Читать онлайн «Иосиф Бродский: Американский дневник». Страница 18

Мучительный процесс "забывания" описан Томасом Венцлова в посвященном Бродскому стихотворении 1995 года с символическим названием "В Карфагене много лет спустя": "Черствый воздух руин отдает беленой И пригоден с трудом — Для того, чтобы мышь в черепках под стеной Обустроила дом. Я не верил, что все это кончится, Но Вот мишень на стене. То, что было удачей и мукой — равно Исчезает в огне"(Перевод В. Куллэ.).

Но не всем удается освободиться, стряхнуть с себя прошлое. В поэзии Бродского бессмысленное обращение к "руинам" продолжалось до самой смерти поэта. Хорошо это или плохо — судить трудно, но задача исследователя заключается не в том, чтобы судить, а в том, чтобы понять поэта.

В 1962 году в стихотворении "Все чуждо в доме новому жильцу" Бродский писал о том, что любой переезд связан с чувством отчуждения. В стихотворениях 1972 года "Одиссей Телемаку" и "Осенний вечер в скромном городке", созданных в самом начале эмиграции, эта мысль возникает вновь.

Стихотворение "Одиссей Телемаку" начинается с обращения "Мой Телемак" и адресовано сыну поэта, который остался в России.

Мой Телемак, Троянская война окончена. Кто победил — не помню. Должно быть, греки: столько мертвецов вне дома бросить могут только греки…

Комментируя первые строчки стихотворения, Людмила Зубова пишет: "Троянская война в стихотворении Бродского — не только Вторая мировая (Воробьева, 187), не только "перекодируется как ироническое "война с государственной машиной"" (Крепс, 155). Она может быть понята и как Гражданская, которая началась в России в 1917 г., затем, принимая разные формы, продолжалась все годы советской власти, и, как вражда идеологий, продолжается до сих пор. Для Бродского она кончилась в момент высылки"[73].

Обратим внимание на то, как строится начало стихотворения. "Троянская война окончена" — окончание войны обычно сопровождается криками радости, но следующее предложение говорит о том, что этот факт оставляет героя равнодушным: "Кто победил — не помню". Природе человеческого сознания свойственно забывать то, что не имеет для него значения, поэтому потерю памяти можно трактовать и в том смысле, что в войне, которая закончилась, победителей не было.

При интерпретации этих строк нельзя также не учитывать тот факт, что война, о которой говорит Бродский, не имеет прямого отношения к его сыну, так же как Троянская война, проходившая вдали от Итаки, не имела отношения к сыну Одиссея Телемаку. Поэт сообщает о ней как о чем-то постороннем, не заслуживающем внимания: "Кто победил — не помню". В случае Великой Отечественной или Гражданской войн такое описание было бы невозможно. Вместе с тем войну, о которой говорит поэт, нельзя свести и к борьбе идеологий: политикой Бродский не увлекался, а его противостояние власти заключалось в независимой по отношению к ней позиции.

Скорее всего, в стихотворении Бродский говорит о своей личной войне, о войне со злом[74], которую ведет человек, не желающий смириться, подчиниться системе, наступить "на горло собственной песне". И эта война для Бродского действительно закончилась с отъездом из Советского Союза.

Итог политического противостояния — окончание войны не имеет для Бродского значения, да и само участие в ней поэт описывает как бессмысленное занятие: "пока мы там теряли время". Победителем в войне он себя не считал, так как эта "победа" принесла ему больше потерь, чем приобретений. И одной из самых главных из них была разлука с сыном. Поэтому, говоря о победителях в следующем предложении, Бродский употребляет вводное слово "должно быть" вместо "наверное" или "вероятно".

"Должно быть, греки" — это не предположение, а скорее логический вывод, потому что только греки могли чувствовать себя победителями в этой "войне", те греки, которые "бросили вне дома своих мертвецов".

Трудно однозначно интерпретировать значение слова "мертвецы" в контексте стихотворения. Возможно, здесь речь идет о русских могилах, раскиданных по всему миру, а может быть, Бродский прибегает к метафоре, говоря об эмигрантах, оторванных от родины и живущих лишь воспоминаниями, не имеющими ничего общего с реальной жизнью.

Ироническое замечание Бродского о победителях традиционно рассматривается как упоминание им своих соотечественников. Действительно, естественно предположить, что из соотношения "Одиссей был грек — победили греки" следует соотношение "Бродский был из Советского Союза — победили его соотечественники". Однако "греки" в системе обозначений Бродского не могут ассоциироваться со всеми его соотечественниками, а только с теми, кто эту войну, итогом которой стали разбросанные вне дома могилы, начал.

Описание политического противостояния как бессмысленной потери времени стало возможным в условиях переоценки поэтом своих взглядов в годы эмиграции. Зло больше не рассматривалось им как внешний фактор, но воспринималось как неотъемлемая часть человеческого сознания, то есть как часть самого себя тоже. В открытом письме президенту Гавелу Бродский пишет: "Мы можем быть абсолютно убеждены, что государство не право, но мы редко уверены в собственной непорочности. <…> Ни коммунистический, ни посткоммунистический кошмар не сводится к неудобству, поскольку он помогал, помогает и в течение достаточно долгого времени будет помогать демократическому миру искать и находить причину зла вовне. И не только миру демократическому. Для многих из нас, кто жил в этом кошмаре, и особенно для тех, кто боролся с ним, его присутствие было источником значительного морального удовлетворения. Ибо тот, кто борется со злом или ему сопротивляется, почти автоматически полагает себя добрым и избегает самоанализа" ("Письмо президенту", 1993).

Так называемый "коммунизм" Восточной Европы, который в западных странах традиционно принято обличать с позиций демократического превосходства, по мнению Бродского, был не случайным процессом, вызванным заблуждениями неграмотных политиков, а "проблемой вида", "человеческим падением, а не политической проблемой". А от проблемы "человеческого негативного потенциала" не застрахована ни одна политическая система.

Взглянув на события, происходящие в коммунистических странах, "демократический мир", считает Бродский, может, как в зеркале, увидеть отражение своего лица. А если так, если нет и не может быть идеальных форм государственного устройства, которые защищали бы от человеческой низости и порочности, то бессмысленно любое политическое противостояние и "победа" в нем не может принести удовлетворения.

Вероятно, с осознания в эмиграции этой истины началась для Бродского "ведущая домой дорога", потому что не политическая система определяет понятие дома, а нечто большее, что невозможно забыть или зачеркнуть в своей жизни: И все-таки ведущая домой дорога оказалась слишком длинной, как будто Посейдон, пока мы там теряли время, растянул пространство.

Отсюда употребление союза "и все-таки", имеющего противительное значение: столько мертвецов раскиданы по всему свету, столько зла причинено, что, казалось бы, не стоит и думать о прошлом — слава богу, с отъездом все кончилось — и все-таки возвращение неизбежно. На связь "дороги домой" с "мертвецами", а не с предыдущей строчкой стихотворения об окончании войны, указывает обычное для поэзии Бродского последовательное построение стиха: предложение приобретает полный смысл только с учетом значения расположенных рядом строк.

Предположение о том, что "дорогу" (как и "войну") в контексте стихотворения можно рассматривать не только в прямом, но и в переносном значении, подтверждается тем фактом, что в реальности в 1972 году у Бродского "ведущей домой дороги" не было и быть не могло, была лишь призрачная надежда на возвращение. Посейдон, растянувший для него пространство между двумя континентами (в стихотворении это океан, так как Посейдон — бог вод в греческой мифологии), олицетворяет для поэта судьбу, враждебность которой по отношению к самому себе он обозначает с помощью метафоры "водяное мясо" в конце первой части стихотворения. Водное пространство, препятствующее возвращению домой, описывается как некое живое существо "мясо", враждебное, отвратительное и ненавистное для героя.

Интересно отметить, что Посейдон, до того как стать повелителем морей, в представлении эллинов и других древних народов, считался демоном плодородия, выступавшим в облике коня. Об этом свидетельствует прозвище Посейдона Гиппий или Гиппиос, упоминание среди сыновей Посейдона коней и то, что позднее он почитался как покровитель коневодства: в его честь устраивались Истмийские игры с конными бегами.

Возможно, враждебность Посейдона к поэту в изгнании была местью за "троянского коня", изобретенного хитроумным Одиссеем, чтобы изнутри сломать защиту врагов.

В тексте стихотворения встречается много слов с неопределенным значением. По сути бесспорным в "Одиссее Телемаку" является тот факт, что "война окончена", а также обращение лирического героя к сыну: "Мой Телемак". Людмила Зубова отмечает, что "троекратный повтор этой конструкции ("мой Телемак" — О.Г.) — не столько обращение, сколько заклинание утверждением". "Не став обладателем пространства и времени <.> Одиссей Бродского все же заявляет о своем обладании"[75].