Читать онлайн «Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи». Страница 24

В повествовательной, нарративной истории данная задача решается просто. Сама суть повествования, сводящаяся к перечислению сменяющихся и следующих друг за другом событий, способствует введению временно́го фактора и рассмотрению установленных событий в их временно́й последовательности.

Но современное историческое знание никак не может уже сводиться к повествовательной истории, как это в целом имело место в прошлые эпохи. Все больше ее областей ставят задачи широких обобщений и исследования массовидных исторических явлений. Основным предметом их изучения становятся процессы развития исторических систем. И в первую очередь это относится к истории культуры, акцентирующей свое внимание уже не на отдельных политических событиях и личностях истории, а на установлении различных ее закономерных тенденций, изучении различных социальных институтов и т. д.

И именно в этих областях исторического знания исследователь по-настоящему сталкивается с вышеотмеченной дилеммой: каким образом оказывается возможным воспроизведение реальной динамики объектов исторического исследования, их изменений во времени средствами однозначных и устойчивых по своей природе логических форм. Ведь научное обобщение предполагает построение понятия, в котором фиксируются и закрепляются обобщенные признаки предмета. Образование же любого понятия естественным образом предполагает отвлечение от временно́го фактора, точнее, рассмотрение воспроизводимого предмета, как если бы он существовал в определенный момент времени, поскольку лишь этим путем оказывается возможным выделение его наиболее устойчивых и существенных в аспекте исследования признаков[95].

Выше мы уже обратили внимание читателя на поставленный Бэгби вопрос о том, каким образом возможно установить сущность локальной культуры, фактически постоянно изменяющейся и существующей в течение многих столетий, и ограничить ее во времени и пространстве? Отвечая на этот вопрос мы можем сказать, что познать сущность локальной культуры (в данном случае под сущностью следует понимать систему наиболее характерных ее индивидуальных признаков) можно, собственно говоря, лишь средством ее временно́го ограничения и такого рассмотрения ее, как если бы она существовала лишь в определенный момент времени, ибо только этим путем становится возможным образование понятия о ней. Предположим, какая-то культура X существует в какой-то отрезок времени п, в течение которого она претерпела целый ряд изменений, пройдя стадии развития А, В, С. Вполне понятно, что, образуя общее понятие о данной культуре, мы никак не можем ограничиться обобщением лишь одного из ее временных состояний, а должны выделить и свести в систему такие признаки, которые характерны для любого из этих состояний (А, В, С). Иначе образование общего понятия о культуре X невозможно. Оно становится возможным в том случае, если мы сумеем абстрагироваться от отличительных специфических признаков каждого из ее временных состояний и выделить присущие им общие черты, позволяющие говорить об исследуемой культуре как об определенном целом. Но отвлечение от отличительных признаков различных временных состояний и сведение последних к определенному общему основанию есть мыслительный процесс, закономерным образом ведущий и к временно́му ограничению культуры X. Таким образом, мы видим, что рассмотрение этой культуры, как если бы она существовала лишь в один какой-либо момент времени, является логически единственно возможным.

Выше нами уже отмечалось, что динамичность систем, выражаемых понятием локальной культуры, приводит к целому ряду трудностей в использовании данного понятия. Но эти трудности далеко не одинаковы в различных областях культуроведения. Например, в тех его областях, которые занимаются изучением первобытных культур, использование понятия локальной культуры не представляет особых трудностей.

Иначе обстоит дело в тех областях знания, которые исследуют развитые культуры, хотя и тут дело обстоит далеко не одинаково. Все дело в данном случае в различии темпов исторического развития. С возрастанием темпов развития возрастают также и сложности в использовании понятия локальной культуры. Так, построение понятий индийской или же арабской культуры представляет значительно меньше сложностей, чем построение понятия западноевропейской культуры, в силу относительно медленных темпов развития первых двух культур, в силу гораздо большего их традиционализма. Тем самым можно сделать вывод о том, что чем более динамична та или иная культурно-историческая система, тем сложнее использование понятия, выражающего его локальную общность, тем беднее содержание данного понятия.

Возвращаясь в свете всего вышесказанного к концепции эквивалентных культур, необходимо подчеркнуть, что наиболее характерной и существенной отличительной особенностью данной концепции является то, что ее представители последовательно отказываются от разработки общих историко-типологических понятий[96], позволяющих, в частности, воспроизводить различные стадии всемирно-исторического процесса и устанавливать его внутреннее единство. Правда, поскольку мы в данном случае имеем дело с тенденцией мысли, то не следует забывать, что у различных представителей концепции эквивалентных культур она проявляется не одинаково. Так, например, философско-исторические теории Шпенглера и Тойнби дают основание для выделения двух общих историко-типологических понятий, выражающих стадию первобытной культуры и стадию «высших культур» (Шпенглер) или «цивилизаций» (Тойнби), в то время как теории Нортропа, Бенедикт и Херсковица не дают подобных оснований. Именно с этой особенностью точек зрения Шпенглера и Тойнби связано то, что они не распространяют принцип «эквивалентности» культур на первобытное общество.

Однако выделение Шпенглером и Тойнби отмеченных стадий общественного развития носит столь формальный характер, что практически не имеет сколько-нибудь существенного значения для изучения истории человечества.

Отказ представителей концепции эквивалентных культур от разработки широких историко-типологических понятий неизбежно обусловливает собой очень важную с логической точки зрения черту в построении их теорий. Она заключается в том, что представители концепции эквивалентных культур, идя по пути крайней локализации и индивидуализации всемирной истории, тем самым по сути дела вынуждены для объяснения ее различных процессов и явлений использовать познавательные средства лишь собственно исторических понятий, к числу которых, как мы уже знаем, и относится понятие локальной культуры.

Концепция эквивалентных культур неизбежно порождает тенденцию абсолютно релятивистского рассмотрения культурно-исторических систем и, как всякая релятивистская система взглядов, оказывается сугубо негативной по своей внутренней природе. Заложенные в ней потенциальные возможности способны лишь к разрушению, но никак не к научному созиданию.

Релятивизм концепции эквивалентных культур есть результат неправомерного отрыва формы выражения различных культурно-исторических систем человечества от содержания этих систем. Возьмем ли мы концепции Шпенглера, Нортропа, Бенедикт или же Херсковица, всем им присущ единый метод исследования исторической действительности и построения своих теоретических систем. С теми или иными вариациями этот метод (по-видимому, наиболее последовательно выраженный в шпенглеровском учении о физиогномике культур) означает не что иное, как отождествление локально-специфических форм, стилей выражения культурно-исторической практики человечества с социально-историческими комплексами во всей их полноте. Именно подобным образом различные культурно-исторические комплексы сводятся представителями концепции эквивалентных культур к единству.

Д. Бидни этот тип сведения культурно-исторической системы к единству называет «эстетической», «формалистической», а также «феноменологической» интеграцией культуры[97]. В основу такой интеграции культуры, замечает автор, кладется скорее ее эстетическая форма или стиль, чем взаимодействие реально функционирующих институтов[98]. В результате такого формального, «физиогномического» (по терминологии Шпенглера) подхода к культурно-исторической практике человечества локальные системы культуры оказываются не различными специфическими проявлениями единого в своем внутреннем содержании и направленности процесса развития человечества, а дискретными, неповторимыми образованиями, выражающими (по словам Бенедикт) «единицы в длинном ряду возможных приспособлений». И именно в силу этой своей неповторимости и относительности они объявляются эквивалентными (равноценными).