Читать онлайн «Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху». Страница 26

Мифинформационная эпоха

Сбор информации характерен для цивилизации в той же мере, что и сбор пищи для кочевых культур, а позже для городских общин — излишки урожая и стратифицированные социальные иерархии. С того момента, как первый писец взял тростинку и нацарапал первую самую настоящую базу данных на прохладной глине Шумера, информационный поток стал инструментом власти и контроля — религиозного, экономического и политического. Едва ли случайно и то, что первая настоящая «печатная машинка» появилась одновременно с возникновением городской цивилизации, и то, что первоначальной целью технологии было переправлять материальные блага в руки жрецов.

Но только в XX столетии информация стала самоценной. Люди все в большей степени стали посвящать себя ее сбору, анализу, передаче, продаже и использованию. Еще более значимо, что они построили машины для автоматизации этих процессов и выполнения этих задач с эффективностью, превосходящей их собственную, и этот информационный пожар охватил ширящийся аппарат науки, коммерцию и коммуникации. В сознании множества людей то, что прежде было просто знанием, стало мутировать в новую сферу самой реальности, лежащую следом за материей и энергией в качестве одного из фундаментальных «кирпичей», составляющих фундамент космоса. