Читать онлайн «Мультикультурализм и политика интеграции иммигрантов: сравнительный анализ опыта ведущих стран Запада». Страница 32

Глобальный экономический кризис, охвативший мировую финансово-экономическую систему и приведший к падению производства и росту безработицы в развитых странах, еще более осложнил ситуацию. Как утверждают некоторые эксперты, «реальность сегодняшнего дня неопровержимо свидетельствует: Европа, весьма чувствительная к проблемам мусульман, остается индифферентной к массовому росту антисемитизма. Большинство европейских стран даже не отслеживают статистику преступлений антисемитского характера».[268]

Скорее всего, в ближайшие десятилетия все больше новых жителей Европы будут обретать политическое гражданство тех стран, в которых они проживают. Учитывая высокий уровень рождаемости в этой среде, а также упрощение процедуры натурализации иммигрантов в первом и особенно в последующих поколениях, можно прогнозировать появление в ближайшем будущем значительной массы новых субъектов социально-политической жизни. Так, во Франции и Великобритании более 40 % живущих здесь мусульман уже обладают правами гражданства этих стран. В Германии, благодаря недавним изменениям правил натурализации, до 2,4 млн мусульман могут в ближайшем будущем стать гражданами страны. Аналогичные изменения ожидаются в социально-политической жизни Италии, где пока менее 10 % проживающих здесь мусульман (1 млн) имеют итальянское гражданство. То же самое ожидает и Испанию, мусульманская часть населения которой также составляет 1 млн человек. В скандинавских странах, где для получения иммигрантами гражданства необходимо пятилетнее проживание на новом месте жительства, доля мусульман, обладающих правами гражданства, как ожидается, существенно возрастет в ближайшее время (с 15 до 30 %).[269]

Социологические исследования подтверждают неприятие многими представителями новых этнических меньшинств принципов либеральной демократии, господствующих в западном обществе. Для значительной части новых жителей Европы соблюдение правил поведения, принятых в их этнических общинах, и приверженность традиционным для их среды религиозным ценностям важнее подчинения законам принявших их стран. Даже вполне секуляризированные представители второго и третьего поколения выходцев из исламских стран выражают и рационализируют свое отличие от представителей принимающей стороны в идентификационных формулах, в которых исламу действительно принадлежит важное место, однако скорее как культурному явлению, средству идентификации, чем как религии. В свою очередь, 56 % европейцев считают несовместимыми ценности ислама и ценности демократии.[270]

В итоге растет взаимное отчуждение и нивелируются возможности для интеграции иммигрантов в европейское общество. В качестве следствия этого процесса некоторые российские исследователи указывают на то, что «мусульманские иммигранты интегрировались в западное общество ровно на ту глубину и восприняли западную модель ровно в такой степени, чтобы добиваться реализации собственных требований. Но при этом выдвигаемые их политическим авангардом цели радикально альтернативны фундаментальным принципам и основаниям западного общества: свободе слова (и свободе вообще), гражданскому равенству, лаицизму (принципу светского государства) и т. д. Вкратце вектор подобной активности можно определить как стремление “мусульман” адаптировать западное общество под себя, а не адаптироваться к нему».[271]

Эти тенденции в общественной жизни стран Запада вызывают все более болезненную массовую реакцию и создают в обществе атмосферу постоянных тревог и беспокойства относительно его будущего. Радикальный характер происходящих социально-психологических сдвигов в массовом сознании порождает новый феномен, названный французским исследователем Домиником Моизи культурой страха. Одним из ее доминирующих компонентов является «страх быть уничтоженными радикальными исламистами или же подвергнуться демографическому завоеванию ими по мере превращения континента в некую “Еврабию”».[272]

