Читать онлайн «Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков». Страница 46

Студенчество и естественные науки

Своего рода общественным барометром русского общества было столичное студенчество. Его социальная роль менялась на глазах. Еще в первой половине пятидесятых годов, по словам Н. Шелгунова, петербургские студенты «выделялись своею внешнею благовоспитанностью и благопристойностью. Мундирчики были у них всегда с иголочки, сшитые стройно, воротнички у мундиров свежие и безукоризненно синие с блестящими пуговицами, шпаги маленькие, изящные, вообще студенты того времени имели франтоватый, изящный вид и очень гордились своим званием». Соответственно и общество «любило и уважало студентов».

Аркадий Кирсанов, несомненно, принадлежит к поколению, о котором упоминает Шелгунов. Но он, уже окончив курс наук, прислушивается к новым веяниям и охотно подхватывает идеи и выражения, которые кажутся ему выражением духа времени, хотя глубоко они его и не задевают.

Да и какое-либо конкретное дело его не привлекает. Симптоматично, что Тургенев не считает нужным указать, какой именно факультет окончил младший Кирсанов. Известно только, что он, как и его отец, возвращается домой в звании кандидата. Это значит, что он окончил университет с отличием и представил письменную работу на избранную им и утвержденную советом факультета тему. При поступлении на государственную службу кандидат имел право на получение сразу чина коллежского секретаря (X класс). «В провинции университетские играли… привилегированную роль… Кандидат университета, лет двадцати пяти, – писал Шелгунов, – занимал место асессора (VIII класс. – В. М.), а иногда и советника палаты (VII класс. – В. М.), тогда как обыкновенным порядком эти места доставались уже в таком возрасте, когда человек нажил себе седые волосы или лысину». Таким образом, карьера Аркадия, если он пожелает стать чиновником, практически обеспечена, но молодой человек о будущем пока не задумывается.

Базаров же, который, по предположению Николая Петровича, еще учится «по медицинскому факультету», на самом деле к Петербургскому университету отношения не имеет. Медицинский факультет существовал лишь в Московском университете, так что «на доктора» Базаров мог в столице учиться только в Медико-хирургической академии.

Медико-хирургическая академия, основанная в 1799 году, уже лет пятнадцать как слыла рассадником материализма и демократических настроений. Ведущую кафедру хирургии с 1840 по 1854 год в ней вел Н. Пирогов, произведший подлинную революцию в практической медицине. И хотя ко времени учебы Базарова в академии Пирогова в ней уже не было, его традиции еще сохранялись. Более того, именно с конца пятидесятых годов и начинается рост популярности Медико-хирургической академии в рядах демократически настроенной молодежи. «Медицинские науки в то время были в величайшем фаворе у молодых разночинцев, жаждавших материалистических знаний. Кроме Николая Успенского, из группы писателей шестидесятых годов и Воронов, и Максимов, и Слепцов, и Левитов были медицинскими студентами. Медико-хирургическая академия в Питере стала в то время одним из сильнейших магнитов для разночинного «плебса» (К. Чуковский).

Уже одно то, что Базаров – медик и занимается научными исследованиями, своего рода удостоверение в принадлежности к «прогрессистам». В воспоминаниях Е. Водовозовой, принадлежавшей как раз к тому кругу, из которого и выходит Базаров, это время характеризуется так: «Первым средством для самообразования, для подготовки себя ко всякого рода деятельности и к настоящей полезной общественной жизни считалось тогда изучение естественных наук, на которые смотрели как на необходимый фундамент всех знаний без исключения. Как в Западной Европе, так отчасти и у нас люди образованные уже давным-давно придавали им большое значение, что наглядно подтверждали великие открытия, но в шестидесятых годах благоговение к естествознанию распространилось в огромном кругу русского общества и носило особый характер. Ждали необыкновенно полезных результатов не только от научных исследований специалистов, но и от каждой популярной книги, к какой бы отрасли естествознания она ни относилась, находили, что образованный человек обязан черпать свои знания прежде всего из этого источника. Тогда были твердо убеждены в том, что изучение естественных наук поможет устранить суеверия и предрассудки народа, уничтожит множество его бедствий». Мемуаристка говорит о духе «шестидесятничества», тогда как у Тургенева этот дух перенесен в несколько более ранние годы.

