Читать онлайн «Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия». Страница 23

3. Антропологизм, социальная и историософская направленность методологии. Об этих свойствах отечественной методологии говорят абсолютно все авторы, мы о них уже упоминали. Ещё раз подчеркнём только, что, затрагивая порой экономические (хозяйственные) темы, отечественные философы с большой осторожностью относились к отождествлению характера действия физических и социально-экономических законов и выступали категорически против упомянутых принципов методологического индивидуализма, моделей человека экономического, «невидимой руки» и свободной конкуренции как движущих сил развития[77]. Критическое неприятие методологического индивидуализма в конструктивном плане сопровождается разработкой русской социальной философией совершенно оригинальной концепции соборности, с признанием приоритета категории «Мы» как экзистенциального условия «Я» (в противовес И. Г. Фихте), при этом в центре научных интересов всегда стоит не «экономический», а целостный, духовный, человек, в единстве всех его атрибутов, свойств и устремлений – тела, души, духа, чувств, разума, воли, свободы, любви, творчества, тревог и забот, социальной позиции и т. д., его судьба (сотериология) и смысл его жизни[78].

4. Синтетическая онтологическая гносеология.

Термин И. В. Киреевского «живое знание», «живоподлинное знание» в противовес абстрактно-схематическому знанию означает, что знание и познание неотделимы от жизни (практики), причём практика понимается как активный процесс творческого преобразования мира на основе понятого (познанного) общего духовного смысла природы вещей и явлений[79]. Идея «практика – критерий истины» в русской онтологической гносеологии полностью принимается и понимается в том смысле, что практика – сознательно-субъектная творчески активная часть истины. Как уже отмечалось, данной методологии присущ особый смыслосодержащий реализм, онтологическое единство (не-разделимость в телеологической единосущности) объекта и субъекта познания, а также неприятие абстрактных идеалистических схем, формального рационализма, редукционизма, а тем более всякого рода демаркаций и фальсификаций, жёсткого деления знания на научное (понятийное, аналитическое) – позитивное, истинное и «ненаучное» (художественное, образное, эмоциональное) – нормативное, неполноценное. Русская «новая» гносеология осуществила подлинный гносеологический синтез, объединив западноевропейский эмпиризм и рационализм с философией одухотворенности и смыслосо-держания бытия и укоренённости в нём самого субъекта познания.

5. Особого рода интуитивистская индукция как базовый рабочий инструмент познания. Данный метод, противопоставляемый логическому дедуктивизму, господствующему, хотя и критикуемому, в настоящее время в постпозитивистской экономической методологии, был особенно тщательно проработан в трудах Н. О. Лосского, С. Л. Франка, И. А. Ильина. Не лишним будет отметить, что данному методу методологически абсолютно чужд универсализм неоклассических теоретических конструкций в экономической теории, равно как и абстрактная гипертрофированная формализация социально-экономических процессов и явлений.

Подведём некоторые итоги экскурса в методологию русской философии познания с позиции заявленной темы. Как мы выяснили, главное в научной школе как форме организации учёного сообщества (или форме институализации научного знания) – это скрепляющее научное мировоззрение, определяющее методологию, стиль, особенности обучающих институтов, дидактики и педагогики для воспроизводства адептов – участников и приверженцев школы. Проще говоря, школа – это прежде всего социальная форма единства взглядов и условия её воспроизводства. Опыт исторического исследования особенностей национальной научной рефлексии приводит к выводу о том, что к понятию «национальная школа», в отличие от понятия «национальная экономика», следует подходить не столько с позиции онтологии – особенностей историко-культурных, приородно-географических контекстов и прочих эмпирических полей, как это делают большинство авторов, занимающихся данной проблематикой, сколько с позиции гносеологии – особенностей сформировавшейся в стране преобладающей и общепризнанной научной ментальности, эпистемологии и методологии научного исследования, на базе которых органично генерируются соответствующие исследовательские программы[80].

