Читать онлайн «Проективный словарь гуманитарных наук». Страница 5

Симптомы такой тенденции к синтезу видны в методологических работах Т. Куна, П. Фейерабенда, Ж. Деррида, которые устанавливают приоритет конструктивного мышления над эмпирическим даже в естественных науках – и тем более в гуманитарных, где призванием ученого становится создание новых идей, парадигм и способов их артикуляции. Труды Ж. Делеза и Ф. Гваттари направлены именно на масштабное обновление философского языка, синтез новых концептов и терминов:

«…Философия – дисциплина, состоящая в творчестве концептов… <…> На это нельзя возражать, что о “творчестве” обычно говорят применительно к чувственным вещам и к искусствам… Собственно, науки, искусства и философии имеют равно творческий характер, просто одна лишь философия способна творить концепты в строгом смысле слова. Концепты не ждут нас уже готовыми, наподобие небесных тел… Их должно изобретать, изготавливать или, скорее, творить, и без подписи сотворившего они ничто. <…> Платон говорил, что следует созерцать Идеи, но сперва он должен был сам создать концепт Идеи. Чего стоит философ, если о нем можно сказать: он не создал ни одного концепта, он не создал сам своих концептов?» [12]

Проективный словарь – дальнейшее развитие этой тенденции. В нем подчеркнуто трансформативное начало гуманитарного мышления, призванного не только изучать, но и по-новому формировать явления культуры. Если предметная область философии: идеи, понятия, категории, универсалии – представлена прежде всего в языке и текстах, то задача философии – не просто исследовать, но и расширять существующий язык, лексические поля, синтезировать новые концепты, вводить новые языковые правила, увеличивать объем говоримого – а значит, и мыслимого и потенциально осуществимого.

Сходные процессы «словаризации» происходят и в других областях культуры, даже таких далеких от философии, как кино, где возникает так называемый «database narrative» (термин Льва Мановича), то есть «повествование, основанное на базе данных». Не фильм снимается по сценарию, а сценарий составляется по тем образам, картинкам, которые имеются в базе киноданных, в видеословаре. Сначала кинотезаурус, потом составленный из его единиц видеоряд, кинотекст. Причем из одного ресурса образов можно создать разные кинотексты, выражающие идеи и позиции разных авторов. Так и в Проективном словаре латентно содержится множество текстов, которые могут работать от энергии предложенных слов-понятий, реализуя разные их смысловые возможности. Проективный словарь – это порождающая модель расходящегося ряда гуманитарных текстов, способных иметь противоположную направленность, воплощать разные концепции, но при этом использовать общий терминологический ресурс.

Проективность может быть понята как свойство не только словарного жанра, но и метода мышления. Проективное мышление, в отличие от дескриптивного или адаптивного, само создает свой предмет и проецирует его в растущую систему понятий [13]. «Проективизм» как метод сочетает в себе такие интеллектуальные традиции, которые считаются трудно совместимыми: ницшевскую философию жизни и витгенштейновскую философию языка – витализм и лингвизм. Лингвовитализм (linguovitalism) – это расширение жизненного пространства философского языка, умножение его мыслимостей и говоримостей. Согласно аналитической традиции, идущей от Л. Витгенштейна, философия как «критика языка» призвана изучать языковые игры, уточнять значения слов, понятий и правил, используемых в речевых практиках: в быту, науках, искусствах, разных профессиях. Однако, по мысли Витгенштейна, «термин “языковая игра” призван подчеркнуть, что говорить на языке – компонент деятельности или форма жизни» [14]. Следовательно, философия имеет и другое призвание: вести собственную языковую игру, постоянно пересматривать и расширять ее правила, концептуальную основу, объем ее лексических и грамматических единиц, метафор и мыслеобразов. Ницшевский витализм приходит на помощь витгенштейновскому лингвизму и переносит на язык все те заповеди могущества, доблести, отваги, которые Ницше обращает к жизни. В таком случае дерзость словотворчества, витальность самого языка и является методологической основой системно-проективного подхода к задачам и возможностям гуманитарных наук.

Проективное мышление и лингводизайн как его разновидность имеют свои алгоритмы, хотя не всегда они ясно прослеживаются, а главное, не работают автоматически для создания новых словопонятий, – но задним числом объяснимы. Покажем, как создаются новые концепты из комбинации значимых элементов языка, на примере двух терминов – этического («благоподлость») и логико-лингвистического («инфиниция»).

