Читать онлайн «История и теория медиа». Страница 72

У объекта имеются первичный и конечный держатели (адресант и адресат), то есть персонаж, институт или воля, которые побуждают субъект к достижению объекта. Первичный держатель, как правило, не вверяет миссию герою, а становится владельцем объекта или миссии в когнитивном плане. Если герой сам себя побудил к достижению объекта, он или его воля становится первичным держателем. Конечный держатель – это тот, кто оценивает миссию героя после ее выполнения, то есть санкционирует получение объекта и выполнение миссии. Зачастую конечный держатель – это первичный держатель, который оценивает действия героя после их выполнения с точки зрения первично навязанного им же самим контракта. Если герой сам себе вверил миссию, то с большой долей вероятности после ее выполнения он будет сам оценивать собственные действия (как Родион Раскольников, например). Линия между начальным держателем, объектом и конечным держателем является линией коммуникации, которая определяет отношения между первичным и конечным держателями.

Наконец, у субъекта есть помощники и противники. Их отношения к нему относятся к категории «линии власти» (см. рис. 11.3).

Рис. 11.3. Актантная схема А. Ж. Греймаса

Антигероев (или антисубъектов) у Греймаса нет, потому что, с его точки зрения, антигерои, которые часто стремятся узурпировать миссию у героя, – это такие же субъекты со своими субъектно-объектными отношениями. При этом аналитически можно говорить о трех случаях взаимодействия антисубъектов. В первом случае антисубъект и субъект претендуют на один объект. Такую схему мы можем условно назвать любовным треугольником. Два соперника пытаются добиться предмета интереса. Победа одного приводит к поражению другого, то есть окончание нарративной программы одного из антисубъектов приводит к окончанию программы другого субъекта. Во втором случае антисубъекты являются объектами друг для друга. Так нередко бывает в полицейских фильмах, в которых полицейский и преступник зачастую стремятся встретиться друг с другом, сойтись в схватке, попробовать свои силы. Преступник не стремится укрыться и улизнуть от полицейского; наоборот, стремится вступить с ним в прямую схватку. Наконец, третий случай предполагает, что один из антисубъектов – объект для другого, но у него имеется свой объект: полицейский ловит преступника, преступник стремится к тому, чтобы затеряться и «залечь на дно». У каждого из них своя нарративная программа. При этом преступник представляет собой объект для полицейского.

Все нарративы (или рассказы) – не что иное, как последовательность действий, переводящая из одного состояния к другому. А семантической осью рассказа являются отношения между двумя состояниями. К примеру, в предложении «Ребенок гнался по двору за цыпленком, цыпленок укрылся в курятнике» имеется очевидное противопоставление двух состояний – страха и спокойствия у цыпленка, покоя и динамики у ребенка. Эти состояния могут разбираться на трех уровнях. Первый предполагает анализ не действий, а описаний пространств в их статике. В данном случае мы имеем дело с противопоставлением двух пространств – двора и курятника. Второй уровень – непосредственно нарратив (действия, другими словами). И здесь есть изменения состояния субъектно-объектных отношений: нарративная программа ребенка по попытке поймать цыпленка заканчивается в результате того, что цыпленок укрылся. Цыпленок бежал – цыпленок перестал бежать. Ребенок бежал – ребенок перестал бежать. Наконец, третий уровень – тематический, или семантический. Это может быть противопоставление двух ценностей – опасности и безопасности, которые воплощаются в разных пространствах и изменении действий субъектов.

Любое произведение, в котором имеется действие, предполагает, с точки зрения структурной семантики, когнитивный и прагматичный планы. Когнитивный план обрамляет главное действие произведения и разворачивается во взаимоотношениях первичного и конечного держателей (адресанта и адресата). Сам когнитивный план включает в первую очередь побуждение к действию и его оценку, которая происходит в процессе наградного испытания героя. Это не само действие субъекта как таковое, а, по сути, моральный план его побуждения к действию и оценки испытания адресатом. В сущности, это и есть главный смысл, или мораль, рассказа. Действия героев важны в рассказе не сами по себе, а с точки зрения оценки их мотивов, логики, целей и т. п.

