Читать онлайн «Русская средневековая эстетика XI?XVII века». Страница 2

Основной путь приобщения Руси к ценностям мировой культуры проходил в то время через Византию. С принятием Русью христианства этот процесс стал регулярным и последовательным, но и до этого славяне, по наблюдениям Б. А. Рыбакова, трижды «прикасались к очагам мировой культуры…»[7]. Третий раз это случилось в VI в., в период победоносных войн славян с Византией, когда «славяне увидели, ощутили новый для них мир несравненно более высокой культуры»[8]. Эти периодические общения славян с византийской культурой подготовили и более последовательный процесс ее восприятия, начавшийся в X в. «Киевская Русь, —пишет Б. А. Рыбаков, — была уже в известной мере подготовлена не только к созерцанию, но и к восприятию культуры передовых стран мира»[9]. Первой среди них в этот период была Византия, поэтому вполне закономерно стремление Киевской Руси во всем, в том числе и в художественной культуре, равняться на нее.

Постоянные культурные контакты Руси с Византией способствовали ускоренному, почти скачкообразному развитию русской национальной культуры в XI‑XII вв. Сам процесс активного усвоения Русью богатейших византийских традиций должен быть правильно понят и осмыслен с позиций историзма, то есть должен рассматриваться в широком контексте культурно–исторического развития всей раннесредневековой Европы, когда Византия, воспринявшая культурные традиции древнего мира (античной Греции, Рима, Ближнего Востока), выступала учителем по отношению к более молодым культурам Западной и Восточной Европы.

Среди важных особенностей древнерусской эстетики и, шире, всей культуры следует отметить ее способность тонко почувствовать и принять почти как свои собственные многие важнейшие достижения византийской, а в ее составе и эллинистической художественной культуры. Как отмечал в свое время Н. К. Гудзий, анализируя древнерусскую литературу, чсама по себе способность новообращенной Руси к широкому и очень быстрому освоению византийской книжности, а также живой интерес к ней—непререкаемое свидетельство высоты культурного уровня Древней Руси»[10]. При этом следует подчеркнуть, что наиболее глубокий отклик в душах наших предков нашли не философско–религиозные идеи византийцев, а их художественно–эстетическая культура; она увлекла русичей, была органически усвоена ими и в очень короткий срок получила самое активное развитие фактически как одна из главнейших частей древнерусской культуры. В области культовой архитектуры и живописи Древняя Русь, опираясь на эллинистические и византийские традиции, пошла дальше по пути создания оригинальных пространственнопластических и цвето–ритмических образов большого художественного значения. Многие памятники древнерусского зодчества и живописи по глубине и богатству художественного решения являют собой новый шаг после Византии в развитии художественноэстетического мышления.

Если проследить линию развития художественной культуры от эллинизма и раннего христианства через Византию до Древней Руси, то можно заметить, что главная тенденция этой линии—стремление выразить духовные ценности в чувственно воспринимаемых формах—на Руси была реализована (во всяком случае в архитектуре и живописи) в предельно совершенном для данной линии развития виде. Художественная культура Древней Руси во многом явилась вершиной (и завершением) всей восточнохристианской культуры, берущей свое начало в поздней античности.

В этом плане никак нельзя согласиться с утверждением одного из крупнейших современных искусствоведов, О. Демуса, о том, что древнерусские мастера в отличие от их западных коллег, будучи учениками Византии, не обращались к античным истокам византийского искусства и их путь «затерялся в декоративных лабиринтах народного искусства»[11].

Действительно, древнерусские мастера, как правило, не обращались непосредственно к греко–римским оригиналам или их реминисценциям в византийском искусстве и, видимо, были мало знакомы с ними, но они активно и творчески продолжили тот путь художественно–эстетического выражения духовности, который был начат эллинизмом и развит Византией, и прошли по нему через высочайшие вершины до логического конца. Живопись русского изографа XVII в. Симона Ушакова довершила процесс аннигиляции средневекового художественного мышления и явилась одновременно идеальным воплощением того искусства, о котором грезили поздняя античность и христианский мир с первых веков своего существования. Подобный процесс мы обнаружим и в эстетической мысли.