Наибольшим вниманием среди молодежи пользовалась профессия хирурга как самая «практическая», поскольку именно «практический подход» к делу казался панацеей от всех зол (своеобразная реакция на увлечение философией и эстетикой в сороковые годы). Один из ученых, начинавший свою деятельность в начале шестидесятых годов, рассказывает о таком эпизоде собственной студенческой жизни. Он попросил у профессора текст лекций по анатомии. «Да зачем вам лекции? – отвечал тот. – Возьмите лучше лягушку и анатомируйте ее, вот и познакомитесь с началами анатомии».

Так что совсем не случайно Базаров все время возится с лягушками. Знаменитая работа И. Сеченова «Рефлексы головного мозга» (1863), принесшая ему мировую известность, основывалась на опытах, которые ставились на лягушках. Тургенев еще до появления сеченовского труда посещал публичные лекции ученого и вообще следил за ходом развития естественно-научной европейской и русской мысли.

В русской публицистике лягушка становится в шестидесятые годы чуть ли не символом социального прогресса. Тот же Шелгунов без тени юмора восклицал в одной из своих статей: «Когда общество только что пробуждается к жизни, когда ему не знаком не только метод, но и самый слабый механизм самостоятельного мышления, когда оно не знает основных законов физической природы человека… – позволительно ли такому обществу познакомиться прежде всего с законами и узнать, что такое физический мир? Да именно лягушка может спасти такое общество». С Шелгуновым солидаризировался и Писарев: «Микроскоп и лягушка – вещи невинные и занимательные, а молодежь – народ любопытный… молодежь… не утерпит, и не только заглянет, а постарается завести себе свой микроскоп и незаметно для самой себя проникнется глубочайшим уважением и пламенной любовью к распластанной лягушке. А только это и нужно. Тут-то именно, в самой лягушке-то и заключается спасение и обновление русского народа. Ей-богу, читатель, я не шучу и не потешаю вас парадоксами» («Мотивы русской драмы», 1864).

Идеологическая направленность романа

«Отцы и дети» вышли в свет в 1862 году, а действие романа, обозначенное с точностью до дня, начинается 20 мая 1859 года. Такая привязка ко времени необычна для Тургенева, в большинстве других его произведений ее нет. Для чего же на сей раз писателю понадобилось зафиксировать точное время событий?

Это помогают понять «Воспоминания» Н. Шелгунова. Он писал, что «умственное направление шестидесятых годов» наиболее ярко выразилось в интервале 1859–1862 годов, а в первый раз «в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855 году на публичном диспуте в Петербургском университете» (речь идет о защите Н. Чернышевским диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», когда впервые были обнародованы эстетическая и социальная доктрины «молодого поколения»).

Тургенев обладал острейшим чутьем на малейшие перемены в политическом «климате эпохи» и одним из первых заметил, что на авансцену общественной жизни выходят новые силы. Вот почему центральный герой «Отцов и детей» предстает перед читателем в пору весеннего обновления и как раз в том году, с которого, по словам Шелгунова, интеллигенция начала освобождаться «от служилого государства и от старых московских понятий». Сам Тургенев не принадлежал к числу сторонников «новых людей», но не отреагировать на их появление как художник-реалист он не мог.

Основной «интригой» тургеневского романа и являются идеологические, эстетические и нравственные разногласия поколений. Казалось бы, идеологически и интеллектуально насыщенное произведение должно быть наполнено упоминаниями имен властителей дум эпохи, и особенно отечественных. На деле же в «Отцах и детях» присутствуют только имена иностранных авторитетов, а российские остаются завуалированными – распознаются только их идеи.

Базаров, не признающий никаких авторитетов, все-таки нередко оперирует фамилиями немецких и французских ученых (Бюхнер, Гано, Пелуз, Фреми и др.), знакомы ему и их предшественники (Гуфеланд, Радемахер, Шенлейн). Зато в речах Базарова немало скрытых цитат или парафразов речей русских общественных деятелей того времени. Цитаты эти иногда могли быть и непонятны рядовому читателю, ибо они являлись достоянием круга близких к Тургеневу литераторов, однако же в большинстве случаев «проницательный читатель», современник Тургенева, легко угадывал их источник.