Читать онлайн «Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков». Страница 51

Слово «нигилист» не выдумано Тургеневым. Оно возникло тремя десятилетиями ранее, чем появились «Отцы и дети». Мы находим его в статьях Н. Надеждина (1829), Н. Полевого (1832), употребляли его и В. Белинский (1836), и М. Катков (1840).

Но только с подачи Тургенева и в интерпретации Каткова понятие «нигилист» в шестидесятые годы наполняется новым содержанием. Нигилизм стал отождествляться с материализмом и революционной разрушительностью.

Именно так истолковывал Катков содержание нигилистической доктрины в статье «О нашем нигилизме» (1862): «Отрицательный догматик ничем не связан; слово его вольно, как птица; в уме его нет никаких определенных формаций, никаких положительных интересов, которые могли бы останавливать и задерживать его». И немалые основания для такой трактовки давал именно Базаров, отрицающий все и признающий, что о построении нового общественного устройства он и его единомышленники пока не задумываются («Наше дело – место расчистить», «Мы ничего не проповедуем…»).

Базаров даже посягает на святую святых эпохи – народ, чьим именем и благом оперировали и революционные демократы, и либералы, и крепостники. Базаров считает, что народ «заслуживает презрения», ибо «мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке». Заодно он предает анафеме и общественную деятельность в рамках законности: «…Болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда… это ведет только к пошлости и доктринерству…»

Повод для резкой критики нигилизма как учения бесплодного и бесперспективного давали и многочисленные бездумные «поборники» нигилизма наподобие Ситникова и Кукшиной.

И молодое поколение, пока Базарова не начал возвеличивать и пропагандировать Писарев, восприняло тургеневский роман крайне негативно. По свидетельству Е. Водовозовой, в студенческом кружке, обсуждавшем только что опубликованное произведение Тургенева, преобладали отрицательные суждения. «…Базаров, этот представитель молодого поколения, обжора, пьяница, картежник, который еще бахвалится своею пошлостью и даже в ней пасует!» Собравшиеся даже намеревались отправить автору письменный протест против такого изображения «новых людей», упрекая Тургенева в том, что он «перестал понимать, что делается в России».

И если бы тургеневский роман не был принят только молодежью!

Чернышевский в статье «Безденежье», предназначавшейся для апрельского номера «Современника» 1862 года, высказался о тургеневском романе крайне резко: «…Вот, – картина, достойная Дантовой кисти, – что это за лица – исхудалые, зеленые, с блуждающими глазами, с искривленными злобной улыбкой ненависти устами, с немытыми руками, с скверными сигарами в зубах? Это – нигилисты, изображенные г. Тургеневым в романе «Отцы и дети». Эти небритые, нечесаные юноши отвергают все, все: отвергают картины, статуи, скрипку и смычок, оперу, театр, женскую красоту, – все, все отвергают и прямо так и рекомендуют себя: мы, дескать, нигилисты, все отрицаем и разрушаем».

Чтобы статья не была воспринята как сведение личных счетов (о напряженных отношениях Тургенева с Чернышевским было известно и широкой аудитории), Чернышевский поручил выступить в печати М. Антоновичу, причем, как свидетельствовал впоследствии один из активных сотрудников журнала, Г. Елисеев, статья Антоновича выражала общее мнение руководства «Современника».

По мнению Антоновича, Базаров – фигура карикатурная. Следы «барства» критик находил и в поколении «отцов», и в поколении «детей». Антонович даже обнаружил в романе Тургенева сходство с романом В. Аскоченского «Асмодей нашего времени» [45] (1858). Роман этот, с художественной стороны совершенно беспомощный, направлен был против безнравственности и атеизма. По мысли Антоновича, роман Аскоченского предваряет книгу Тургенева «своею общею мыслью, своими тенденциями, своими личностями, а в особенности своим главным героем».

К оценке «Современника» присоединилась и «Искра», сатирический журнал одного с «Современником» направления. Почти каждый печатный орган, помещавший отклики на тургеневский роман, так или иначе реагировал на статью Антоновича, и большинство солидаризировалось с ним.