Прагматичный план включает непосредственные действия героев, которые делятся на квалификационное испытание и главное. Квалификационное испытание является не чем иным, как получением субъектом компетенций для выполнения главного испытания. Эти компетенции делятся, в свою очередь, на желание-действие (то есть получение героем знаний и представлений о выполнении действия) виртуального субъекта, который еще не владеет компетенциями, и возможность-действие, которое он получает в результате приобретения навыков, способностей действовать. В результате из виртуального субъекта он становится актуальным. Главное испытание непосредственно включает действия героя по достижению объекта (см. рис. 11.4).

Рис. 11.4. Когнитивный и прагматичный планы в нарративе

Нарративная теория и ее классические основания за последние 30 лет подверглись существенным изменениям, которые связаны в первую очередь с интеграцией количественного контент-анализа в актантные модели и попытками скрещивать, таким образом, качественные исследования, к коим относится классическая нарративистика, и количественные. По частоте действия актеров в качестве тех или иных актантов можно судить о том, кого в качестве субъекта или объекта репрезентирует корпус медийных текстов.

Перед нами не стоит задача продемонстрировать все виды и рамки дискурс-анализа массовых коммуникаций. Такая задача в большей степени подходит пособию по методике анализа процессов массовых коммуникаций, чем учебнику с обзором теорий. Вместе с тем мы считаем важным указать на это направление исследований. В лингвистической группе исследований оно является самым пестрым из-за большого количества различных относящихся к нему теорий, многие из которых находятся на стыке лингвистики с социальными науками, критическими исследованиями (например, такое направление, как критический дискурс-анализ).

Для начала определим понятие «дискурс». Мы уже говорили о том, что «текст» и «дискурс» являются, в определенном смысле, антонимами. Если текст представляет собой нечто линейное и формальное, состоящее из набора четко подобранных и изложенных в определенной последовательности элементов, то дискурс – это означаемое, или тот социальный мир, который данный текст воспроизводит и создает. Дискурс в определенном смысле является не чем иным, как связью текста с социальным миром, воспроизводимым при помощи данного текста.

Дискурсивными исследованиями занимались многие ученые, немалая часть которых была достаточно далека от лингвистики или исследований текстов как таковых. К примеру, одним из классиков в этой области является Мишель Фуко, не имевший отношения к лингвистике. Однако Фуко в таких работах, как «Слова и вещи», «Рождение клиники», «Надзирать и наказывать», четко демонстрирует дискурсивный подход.[265] Используя преимущественно тексты о рассматриваемых им социальных явлениях (о феномене больницы в «Рождении клиники», о специфике наказания и юридического процесса в книге «Надзирать и наказывать»), он характеризует эти явления и прослеживает их социальную эволюцию. Тексты для Фуко становятся «монументами», то есть свидетельствами того или иного социального мира, характеризующими бытовые практики того периода, когда эти тексты написаны.

Классиком анализа медийного дискурса является, безусловно, голландский исследователь Тён ван Дейк.[266] С точки зрения Т. ван Дейка, в основе дискурса лежит определенный когнитивный процесс, то есть восприятие и обработка информации, что связано с устойчивыми представлениями, контекстами или шаблонами, которые позволяют нам безошибочно увязывать тот или иной речевой акт с той или иной ситуацией (типичным набором действий) в социальной действительности: «Ясно, что речевые акты являются действиями, они также конвенциональны по своей природе. Интуитивно мы все знаем, как надо обещать что-либо или поздравлять кого-либо, и это знание, без сомнения, часть нашего знания о мире».[267] Такой набор типичных шаблонов, концептов ван Дейк называет фреймами (этот термин он заимствует у Ирвинга Гоффмана). В основе дискурса лежит какой-то устойчивый фрейм – набор припоминаемых на подсознательном уровне сценариев, коммуникативно связанных с тем или иным высказыванием. Ван Дейк также называет такие шаблоны ситуационными моделями, то есть, говоря языком Ф. де Соссюра, концептами ситуаций.