Читать онлайн «Кухня первобытного человека. Как еда сделала человека разумным». Страница 33

Об охотниках-самояди упоминает Лаврентьевская летопись под 1096 годом. О них же итальянский путешественник XII века Плано Карпини пишет: «…Эти люди, как говорят, живут только охотами; палатки и платье их также сделаны только из шкур зверей»[180], то есть, скорее всего, оленьих.

Другой итальянец, священник Франческо Негри, путешествовавший по Скандинавии в середине XVII века, оставил довольно странное описание процедуры охоты на оленя: лапландцы создают шум, зверь пугается и поворачивает на шум голову. «При этом он забывает поднимать свои ноги на достаточную высоту и с достаточной силой ставить их, чтобы поддерживать движение по льду. Вследствие этого он скользит и падает… Упавший зверь пытается встать, но не может»[181]. Тут-то его и атакуют. Возникает закономерный вопрос — видел ли он когда-нибудь северного оленя? Самое забавное, что более поздние авторы вполне серьезно цитируют описание этого странного способа охоты.

Француз Пьер-Мартин де Ламартиньер, врач, бывший в составе морской экспедиции, организованной Датским торговым обществом в 1653 году на север Европы, попробовал поднесенное лапландцами мясо северного оленя — «животного, только и водящегося в этих широтах: в Лапландии, Борандаях, Самоессии, Сибири, на Урале и других диких странах, которых мы не знаем…». В свою очередь, члены экспедиции угощали северных охотников своей провизией, состоявшей из сухарей и солонины, «но и наши кушанья им не понравились, как и ихние нам». Француз был удивлен очень близкими отношениями между лапландцами и прирученными ими оленями, которые, казалось, понимали друг друга: «Приготовив все к отправке, хозяин, которому принадлежали все олени, пошептал на ухо каждому из них несколько слов, говоря им, как я полагаю, куда нас надо отвезти, — и они понеслись с такой быстротой, что мы думали, будто летим на чертях…»[182]

Англичанин Джон Перри, находившийся на русской службе в петровскую эпоху, писал о самоедах: «Питаются преимущественно оленями, медведями и другими дикими зверями, дичью, сушеной рыбой и репой, заменяющей им хлеб». «Страна эта изобилует оленями, особого рода мхом, который растет на земле и на деревьях в лесах; от этой пищи они очень жиреют зимою. Эта особая порода оленей, которую Бог и природа приспособили к этой холодной стране, жителям которой они оказывают такие многосторонние услуги…» Перри чрезвычайно сочувствовал бедности и убожеству, в которых, по его наблюдениям, пребывают дикие племена, вынужденные питаться «самой непотребной пищей» — внутренностями животных (отметим, что они всегда являлись главным лакомством охотничьих племен). И вслед за Тацитом удивлялся: «Несмотря на то, народ этот очень доволен своим образом жизни, и многие из туземцев, бывших в России, на предложение остаться там отвечали, что предпочитают вернуться к месту своего рождения, чтоб там жить и умереть. Так дал Бог способность всякому народу быть довольным своей судьбою»[183].

В петровскую же эпоху путешественник и художник голландец Корнелий де Бруин (1652–1727), прибывший в Россию через Архангельск и проехавший через всю страну до Астрахани, дал детальную роспись различным племенам охотников, проживавшим в Сибири: «Самоеды распространены в Сибири до главнейших рек ее, как-то: Оби, Енисея, Лены и Амура, впадающих в Великий океан. Последняя река составляет границу самых крайних владений московского царя со стороны Китая, так что сказанные обитатели уже не переходят за нее. Между реками Леной и Амуром живут якуты, которые суть особый вид татар, и ламуты, питающиеся оленями, как и самоеды: число их простирается до 30 000; они отважны и воинственны. Есть еще другой народ у берегов моря, называемый юкагиры, или югра. Эти уже во всем походят на самоедов в одежде и живут в пустынях (в степях). Как собаки, они едят кишки и другие внутренности сырьем. Все эти народы говорят различными языками. Есть еще тут и четвертый народ, коряки, называемые так от страны, в которой они обитают, и живут они точно так же, как и самоеды. К этим последним можно присоединить еще другой народ, называемый чукчи»[184]. Самым большим испытанием для голландца стала встреча с царем Петром I под Воронежем, едва не стоившая путешественнику жизни: размашистое русское гостеприимство оказалось тяжким испытанием для его здоровья.

С XVIII века начинается систематическое и более приближенное к жизни описание охотников, в том числе привычек, быта, взаимоотношений с оленями и традиций приема пищи. Причем как в записках иностранных путешественников, так и в описаниях специально снаряженных российским правительством экспедиций, основной целью которых было изучение и описание географии и народонаселения Сибири и районов Крайнего Севера. Все они свидетельствуют о существовании племен, основой питания и вообще существования которых был северный олень. Причем в удаленных регионах сохранялась охота на дикого оленя, в то время как ряд народов чаще всего под влиянием мигрировавших на север Сибири из южных азиатских регионов скотоводов перешел к оленеводству.

