Читать онлайн «Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз». Страница 43

С этим же запрятыванием истинного облика умершего связана и традиция использования заместителя усопшего или «персонификатора» в обрядах похорон — на каждом ритуале поклонения духам предков, похорон, свадьбы в традиционном Китае присутствовал человек, который в полной мере являлся представителем духа на земле. Роль абсолютного представителя выполнял правитель, а позже и император. До сакрализации личности правителя эту роль выполняли медиумы, которые, надев маски, обычно рогатых духов, в этот момент перевоплощались в ди или таоте.

Маска на своем начальном уровне помогает носящему ее идентифицировать себя с образом маски.

Но это лишь первый шаг к перевоплощению, скорее игровой, нежели ритуальный. Человек, надевая маску, как бы зачеркивает свою человеческую сущность, запрятывая ее внутрь. Наружу выступает некий темный двойник, доселе находившийся внутри. Во многих древних произведениях, например «Анналах бамбуковых книг», речь идет о том, что люди обряжались в маски неких цин. Это понятие ныне переводиться как «животное», поэтому принято считать, что в древнем Китае были распространены какие-то танцы животных, связанные с тотемом. Действительно, по крайней мере со II в. до н. э. при дворе были распространены ритуальные танцы животных. Входили они и в ранний развлекательный комплекс байси — «сто игр», куда также включались акробатика, показ боевых искусств и демонстрация других возможностей человеческого тела.

Однако все это было уже развлечение, дальний отголосок древних магических действий. Китайцы эпохи Хань и более поздних династий уже не чувствовали сакрального экстаза этих танцев, выталкивающих сознание человека в потусторонние сферы, хотя тщательно повторяли все их движения. Так родились танцы обезьяны, собаки, дерущихся медведей, богомолов и многих других. К XV–XVII вв. они стали частью ритуального комплекса боевых искусств ушу, но в действительности мало соотносились собственно с боевым, прикладным применением — животные танцы, превратившиеся в так называемые «подражательные стили», или «стили имитации формы» (сянсинцюань), как бы повторяли тот древний экстатический ритуал, который много веков назад практиковался в Китае. Параллельно родились и некие комплексы, позже ставшие считаться оздоровительными, хотя первоначально они также соотносились с древними подражательными ритуалами. Самым известным из них стала «Игра пяти животных» (Уцинси), приписываемая великому медику древности Хуа То, хотя собственно его комплекс до нас не дошел, в «Хрониках троецарствия» сохранилось лишь невнятное упоминание о нем.

Изначально же, как нам представляется, речь все же шла не о танцах животных, а под цин подразумевались не какие-то звери, а духи. Ритуальное присутствие духов предков на земле разыгрывали люди, обряженные в странные, пугающие маски. Именно эти люди и именовались цин, что в данном случае вполне уместно перевести как «бестии», «оборотни», «странные создания». Таким образом, цин был не животным и не духом, а человеком-медиумом, перевоплотившимся на время в потустороннего духа.

Илл. 70. Золотая погребальная маска принцессы народности киданъ династии Ляо. 916-1125 гг. Внутренняя Монголия шкуры тигров и леопардов.

Переодевание шамана в животное часто встречается в ранних культах, причем речь идет не о каком-то конкретном животном, но о совокупности характерных черт животного мира — рогов, хвоста. Человек, переодеваясь, перевоплощается в пограничное существо лун, посредника между миром живых и миром мертвых. Он одновременно и похож, и непохож на человека, и в этом суть истинной антропоморфности — человекоподобия ранних «драконов». Например, демон Куй, нередко именуемый Куйлун, то есть Дра-кон-Куй, в древнейших источниках, в частности в «Шовэнь цзе-цзы» (I в.), выступает именно как переодетый человек: «Куй схож с драконом-лун, у него растут рога, руки и ноги у него человеческие»44. Здесь мы вновь встречаем характерный признак священного переодевания и символа власти шамана над царством мертвых — рога.

