Читать онлайн «Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период». Страница 77

Многие фотографы не ограничивались частными заказами, а брались с удовольствием за более масштабные проекты. Например, владимирский фотограф господин Иодко. У него был павильон на главной улице — Большой Московской. Тем не менее газеты сообщали: «Губернской земской управой сделан заказ фотографу В. В. Иодко на 7 тысяч экземпляров открыток с видами Владимира и его окрестностей. Карточки будут разосланы в начальные земские школы по 10 и более экземпляров».

Действительно — кому же этим делом заниматься, как не популярному фотографу?

Магазин — более-менее цивилизованная форма взаимоотношений покупателя и продавца. Другое дело — рынок, торжище, существовавшее в таком формате с самых что ни на есть допотопных времен.

О маленьком Суздале современник писал: «Особенно оживлялся город в базарные дни, зимой — по субботам, а летом по воскресеньям, когда съезжались окрестные крестьяне и вели торг своими товарами под открытым небом в определенных местах: на Конной — лес: тес, лафет, палуба, жерди, половые доски, бревна, столбы, дрова; по южному фасаду площади — деревянные изделия: кадки, ушаты, коромысла, лопаты, грабли; а по южной ограде Ризоположенского монастыря торговали древесным углем, который привозили из соседнего уезда, преимущественно из села Филяндина, за Сергеихой. На Хлебной площади устанавливались подводы с зерном: рожью, пшеницей, ячменем, гречневой крупой, овсом, льносеменем, маслом. Там же находились и общественные весы, так называемая «таможня». На другой половине площади, у Торговых рядов, продавались предметы транспортного оборудования: станки, оси, колеса, оглобли, большие корзины для саней-розвальней, а в южной части этой площади, за Воскресенской церковью, летом и осенью торговали продукцией суздальских садов: ягоды, яблоки, груши».

В больших городах все было по-другому. Рынок — больше по размерам, с незатейливыми развлечениями, да и действовал он каждый день, а не по выходным. Константин Федин, например, описывал «верхний базар» в Саратове: «Толпа кишела шулерами, юлашниками, играющими в три карты и в наперсток. Дрались пьяные, ловили и били насмерть воров, полицейские во всех концах трещали свистками. Кругом ели, лопали, жрали. Торговки протирали сальцем в ладонях колбасы — для блеска, жарили в подсолнечном масле оладьи и выкладывали из них целые каланчи, башни и горы. Хитрые мужики-раешники показывали панорамы, сажая зрителей под черную занавеску, где было душно и пахло керосиновыми лампами. Деревенский наезжий люд бестолковыми табунками топтался по торговым рядам, крепко держась за кисеты с деньгами. До одури бились за цену татары, клялись и божились старухи, гундели Лазаря слепцы да Божьи старички, обвешанные снизками луковиц, тоненько зазывали: «Эй, бабы! Луку, луку, луку!..»».

Илья Бражнин описывал архангельское торжище: «Примечательнейшим местом старого Архангельска был базар, раскинувшийся на площади возле Буяновой, позже Поморской улицы. Архангельский базар был своеобычен и имел сугубо местный колорит. Продукты на него привозили из окрестных деревень по преимуществу крестьянки. Они приезжали из-за реки на восьмивесельных карбасах, нагруженных так, что сидели почти до уключин в воде. Гребли только жонки, гребли по-особому — часто, споро и дружно. Они не боялись ни бури, ни грозы, ни дождя, ни дали. Молоко, простоквашу и сметану, вообще молочные продукты, они привозили в огромных двоеручных, плетенных из дранки корзинах. Восемь жонок, которые только что бойко гребли в карбасе, да девятая, сидевшая на руле, выволакивали из него корзины, и все в ряд, неся восемь двоеручных корзин, шествовали от пристани к базару.

Молоко продавалось в деревянных полагушках — бочечках-бадейках с тремя-четырьмя обручами и полулунной прорезью на верхнем донце. Эта полулунная прорезь затыкалась такой же полулунной деревянной крышечкой, обернутой снизу чистейшей полотняной ветошкой. Хозяйки придирчиво выбирали молоко, приходя на базар со своими деревянными ложками.

Жонки, как сказано, приезжали на базар каждый день, но мужики появлялись на базаре не так часто и только с рыбой, выставляя улов тут же перед собой поверх брошенной на землю рогожки. Архангельские крестьяне в свободное от полевых работ время почти поголовно промышляли либо неподалеку от своих деревень, либо уходя к Двинскому устью, розовотелую семужку, узконосую стерлядку, плоскую черно-белую камбалу, щуку и другую рыбу. Деревни, как правило, ставили при реках, и у каждого хозяина были мережи, морды и прочая снасть.