Народы, считающиеся потомками палеолитических племен-оленеводов, живут и в наши дни. Это юкагиры и нганасаны, чукчи, коряки, эвенки и эвены и многие другие — древнейшее население Сибири. Надо отметить, что существует большая путаница в наименованиях различных народов Сибири и Крайнего Севера: они менялись с веками, не соответствовали самоназваниям, условно объединялись российским, а потом советским правительством в определенные группы, и поэтому разобраться в них бывает непросто. Однако очевидно, что ко времени составления более или менее серьезных и системных описаний их жизни и уклада они все делились на три большие группы по роду занятий: охотники на диких оленей, оленеводы и охотники на морских животных; причем часто разделение на эти три группы имелось внутри одного племенного объединения: так, известны береговые чукчи, занимавшиеся морским промыслом, оленные, кочевавшие за стадами полуприрученных оленей, и пешие, основой существования которых была охота на дикого оленя.

Охотились эти народы чаще всего древнейшими способами, среди которых самым распространенным была сезонная охота на мигрирующих оленей, переправлявшихся через реку в строго определенных местах, — так называемые «поколки» или «проколки» (в литературе встречаются оба термина). Караулившие стадо оленей у переправы охотники меткими ударами длинных копий, на которые были насажены острые каменные или костяные наконечники, поражали животных в сердце или другие жизненно важные органы. Охотились, как правило, весной и осенью, набивая столь значительное количество животных, что мяса хватало надолго. Скорее всего, этот вид охоты был распространен и в каменном веке: сохранилось знаменитое изображение оленей, окруженных рыбами (один из редчайших случаев их изображения в древности), хранящееся во Франции в музее Сен-Жермен. Скорее всего, древний художник таким образом изобразил переправу оленей через реку, важный момент охотничьей жизни племени.

Основоположник полярной археологии капитан Г. А. Сарычев в своем детальном описании Северо-Восточной Сибири и побережья Ледовитого океана конца XVIII века, запечатлел и происходящую два раза в год «оленью плавь» — в мае, когда олени передвигаются из лесов к морю, и осенью, когда они возвращаются назад в леса: «…На воде колют их великое множестве, так что один человек может убить в день до шестидесяти оленей и более». Известно было юкагирам и еще важное свойство оленьего табуна: он всегда следует за «передовым оленем». Пока вожак не переплывет на другой берег, нападать на животных нельзя: если вожак испугается и вернется, все олени последуют за ним. Зато если уж он переплыл на другую сторону реки, олени обязательно продолжат переправу вслед за главным, несмотря ни на какие угрозы и опасности. Г. А. Сарычев пишет, что оленье мясо местные жители «разрывают на тонкие пластинки и сушат. Мозг и языки оленьи почитаются самым лучшим куском»[185].

При этом рыболовство, так же как и в случае с палеолитическими охотниками, по мнению большинства исследователей, в прошлом не было знакомо племенам севера Евразии. В том числе и тем, кто занимался охотой на морских животных, несмотря на проживание на берегу океана и сибирских рек и озер, изобиловавших рыбой. О том, что в прошлом у них не было этого промысла, свидетельствуют неразвитость орудий и слабое оснащение средств лова[186]. Однако с XVIII века ловля рыбы стала играть все возрастающую роль, что крайне пригодилось северным народам, учитывая стремительное сокращение в XIX и XX веках поголовья диких оленей.

Ряд традиций древних охотников был перенесен и на возникший позднее оленеводческий уклад. Так, согласно поверьям коряков Камчатки, олень, которому суждено погибнуть, должен умереть свободным, человек не должен прикасаться к животному, чтобы не осквернить его и себя. Специальным арканом оленя удерживали на месте и убивали быстрым коротким ударом длинного копья. Ритуал этот сохранялся столетиями и явно свидетельствует о том, что оленеводы Севера были изначально охотниками и имитировали убийство на охоте с прирученным оленем. Однако в XX веке пришлось отказаться и от этой традиции: в условиях советского планового хозяйства и массового забоя животных для сдачи государству соблюдение таких, как пишет современный исследователь, «(скорее — сакральных) взаимоотношений человека и оленя стало невозможно… Какие уж тут арканы, копья и „смерть на свободе“ — загнанных в корраль хрипящих оленей попросту хватали за рога и перерезали им глотки ножами. Эта процедура настолько противоречила всем традициям, что оленеводы приступали к „плановому забою“, только затуманив мозг изрядной дозой водки: иначе было невозможно заставить себя переступить через складывавшиеся веками отношения человека и зверя, дающего ему пищу»[187].