После террористических актов, совершенных в последние годы в западноевропейских странах, европейцы начали сознавать, что суровой реальностью их существования является превращение их стран не только в мишени для нападений террористов, но и в территории базирования последних. В результате местные сообщества, сомкнувшиеся перед лицом новой угрозы, начинают воспринимать миграцию исключительно в черно-белых тонах. Первыми стали навязывать обществу такое проблемы европейские правые. «Духовное безразличие европейцев к собственным религиозным истокам, нежелание рожать детей на фоне духовно активных и демографически здоровых мусульман становятся для первых катастрофическим фактором, способствующим полному исчезновению лица “белой Европы” уже к середине XXI века», – вещает лидер крайне правой партии «Фламандский интерес» Филипп Девинтер.[273]

Однако и представители европейского истеблишмента также оказались подвержены этим паническим настроениям. В подтверждение можно привести выдержки из доклада адмирала Криса Пари, главы «мозгового центра» Министерства обороны Великобритании, на конференции, посвященной влиянию массовой иммиграции на состояние национальной безопасности. Главная угроза Европе заключается в изначальной нелояльности мигрантов к новой стране проживания. В доказательство он приводит пример жизнедеятельности 70 замкнутых диаспор в Соединенном Королевстве, которые поддерживают постоянную связь с исторической родиной посредством Интернета, телефонной связи и дешевых авиарейсов. Глобализация, отмечает Пари, реализуется в Европе как процесс возвратной колонизации, в ходе которой огромные иммигрантские сообщества оказываются вполне самодостаточными, перемещаясь между родной и принимающей странами. В будущем, считает адмирал, они могут превратиться в крупные антизападные нестабильные анклавы внутри европейских стран, что приведет к «римскому сценарию» падения Европы.[274]

По мнению известного британского исследователя Джона Грея, «толерантность – это добродетель, свойственная людям, осознающим свое несовершенство. Такие люди не станут требовать, чтобы их предпочтения были закреплены особыми правами и привилегиями, или ожидать, что их образ жизни примут все. Они будут удовлетворены, если их оставят в покое. Вместо того чтобы стремиться к обманчивой утопии, когда любой образ жизни одинаково (и, возможно, незаслуженно) признан, эти люди довольствуются тем, что могут ужиться друг с другом <…> Самый надежный путь к обретению долгожданной свободы – это умерить свои требования друг к другу и научиться терпеливо сносить наши различия».[275] Степень толерантности определяется и уровнем межличностного и межгруппового доверия, которое, в свою очередь, обеспечивается информационной открытостью субъектов взаимоотношений. Однако в настоящее время не только большинство иммигрантских общин Европы, но и многие европейцы не готовы принять подобную модель общежития, и коренное население стран ЕС, и иммигрантские общности не испытывают доверия друг к другу.

Отметим специально, что исследователи выделяют три уровня доверия:

• межличностное доверие, которое складывается внутри группы людей, имеющих более или менее длительный опыт взаимодействия;

• обобщенное доверие, основанное на вере в то, что другие разделяют твои ценности ответственного поведения, будут вести себя так, как ты ожидаешь;

• институциональное доверие, предполагающее веру в справедливость, честность, прозрачность функционирования ключевых политических институтов; оно формируется на основе первых двух видов доверия и одновременно порождает их.[276]

Таким образом, толерантное поведение определяется наличием межличностного доверия; доверие предполагает предсказуемость, а предсказуемость требует урегулированных и институционализированных форм взаимодействия, т. е. институционализации доверия. Их отсутствие ведет к сохранению и воспроизводству клановости, групповщины, классовости и ксенофобии.

Пока политические лидеры государств ЕС по-прежнему, исходя из национальных интересов, с большим трудом договаривались по поводу проекта Европейской конституции (2004), а затем Лиссабонского договора (2009) миллионы граждан из утратившего уверенность среднего класса, не интересующиеся спорами европейских политиков и интеллектуалов, уже ищут и будут искать спасения не столько в антиглобалистской борьбе и европейском универсализме, сколько в традиционных ксенофобии, национализме, расизме или изоляционизме. Косвенным подтверждением этого является провал референдума по принятию Европейской конституции во Франции и Нидерландах весной 2005 г.