В. Аскоченский, который сменил амплуа писателя на журналиста и начал издавать заслуживший одиозную известность журнал «Домашняя беседа», увидел в Базарове очень близкий к натуре портрет нигилиста. При этом Аскоченский подчеркивал, что Тургенев оказал русскому обществу большую услугу, ибо «заставил высказаться наших «передовых», раздразнив их художнически нарисованною картиной их собственного всестороннего безобразия».

Неоднократно высказывал негативное отношение к роману Тургенева и М. Салтыков-Щедрин, упрекавший автора в том, что тот приписывает демократической молодежи отрицание всех духовных ценностей и тем помогает мракобесам, снабжая их «доказательствами» вредоносности идей демократии. М. Катков, в журнале которого «Русский вестник» и был напечатан роман Тургенева, доказывал, что нигилизм – своего рода «отрицательный романтизм», уже обзаведшийся своими «идолами». В статье «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева» (1862) он писал: «Отрицательное направление есть своего рода религия, – религия опрокинутая, исполненная внутреннего противоречия и бессмыслицы, но тем не менее религия, которая может иметь своих учеников и фанатиков».

И только Д. Писарев увидел в Базарове знамение времени и чуть ли не свое второе «я» и трактовал его образ почти автобиографически. Писарев утверждал: «Базарову некого любить, потому что вокруг него все мелко, плоско и дрябло, а сам он свеж, умен и крепок», это «богатырь, которому негде повернуться, нечем дышать, некуда девать исполинские силы…»

Именно под влиянием писаревских страстных и зажигательных выступлений и стал складываться в России литературный и философский радикализм 1860-х годов, исходным принципом которого была непримиримость. Поскольку в России XX века победила «революционная идеология», точка зрения Писарева стала канонической, а все прочие мнения были объявлены реакционными.

В ожесточенной полемике вокруг «Отцов и детей» было почти забыто о важном качестве психологии «нигилистов», о котором напоминают мемуары Е. Водовозовой. «В эпоху нашего обновления молодая интеллигенция была проникнута скорее пламенною верою, чем огульным отрицанием. Нигилисты горячо верили во всесильное значение естественных наук, в великую силу просвещения и в возможность быстрого его распространения среди невежественных масс, верили в могущественное значение обличения, в возможность улучшения материального положения народа, коренного преобразования всего общественного строя и водворения равенства, свободы, справедливости и счастья на земле, не сомневались они и в том, что совершенно исчезнут гнет, произвол и продажность, наконец, горячо верили, что все эти блага возможно осуществить в очень близком будущем, и эта вера у многих из них доходила до детской наивности».

Нельзя сказать, что Тургенев не заметил в «детях» энтузиазма, о котором пишет Водовозова. Вот только этим качеством наделены у него Ситников и Кукшина – фигуры явно карикатурные. У Базарова нет ни веры в близкие социальные перемены, ни наивного энтузиазма. Он смутно ощущает, что человеку, привыкшему верховодить в любом коллективе, едва ли будет уютно видеть себя равным среди равных. Он не сомневается в своем превосходстве перед другими – отсюда и его презрение и к Ситникову, и к Кукшиной и неприязнь к мужику, который обретет «белую избу».

И все же Тургенев хотел видеть в нигилистах бунтарей, противников всего косного, людей, которые мыслят честно. Но вопреки авторским намерениям слово «нигилист» приобрело ярко выраженный негативный оттенок и в этом значении утвердилось в широких кругах.

Этому способствовало одно печальное обстоятельство. Тургенев приехал в столицу вскоре после знаменитых петербургских пожаров в мае 1861 года. По городу шли взволнованные слухи о том, что эти пожары в разных частях его были делом рук революционеров. Истинная причина пожаров до сих пор не установлена, хотя долгое время в разысканиях историков господствовала точка зрения, согласно которой пожары были инспирированы властями для компрометации революционно-демократического движения.

Тургеневский роман оказался как бы причастным к майским событиям. В статье «По поводу «Отцов и детей»» Тургенев писал, что он вернулся в Петербург «… в самый день известных пожаров Апраксинского двора, – слово «нигилист» уже было подхвачено тысячами голосов, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного мною на Невском, было: «Посмотрите, что ваши нигилисты делают! Жгут Петербург!»». Со временем хронология в памяти читателей сместилась, забылось, что роман вышел в свет годом позднее пожаров, и нигилизм стал отождествляться с «базаровщиной». По Базарову стали судить и о «новых людях» вообще.