Но, с другой стороны, школа должна решать конкретные научно-практические задачи, причём оригинальными, отличающимися от других, приёмами и способами и для этого существовать довольно продолжительное время. Собственно, именно для этого учёные и объединяются в сообщества, рассчитывая на эффекты синергии и масштаба, кумулятивности и ресурсно-организационной поддержки в процессе получения конкретных научных и научно-практических (инновационных) результатов.

Следовательно, учитывая эти два подхода к трактовке понятия школы, уместно говорить о научных школах в двух различных смыслах – широком и узком, мировоззренчески-концептуальном и проблемно-инструментальном. В широком смысле научная школа – это совокупность факторов и предпосылок, отражающих способность научного сообщества генерировать «жёсткое ядро» различных исследовательских программ в разных областях знания, включая их общетеоретические (гносеологические), мировоззренческие, социальные, институциональные и др. предпосылки. Соответственно, национальная школа, например «российская школа экономической мысли», может трактоваться как упомянутая способность объединения учёных-единомышленников на базе сформировавшегося и осознавшего свою идентичность духовно-интеллектуального мэйнстрима, характерного для культурно-ментального поля данной страны, с целью решения актуальных задач, возникающих в сфере экономической теории и хозяйственной практики.

Во втором, узком, смысле, школа – это сама конкретная исследовательская программа, посаженная в определённую социально-институциональную среду, обеспечивающую её воспроизводство и общественное позиционирование. Здесь главным объединяющим школообразующим признаком становится уже не типическое научное мировоззрение, а артикулированная актуальная боле или менее частная научно-практическая проблема, решаемая разработанным научным инструментарием. Поэтому подобного рода школа позиционирует себя, как правило, уже не как национальная, а как инструментально-аналитическая, проблемно-целевая или же по какому-либо другому упомянутому выше признаку (руководитель, университет, город и т. д.). Именно в данном (узком) смысле правы те авторы, которые считают неправильным особым образом выделять национальную экономику, равно как национальную математику, национальную биологию и пр.[81]

Русская, прежде всего гуманитарная, мысль, проявляя на протяжении всей известной истории страны «способность к высшим формам опыта»[82], безусловно, полностью сформировала оригинальные духовные, философско-мировоззренческие, науковедческие и методологические основания для функционирования научных школ любой предметной и проблемной направленности. Расцветом этой мысли стали русская философия и русская литература XIX и начала XX вв. Также была сформирована необходимая для школ научно-учебная инфраструктура – академия наук, университеты, коммерческие школы, научные кружки и общества, научные издания, журналы и альманахи, группирующие вокруг себя единомышленников по взглядам на актуальные проблемы общественной жизни. Эти общественные институты рассматривали и предлагали варианты решения общезначимых проблем общетеоретического и прикладного характера, откликались на злобу дня, находясь в поле общепринятой в данном сообществе научной методологии и стилистики. Сформировался также, хотя и с некоторыми особенностями и оговорками, и социальный заказ на продукцию экономической мысли как со стороны общества, так и со стороны государства. Именно по этим соображениям мы имеем полное право рассматривать национальную обществоведческую мысль в качестве российской школы социально-экономической мысли в широком смысле.

Опираясь (в разной степени) на упомянутое общепризнанное концептуальное основание, ряд крупных отечественных мыслителей предметно занимались экономической проблематикой, причём как в методологическом, так и в практическом аспектах. Так, например, крупнейший религиозный философ, автор знаменитой «Философии хозяйства», С. Н. Булгаков известен и как специалист по истории экономических и социальных учений (преподаватель коммерческого института – РЭУ им. Г. В. Плеханова) и как экономист-практик, исследователь проблем формирования земледельческих рынков в России. Как мы видели, труды на экономические темы оставили такие крупные учёные, как В. С. Соловьев, Д. И. Менделеев, П. А. Флоренский, Б. П. Вышеславцев и др. Кроме того, на данной почве постепенно стали появляться и т. н. профессиональные экономисты – И. И. Ян-жул, М. И. Туган-Барановский, А. А. Чупров, П. Б. Струве, А. Д. Билимович, С. Ф. Шарапов и др., которых уже не называли философами, мыслителями, пишущими на экономические темы, и которые внесли значительный вклад в разработку частных проблем экономики и в экономическую науку в целом[83].