Читать онлайн «История и теория медиа». Страница 12

• наличие некоей доминирующей идеологии, которая в определенной мере всегда присуща элитам той или иной страны, а журналисты чаще всего отождествляют себя с элитами.

В этом смысле мы не хотим находиться ни на стороне технологических детерминистов, утверждающих, что развитие экономических систем зависит от форм коммуникации, ни на стороне экономических детерминистов, утверждающих, что экономические отношения, способ обмена и проч. в полной мере обуславливают характер сложившейся медиасистемы.

Хотя к XVIII в. развитие экономических систем, рассмотренных в предыдущем параграфе, через обезличивание и защиту прав собственности стимулирует постепенный распад естественных государств и возникновение порядков открытого доступа, эволюция политической системы происходит намного позднее, чем экономических отношений. Эта эволюция выражалась в постепенной инкорпорации граждан (процесс во многих государствах был полностью завершен совсем недавно) в принятие политических решений и в совершенствовании механизмов по созданию гражданского общества и организаций, параллельных государству.

Политическая система средневековой Европы представляла собой набор постоянно изменяющихся в своих границах чрезвычайно распыленных феодальных государств и сеть независимых городов. В этот период основная политическая власть в феодальных государствах держалась по большей части на физическом контроле над ресурсами и территориями, то есть на принудительном насилии. Феодалы использовали свои войска для взимания налогов и податей, что подчиняло им территории. Однако приход иных феодалов и физический захват ими земли приводил к частой смене границ таких государств. В ситуации, когда все держалось на прямом принуждении, о чем мы уже говорили выше, символическая власть была не нужна, а необходим был лишь механизм доведения до населения определенной государственной информации, что часто делалось в устной форме (например, оглашалось на центральных площадях городов). Разумеется, в те времена часто возникали бунты и иные формы протеста, что подавлялось теми же методами прямого насилия и с использованием войск.

Несмотря на это, в Европе были довольно обширные территории, много городов и других поселений, контролирующихся коалициями граждан, городскими магистратами, представителями крупного капитала. Феодалы не всегда могли такие города захватить и подчинить себе, поэтому зачастую вынуждены были договариваться с крупными держателями капитала о возможных мерах защиты таких городов в обмен на определенные виды изъятий (налоги).

Существенной политической властью в этот период обладала Католическая церковь. Будучи вертикально организованной административной структурой, контролируя существенные земельные угодья и паству, церковь являлась той легитимной силой, которая была в состоянии, опираясь на традиции и веру, навязать многие решения жителям. Католическая церковь поэтому в значительной степени контролировала в отдельных частях Европы феодальных правителей, и те были вынуждены считаться с ней. В ситуации конфликтов возникали тяжелые расколы, приводившие к кровавым распрям и серьезным общественным потрясениям. Контролируя всю систему образования (в этот период образование было целиком духовным), церковь регламентировала основные механизмы производства символических форм, в первую очередь книжный промысел, осуществлявшийся под надзором университетских корпораций. Они следили за выходившей литературой, которая издавалась на латыни и была преимущественно религиозной.

Таким образом, церковь централизовала характер учений, которые можно было распространять, язык, на котором можно было отправлять молитвы, а легитимной формой права являлось религиозное право, связанное с культом. Примерно одновременно с изменениями в сфере торговли (о которых было сказано в предыдущем параграфе) в XV–XVI вв. происходит ряд изменений в политической системе. От распыленных феодальных государств Европа переходит к системе национальных государств с централизованными системами администрации и налогообложения. Формируется политическая система легитимного насилия и его применения, что стимулируется появлением права и все более разветвленными и всеобщими его формами. Естественно, развитие законодательства приводило к созданию институтов, обеспечивавших принуждение к исполнению юридических норм и контрактов.

Таким образом, происходило совершенствование форм порядков закрытого доступа: от хрупких государств к базисным и зрелым естественным государствам. Коалиции расширялись, некоторые правила и организации обезличивались, различные слои населения, которых становилось все больше, получали доступ к созданию организаций.

