Читать онлайн «Культура и мир». Страница 65

Идеологической основой притязаний германской аристократии служила концепция универсализма, тесно связанная с теорией «translatio imperii». Особенно ярко концепция универсализма выразилась при Оттоне III (983–1002), который мыслил себя главой универсальной, наднациональной, «всемирной» христианской империи. В дипломе о дарении восьми графств в Пентаполисе папе Сильвестру II Оттон III провозгласил, что Рим является столицей мира, а он – «римским императором» (Колесницкий 1977: 49), т. е. владыкой всего мира. На императорском троне Оттона III были изображены «четыре нации» – четыре согбенные фигуры, приносящие дань императору, среди которых была и «Slavinia». Полугрек – полунемец Оттон III, в отличие от основателя империи – Оттона I, совсем не заботился о сугубо немецких национальных интересах, ничего не известно о его выпадах против восточного христианства.

Другой германский император – Фридрих II (1212–1250), наполовину немец, наполовину итальянец именовал себя господином мира, которому должны подчиняться все государства (omnia regna) и все люди (omnia anima). Под «всем миром» понималась территория древней Римской империи – так называемый orbis Romanus, дополненная территориями славянских народов (Санчук 1967: 67–68). Историки напрямую не связывают деятельность Фридриха II и нападение немецких рыцарей на Псковскую, Новгородскую земли в 1240 г., но из источников известно, что император поддерживал хорошие отношения с магистром Тевтонского ордена (Петр из Дусбурга 1997: 15–16).

Идеи универсализма обнаруживаются у проводников идеи унии между католической и русской православной церквями – немецкого теолога, астролога и лекаря Николая Булева (ум. 1548), посланника Ивана IV саксонца Ганса Шлитте (XVI в.). Так Булев, в начале XVI в. добившийся влиятельного положения при дворе великого князя Московского Василия III (1505–1533), не видел серьезных различий между православием и католичеством, которые, по его мнению, составляли единую христианскую церковь, рассматривал таинство евхаристии как символ единения народов в Боге (Зимин 1961: 85–86). Идею унии, пропагандируемую Булевым, особенно жестко критиковал видный деятель русского православия Максим Грек, хорошо знакомый с западноевропейской культурой.

Русь была готова приобщиться к европейской культуре, но на условии развития равноправных отношений с Западом, сохранения культурной самобытности. Поэтому уния, к которой Русь неоднократно подталкивали римский папа и германский император, как правило, отвергалась русской стороной. Единственный пример реализации идеи унии (заключение союза с католической церковью Даниилом Галицким и принятие им царского венца от римского папы в 1253 г.) демонстрирует нам как вслед за потерей культурной идентичности идет потеря политической независимости (после 1253 г. территория Галицкого княжества была окончательно захвачена татарами, затем Литвой, а в XIV в. присоединена к Польскому королевству).

Однако, идея причастности Руси к европейскому культурному пространству при сохранении самобытности русской культуры постепенно набирает силу с середины XII в. и четко формулируется в начале XVI в.

В середине XII в. во Владимиро-Суздальском княжестве – сердце будущей России формулируются первые идеи, утверждающие неразрывную связь Руси с европейским культурным пространством – появляется легенда о «посещении» Руси апостолом Андреем Первозванным. Н. Н. Воронин справедливо отмечает, что эта легенда «делала «вторичным» крещение Руси при Владимире, относя его к первым векам христианства, и делая Андрея римским [разбивка Н. Н. Воронина – Е. С.] апостолом» (Воронин 1961: 336).

В начале XVI в. по итогам полемики Николая Булева со старцем Елеазаровского монастыря Филофеем возникла концепция «Москва – Третий Рим», которая наметила религиозно-идеологические контуры включения Руси в европейское культурное пространство, показала неразрывную связь Руси с Римом – столицей всего европейского христианского мира. «Оценка «Третьего Рима», – пишет Н. В. Синицына, – ориентированная на идею византийского наследия, ограничивает содержание первоначальных построений Филофея, т. к. не учитывает наличия в них также и «первого», «Великого Рима», т. е. их обращенность не только к Византии, но и к Западу» (Синицына 1998: 22–23).