На базаре продавали рыбу не только сами ловцы, но также и перекупщики. Кроме того, по закраинам базарной площади стояли просторные в два створа лавки местных рыбных тузов. Продавали в них очень хорошо разделанную, распластанную и просоленную треску, а также семгу и огромные — килограммов до двухсот — туши истекающего жиром палтуса.

Торговали и мясом, только что стреляной дичинкой и разными галантерейными мелочишками. Торговали с лотков серебряными изделиями: всякими перстеньками с цветными камешками-стекляшками (супирчиками), висячими серьгами-колачами, кольцами с цинковой прокладкой внутри «от зубной боли» и серебряными, тисненными из тонкого листа коровками, которые жонки покупали, когда заболевала корова, чтобы повесить эти жертвенные коровки перед образом святого Фрола — покровителя стад».

Кстати, в губернских городах существовали рынки, которые в маленьких и сокровенных уездных столицах были просто немыслимы. Это специальные рынки для бедноты. В частности, в Нижнем Новгороде такой торг располагался в нищенском районе, на дне так называемого Почаинского оврага. Краевед Дмитрий Николаевич Смирнов описывал его в таких словах: «Узенькое пространство оврага кишит говорливой толпой. На земле кусочками лежит одежда преимущественно вышедших из моды фасонов: мужские люстриновые пиджаки, сюртуки, фраки, бекеши, казакины, суконные, фризовые и камлотовые шинели… Женские драповые тальмы, ватерггуфы, ротонды, меховые капоры, башлыки… Местами — груды обуви, при надобности можно было найти обувь и в полтинник — это пресловутые чуньки или опорки, украшавшие ноги обитателей нижегородских трущоб».

Что поделать — голытьба стремилась в город покрупнее, понажористее, в уездных городках делать ей было абсолютно нечего.

Еще один формат — сезонный, а именно ярмарки. Самой знаменитой, разумеется, была Нижегородская, или Макарьевская, поскольку поначалу она находилась рядом с Макарьевским монастырем. Впервые ярмарка упомянута в грамоте государя Михаила Федоровича в 1641 году, а в августе 1816 года ее постигло весьма популярное в старой России бедствие, а именно пожар. К тому времени власти уже устали от жалоб послушников находившейся поблизости обители. Жалобы были, в общем, обоснованы — они не для того оставили мирскую жизнь, чтоб наблюдать под стенами монастыря обилие шумных, подчас подвыпивших купцов. Правда, в былые времена монахи получали с привозных товаров свою пошлину — «на свечи, и ладан, и церковное строение, и братии на пропитание». Однако «светский» государь Петр Великий эти сборы упразднил, и выгод для монастыря от ярмарки не стало. И в октябре того же 1816 года, пользуясь случаем, государь Александр издал «Высочайшее утверждение» о переводе ярмарки в губернскую столицу, в Нижний Новгород. Место ей нашли на стрелке Волги и Оки. Увы, каждый год по весне, в половодье ярмарочный городок неизбежно затапливало. Видимо, об этом просто не подумали. И каждый раз, когда вода спадала, приходилось приводить весь комплекс в надлежащий вид.

А комплекс был сооружен на славу. Строительством руководил инженер-испанец Августин Августинович Бетанкур (тот самый, который построил московский Манеж). По личному его проекту был сооружен так называемый Главный ярмарочный дом. Правда, спустя полстолетия он начал заметно разрушаться (ежегодные паводки явно на пользу не шли). Пришлось отстроить новый — по проекту архитекторов Треймана, фон Гогена и Трамбицкого. А надзирал за строительством господин Иванов, главный ярмарочный архитектор (именно так и называлась его должность).

К счастью, этот дом дошел до наших дней (сейчас в его стенах размещен магазин «Детский мир»). Сохранился и так называемый «Староярмарочный собор» — Спасский храм (поначалу он был посвящен «покровителю» ярмарки святому Макарию), построенный в 1922 году под руководством самого О. Монферрана, автора петербургского Исаакия.

Правда, и здесь не обошлось без неприятностей. Уже в середине XIX века появлялись вот такие заключения: «Трещина в приделе преподобного Макария в передней стене и в арке запресованного окна, сквозная, восходящая от пола до купола». Или: «В середине арки на левой стороне алтаря идет трещина во всю длину арки, восходит в купол, отчего иконостас вышел до полувершка из своих мест в стене с обеих сторон». Причиной тому были малограмотные профилактические меры против паводка. Дьякон собора А. Снежницкий об этом писал: «Собор стоит на насыпи, на песчаном холме… в предотвращении здания от окских и волжских весенних вод. К несчастию, предохранение насыпью от весенних разливов не удалось. Насыпь низка… В Спасский собор можно было въехать на лодке».