Переход к национальным государствам был связан с двойной логикой: государствам нужна была принудительная власть для того, чтобы не только противодействовать внешним врагам, но и успешно подавлять бунты и поддерживать внутренний порядок. Кроме того, государствам необходимо было стимулировать совершенствование орудий труда и увеличивать ресурсную базу, а также ее эффективность в применении принудительной власти, в том числе над собственными жителями, через развитие администрации и налогообложения.[54] Не менее значимым новшеством становится постепенное изъятие у населения и различных военизированных групп средств на ведение войны (оружия) и сосредоточение их в руках государства. Таким образом, принудительная власть постепенно переходит под контроль национальных государств. Наконец, изымание национальными государствами людских ресурсов на ведение войны, по утверждению Тилли, было эффективнее использования наемников, которые могли предать в любой момент.

Однако строительство национальных государств было сопряжено с необходимостью построения национальной идентичности, которая невозможна без массовых коммуникаций. А базой для строительства национальной идентичности являются в первую очередь национальная культура и национальный язык.[55] Таким образом, распространение массовой информации на национальных языках становится одним из первых коммуникативных изменений, сопровождавших строительство национальных государств.

Процесс массового строительства национальных государств совпадает по времени с появлением книгопечатания. Хотя первое время книгопечатание и находилось под контролем университетских корпораций, оно постепенно выходит из-под надзора церкви, поскольку университетское образование становится светским. Университетская цензура по-прежнему процветает, но издается теперь уже не только церковная литература. Превращение образования в светское продиктовано также возникновением национальных государств, которым требуются мощные бюрократические административные аппараты. В это же время происходит постепенное отделение казны государства от частной казны короля, и требуются администраторы, способные распоряжаться финансами. Соответственно, растет интерес к наукам.

Книжный промысел, хотя и продолжает быть организованным в рамках университетских корпораций, уже не зависит напрямую от монахов, которые в допечатное время занимались переписыванием книг. Книгопечатание становится самостоятельным коммерческим видом деятельности, а книготорговля и книгоиздание – самостоятельной отраслью. Появление книгопечатания выводит символическую власть из-под контроля церкви и государства одновременно, что приводит к попыткам манипулировать новым средством коммуникации с двух сторон. В первую очередь новое средство коммуникации активно берут на вооружение администрации государств, многие из которых в это время были княжествами, и используют в борьбе за свое политическое господство, против Католической церкви. Массовое тиражирование протестантских доктрин и применение печатного станка для распространения 95 тезисов Мартина Лютера положительно воспринимаются многими германскими князьями для того, чтобы укрепить собственную светскую власть, обособившись от католицизма и одновременно предоставив привилегию Лютеру и его сторонникам.[56]

Еще одной угрозой символической монополии церкви становится перевод Библии на национальные языки. Такие переводы стали достаточно ходовым товаром у книготорговцев, несмотря на многочисленные запрещающие акты (буллы) Католической церкви. Контроль за исполнением этих предписаний возлагался на местные власти, поэтому эти запреты работали не в полной мере или не работали вовсе. Интересна аргументация папского двора, издающего подобные запрещения: перевод Библии на местные языки считался опасным, потому что позволял обычным «смертным» знать Евангелие лучше, чем его знали священники в приходах, где отправляли службу на латыни и имели приблизительное представление о содержании книг Нового Завета. Соответственно, это подрывало доверие к церкви. Таким образом, массовое тиражирование и издание книг на локальных языках способствовали возникновению национальных государств.[57] Существенная политическая роль книгоиздания, безусловно, приводила к попыткам манипулирования книгопечатанием и жесткому регулированию этого рынка. Повсеместно корпорации книгоиздателей контролировались университетами либо структурами, созданными под эгидой государственных администраций. Все, кто хотел заниматься книжным промыслом, должны были сдавать специализированный экзамен, вносить залог. В некоторых странах регламентировалось количество подмастерьев и учеников книгопечатников. Таким образом искусственно сдерживался рост количества новых книгоиздателей. Чаще всего контролирующим органам были вверены цензурные функции. Вся литература в той или иной степени просматривалась и проходила жесткий контроль. Однако цензурные органы не успевали за растущими объемами литературы, особенно в эпоху Просвещения, когда количество новых названий книг существенно увеличилось. Кроме того, в ситуации войны за политическую власть между Католической церковью и правителями на местах, а также в условиях уже сложившейся религиозной схизмы между протестантизмом и католичеством цензурные предписания не могли быть всеобъемлющими.