В яркой, образной форме идею духовного преемства Древней Русью византийского наследия и его глубинного усвоения прекрасно выразил крупнейший православный мыслитель нашего столетия Павел Флоренский: «Древняя Русь возжигает пламя своей культуры непосредственно от священного огня Византии, из рук в руки принимая, как свое драгоценнейшее достояние, Прометеев огонь Эллады». Флоренский говорит здесь о начале периода расцвета древнерусской культуры, символом и средоточием которого для него была фигура Сергия Радонежского. «В Преподобного Сергия, как в воспринимающее око, собираются в один фокус достижения греческого средневековья и культуры. Разошедшиеся в Византии и там раздробившиеся, —что и повело к гибели культуры, —тут, в полножизненном сердце юного народа, они снова творчески и жизненно воссоединяются ослепительным явлением единой личности, и из нее, от Преподобного Сергия, многообразные струи культурной влаги текут как из нового центра объединения, напаивая собой русский народ и получая в нем своеобразное воплощение» [12].

К сущностным основаниям древнерусской эстетики относится ее возникновение и развитие в русле христианской идеологии.

Господством этой идеологии объясняются многие особенности эстетики Древней Руси, отличающие ее и от эстетики античной, и от эстетики новоевропейской, но сближающие ее с эстетикой других средневековых регионов. Приступая к анализу такого сложного и далекого от нас феномена, как средневековая эстетика, автор стремился руководствоваться принципом историзма, суть которого применительно к данному исследованию может быть выражена следующим образом. При изучении русской средневековой эстетики необходимо помнить о конкретной исторической ситуации в Древней Руси, о перипетиях социально–культурной действительности, о постоянных и сложных взаимоотношениях между восточнославянской языческой традицией, коренившейся в народной среде, и новой христианской религией, активно внедряемой в славянскую культуру; необходимо также помнить, что при всем своем национальном своеобразии русская средневековая культура и эстетика имели целый ряд типологических характеристик, общих всем средневековым культурам, и их нельзя рассматривать вне общеевропейской культурной (и эстетической) традиции. Далее, само христианство на Руси необходимо рассматривать не абстрактно, а конкретно–исторически, то есть с учетом его духовно–созидательной и просветительской функции в период раннего русского Средневековья, когда церковь способствовала становлению и укреплению более прогрессивных отношений на Руси—феодальных, содействовала формированию единой древнерусской народности и являлась главным источником распространения книжной и художественной культуры и образования, носителем христианской духовности.

В качестве основного метода анализа древнерусской эстетики в данной работе принят проблемно–исторический, то есть анализ становления и развития, если таковое имело место, основных эстетических представлений и идей на протяжении всей истории средневековой Руси, с ХГ по XVH в.

В связи с тем что на Руси не существовало собственно эстетических теорий, а высокая художественно–эстетическая культура охватывала почти все стороны жизни древнерусского человека, наиболее полное представление о древнерусской эстетике в целом может дать проведение анализа этой эстетики на двух уровнях —вербализованного и невербализованного выражения эстетического сознания.

Анализ первого уровня ориентирован на выявление внутри общемировоззренческой системы средневековой Руси эстетических представлений, идей, взглядов, а для XVII в. и определенных теоретических концепций. Главным источником на этом уровне выступают словесные тексты самого различного содержания, авторы которых время от времени «проговариваются» и на эстетические темы. Здесь реконструируется нечто близкое к эстетической «теории» наших предков. Понятно, что этот путь чреват модернизацией средневековых представлений и возлагает на исследователя большую ответственность, не забывать о которой—святой долг любого, вставшего на этот нелегкий, но увлекательный путь.