Магия животных и переодевания в них в Китае была связана не с охотничьими ритуалами, как случалось во многих других странах мира, а исключительно с изгнанием духов. Следует понимать, что изгоняли не вообще духов, а лишь «чужих» или «вредоносных», чтобы освободить место для «своих» духов, в частности духов своих предков. Например, одним из трех основных ритуалов сакрификации эпохи Чжоу становится цюнно, смысл которого предположительно заключался в изгнании или отпугивании духов. Руководил ритуалом некий фон сянши, который обладал «золотыми глазами, а ладони его были покрыты медвежьей шерстью», то есть он надевал шкуру животного, наносил себе ритуальную раскраску и таким образом изгонял духов.

Переодевание, равное перевоплощению, часто использовалось в древних обрядах. И чаще всего для этого употреблялись шкуры животных или их части, например известные уже нам фартуки с хвостами или рогатые маски. Чтобы победить непокорные племена, следовало, в частности, обрядиться в45.

Вообще в этом контексте «переодевания-перевоплощения» следует критически относиться к самому тезису о существовании в древнем мире тотемных животных. По сути, никогда не существовало поклонения именно животному, например медведю, тигру или леопарду, существовало лишь «неполное перевоплощение» человека в животное, указывающее на его промежуточный «не совсем человеческий статус», который и позволял ему соотноситься с духами и путешествовать между миром живых и обителью мертвых. Поклонялись не животному, а сакральному качеству, которое воплощалось в его образе. Эта мысль подтверждается и тем, что в реальности под названиями «тигров», «медведей», «драконов», «змей», «птиц» выступали различные категории жреческих служителей, шаманов, медиумов, магов, лидеров родов и т. д.

Перевоплощение шамана в духа после надевания маски сохранилось в Китае до сих пор. Например, отголоски «рогатых танцев» можно видеть в танцевальном масочном представлении уезда Уюань в Цзянси, прямо именуемом угуй — «танцы духов». До сих пор они исполняются медиумами, вошедшими в транс, и выполняются в виде церемонии жертвоприношения духам. Медиумы надевают на себя маски, разыгрывают очень сложное представление, включающее более сотни сюжетов, в которых используется около двухсот различных масок. Причем разыгрываются события глобального масштаба, где медиум-дух выполняет роль духа, вершащего космические события, например «отделяет Небо от земли» (кай тпянь пиди), «перемешивает звезды» и т. д.

Уже с поздней Хань, с I–II вв., надевание масок, очевидно, всегда сопровождало ритуалы экзорсизма, изгнания духов или установления с ними прямого контакта — маги во время ритуалов обряжались в какие-то деревянные маски.46

В других случаях маска могла изготавливаться из металла.47

Такой ритуал контакта с духами именовался но (в другом чтении — на), и предположительно ханьские мистики просто возродили значительно более древние ритуалы. Надевая маску духа предка, медиум становился как бы «опознаваемым» в потустороннем мире, «своим» для мира мертвых, и это помогало ему устанавливать контакт с миром мистического.

Однако со временем «масочное» перевоплощение утратило смысл непосредственного проникновения в царство мертвых, оно приобрело игровой оттенок, хотя сохранило, используя выражения М. Элиаде, оттенок «транссубстантивации» — обретения новой сущности при надевании маски. Именно отсюда вышел знаменитый китайский театр масок, достигший своего апогея в династию Сун (960-1279) и крайне популярный до сих пор. Масочные ритуалы экзорсизма и общения с духами но, проникнув в Японию, воплотились там в ныне всемирно известном театре масок но, и сегодня отголосками ритуалов экзорсизма может полюбоваться каждый, приобретя билет в театр.48

…???…

Илл. 71. Многие иероглифы первоначально представляли изображения людей в масках (по Ма Гоцзюню)

Даже в китайское средневековье — значительно менее мистифицированное и оккультное, но попрежнему сакрализованное в своей сердцевине — этот мотив маски как «истинного лица» нашел свое воплощение в китайском театре. Театр масок особенно широко распространился в династию Сун (960-1279), считается, что именно тогда он шагнул за пределы Китая и проник в Японию. В одних случаях это была маска, сделанная из папье-маше или глины, в других — просто раскраска лица; в любом случае и то, и другое давало инвариантность характера героя, например «отважный генерал», «трусливый предатель», «жена-изменница» и т. д. Постепенная трансформация внутреннего образа героя, как принято в западной драме, здесь исключена, возможно лишь разовое и внезапное мистическое перевоплощение, характерное для древней мифопоэтики и для сказок.