманитарного знания для людей внешних наук богословие представляет интерес в качестве хранительницы и подачи некоего необходимого материала (например, исторических памятников или литературных текстов). Интерпретация этого материала в рамках собственно богословской системы интересует уже меньше. Именно поэтому экзегеза Священного Писания принимается только в той мере, в какой это соответствует каким-нибудь филологическим изысканиям того или иного автора.

То же относится и к интерпретации церковного текста как исторического источника.

Для того чтобы избежать потери научной автономии, следует продолжать работать над выражением богословского метода на языке современной научной методологии. При этом вполне очевидна и опасность для самих теологов слишком увлечься переводом собственно богословского содержания в наукообразный вид: сегодня нередки работы, написанные в рамках теологических кафедр или даже богословских школ, которые совершенно серьёзно пытаются выразить какие-либо богословские истины с помощью математических формул, языком физикализма.

Продемонстрируем вышесказанное на примере ряда сугубо богословских дисциплин, имеющих тем не менее возможность применения не только в научной, но и вообще общественной среде.

Это дисциплины, ещё Аристотелем связанные между собою и отнесенные к практическим наукам, – этика и право. В форме нравственного богословия этика в богословском освещении, помимо заданной шкалы индивидуальных ценностей и вектора личностного развития, имеет сегодня ещё одно важное измерение – аксиологию общественных отношений, межличностного бытия. Ещё более актуальным (и, увы, пока совершенно неразработанным) является область осмысления аксиологии труда.

«Креативный класс», сколько-нибудь продвинувшийся от чтения элементарных учебников по карьерному и личностному росту, сталкивается сегодня с откровенно декларируемой «добродетелью эгоизма», без которой этому классу не выжить в современном мире[86]. Успех Айн Рэнд в этом смысле – укор богословам, не умеющим сформулировать для современного человека свой ответ на тот же вопрос о смысле и назначении его труда. Пока этот ответ, развёрнутый, аргументированный и применимый к реальной человеческой жизни, дан не будет, ещё одно поколение россиян будет искать его в других источниках и на других берегах.

Это тем более необходимо сделать, что все интеллектуальные возможности у современного богословия для этого имеются[87].

К сожалению, зачастую поиск адекватных современности и одновременно привлекательных для молодёжи социальных моделей сводится к организационным вопросам, а не собственно аксиологическим задачам. В церковных документах часто говорится о «мониторинге выполнения планов», решении кадровых и финансовых проблем, организации работы координационных советов и т. д., не уделяя должного внимания ключевому вопросу – потенциалу конкурентоспособности православного мировоззрения и его формированию у современной молодёжи. Это особенно важно подчеркнуть, поскольку именно предлагаемые сегодня для молодёжи социальные и мировоззренческие модели накладываются на традиционные проблемы этого возраста. И если у Церкви имеется достаточно большой опыт преодоления последних проблем, то в общемировоззренческом плане предстоит ещё большая работа.

Российская философия права также небезразлична для Церкви, имеющей свою давнюю традицию установления юридических отношений в виде канонического права. В данном случае, конечно, «юридизм» вполне законен и не имеет отношения к догматическому богословию речь идёт о рецепции римского права сразу в двух аспектах – собственно церковном и через него – в современную правовую теорию.

Как раз в области церковного права содержится неоцененный ещё сегодня потенциал для развития собственно российской правовой традиции. Если более столетия назад П. Н. Новгородцев сетовал

0 невозможности создания философии права в России (будучи при этом современником таких классиков российской философии права, как Б. Чичерин, С. Муромцев, И. Ильин), то тем более сегодня кризис правосознания невозможно преодолеть без синтеза различных подходов.

Общественные дискуссии относительно ювенальной юстиции или статуса «гражданского брака»[88] и бесплодность этих дискуссий показывают необходимость использовать тезаурус канонического церковного права. Без включения, например, отдельных церковных препятствий к заключению брака, отсутствующих в современном Семейном кодексе, вряд ли можно всерьёз надеяться на преодоление подобного кризиса. Достаточно напомнить, что в качестве подобных препятствий современное законодательство знает лишь запрет между прямыми родственниками по восходящей и боковой линиям, не зная распространения этого запрета на другие ближайшие степени родства.

При этом настороженное отношение к Церкви как источнику подобных норм брачного права может быть легко дезавуировано напоминанием о генезисе канонических норм не только из собственно соборных постановлений, но и из того римского права, чей авторитет вряд ли кто осмелится оспоривать в подобной общественной дискуссии. Пресловутые европейские ценности создавались как раз на этой почве, и не случайно эта почва находится также и в церковной ограде.