В качестве духовного обеспечения русско-германских культурных связей с русской стороны также отчетливо просматривается мотив приглашения специалистов различных областей. Так Иван III после падения монголо-татарского ига (1480) уполномочил свои посольства в другие европейские страны приглашать в Россию художников, ремесленников и техников (Рааб 1961: 342).

Крупномасштабный заказ на привлечение около 300 специалистов из Германии был сделан в 1547 г. Иваном IV, гордившимся своим германским (прусским) происхождением. В грамоте Иван IV удостоверял, что он поручил своему посланнику, саксонцу Гансу Шлитте «привезти в наше государство перечисленные ниже персоны, а именно: мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их, книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера по отливке колоколов, строительных мастеров, умеющих возводить каменные и деревянные города, замки и церкви. Полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров» (Немировский 1964: 62–63).

За мотивом приглашения специалистов стоит вполне понятное стремление Руси приобщиться к культурным достижениям Европы, быть частью европейского мира. Важную роль в этом процессе играл германский император – в глазах русских – верховный правитель Европы, т. к. именно он санкционировал приглашение специалистов. (Титул императора подразумевал верховенство над остальными правителями Европы, обладавших титулом не выше короля, о чем прекрасно знали русские, зафиксировав эту иерархию в древнерусском произведении «Европейской страны короли» (XVI в.)). Так из «Донесения Нюрнбергского купца Фейта Зенга Аугсбургскому рейхстагу о торговых операциях в Русском государстве и понесенных им издержках» (1582) следует, что германский император Карл V в 1547 г. на заседании рейхстага в Аугсбурге разрешил Гансу Шлитте нанять необходимых специалистов (Полосин 1955: 257–258).

Как и его предшественники, германский император из династии Габсбургов, король Испании Карл V (1519–1556) мыслил себя главой «всемирной» христианской империи, активно боролся с немецкими князьями-протестантами, а также с основными врагами христианства того времени – турками и для этого искал союзников на востоке Европы – в 1547 г. Шлитте взамен разрешения нанять специалистов обещал императору от имени «великого князя Московского» направить «на благо империи на пять лет 30 тысяч конных людей», если начнется война между ней и турками (Полосин 1955: 258).

Синтез германских и отечественных традиций в зодчестве, пластике, книжной графике (искусстве гравюры) наглядно демонстрировал способность русской культуры интегрироваться в европейское культурное пространство при сохранении своей самобытности. Так сюжеты из пластики Дмитриевского собора (1194–1197), выполненные русскими мастерами, отличается типично русской плоскостной манерой изображения от тех же самых сюжетов из пластики церкви Покрова на Нерли (1165), выполненных мастерами от германского императора Фридриха I Барбароссы (1152–1190). В новгородской Евфимиевой (Грановитой) палате, возведенной в 1433 г. при участии немецких мастеров, палата перекрыта готическим сводом на нервюрах, сходящихся к центральному столбу. При этом столб выполнен в русской манере – он основателен и имеет четырехгранную форму, как столпы русских церквей, тогда как типичная готическая колонна тонка и кругла в сечении.

Русско-германские культурные связи X–XVI вв. обогащали не только русскую культуру, но и немецкую, и в целом западноевропейскую. В немецкий средневековый эпос были привнесены некоторые персонажи древнерусских былин, в частности, богатырь Илья Муромец (Iliaz von Reuzzen) (Алексеев 1934: 559). В XVI в. картина мира европейцев значительно пополнилась географическими, этнографическими сведениями о восточной Европе, Азии, записанными со слов русских послов, путешественников Иоганном Фабри (Хайгерлином), автором трактата «Религия московитов» (1525), Сигизмундом Герберштейном, автором популярного, неоднократно переиздававшегося в Европе трактата «Записки о Московии» (1549). Некоторые сведения, полученные Герберштейном при посещении им Руси в 1517 и 1526 гг. в качестве имперского посла, были приведены в другом популярном трактате – «Всеобщей космографии» Себастьяна Мюнстера (1544). Здесь в сравнительно небольшом рассказе о Руси чрезвычайно много внимания уделяется медведю. (Не благодаря ли Мюнстеру образ медведя в сознании европейцев тесно связался с Россией?)