Суждение «глупость есть порок» может рассматриваться аналитически, в манере Джорджа Мура, одного из зачинателей английской лингвистической философии, как эквивалентное суждениям «я плохо отношусь к глупости» или «глупость вызывает у меня негативные эмоции». Однако такой анализ сам по себе интеллектуально тривиален, тавтологичен, если он не ведет к попыткам новых синтезов. Приведем ряд синтезирующих вопросов и суждений. Всегда ли глупость – порок или в определенных ситуациях она может быть добродетелью? Если ум может служить орудием порока, то не может ли глупость служить орудием невинности? Вспомним слово «благоглупость», введенное в язык М. Салтыковым-Щедриным: с благими намерениями можно совершать большие глупости, тем самым действуя наперекор целям.

Если возможна «благоглупость», то не возможна ли и «благоподлость»? Это слово кажется сомнительным оксюмороном: если нехватка ума еще может сочетаться с благими намерениями, то как быть с извращением воли? Можно ли предавать, мучить, кощунствовать с благими намерениями? Очевидно, можно, и диапазон примеров очень широк: от Великого Инквизитора у Ф. Достоевского до Павлика Морозова в советской агиографии. Великий Инквизитор во имя блага, сытости и довольства людей отнимает у них тяжелый, мучительный дар свободы. Пионер-герой, как и тысячи «настоящих советских людей», повинуясь внушенным ему представлениям об общественном благе, доносит властям на своего отца и других близких. Таким образом, суждение «глупость есть порок», тривиальное как предмет анализа, может стать основой для синтеза далеко не тривиальных суждений и словообразований, таких как «благоподлость».

Приведем еще один пример синтеза нового словопонятия. «Дефиниция» – важный термин философии и лингвистики. Существует множество дефиниций «дефиниции» и таких ее разновидностей, как «аналитическая», «контекстуальная», «увещевающая», «уточняющая», «прескриптивная» дефиниции и др. Но поставим такой вопрос: все ли понятия поддаются дефиниции? И не может ли быть такой дефиниции, которая выявляла бы именно существенную неопределимость понятия?

Такой тип определения мы назовем инфиницией (infinition). Это сращение двух слов – definition (определение) и infinity (бесконечность), происходящих от одного латинского корня finis, конец, предел. По-русски «определение» и «беспредельность», срастаясь, дают такое же по смыслу слово «беспределение». Инфиниция – бесконечно отсроченная дефиниция, которая определяет некое понятие и вместе с тем указывает на его неопределимость. Инфиниции часто применяются в отношении базовых, всеопределяющих и неопределяемых понятий, таких как «Бог», «душа», «бытие», «жизнь», «мудрость», «любовь». Инфиниции особенно характерны для религиозно-мистических направлений мысли. Пример инфиниции: «Дао производит полноту и пустоту, но не есть ни полнота, ни пустота; оно производит увядание и упадок, но не есть ни увядание, ни упадок… Дао нельзя услышать: то, что можно услышать, не Оно. Дао нельзя увидеть: то, что можно увидеть, не Оно… Таким же образом Дао не допускает быть названным» (Чжуан-цзы).

Так, построением логических и лингвистических альтернатив и перекомбинаций своих компонентов строятся новые концепты [15].

Подведем итог. Если анализ находит в суждении сочетание таких элементов, как abc, то синтез порождает сочетания bca или cba – новую мыслимость, еще не опознанный ментальный объект, требующий своей интерпретации, нового акта анализа и последующего нового синтеза. Г. В. Лейбниц полагал искусство синтеза более важным, чем анализ, и определял его как алгебру качеств, или комбинаторику, «в которой речь идет о формах вещей или формулах универсума, то есть о качестве вообще, или о сходном и несходном, так как те или другие формулы происходят из взаимных комбинаций данных a, b, c и т. д., и эта наука отличается от алгебры, которая исходит из формул, приложимых к количеству, или из равного и неравного» [16]. Разумеется, синтез – это не только комбинаторика, это и креаторика, создание неизвестного на основе перекомбинации, переинтеграции известного. Это новый уровень системной целостности всех прежних и заново вводимых знаков и их смысловых отношений.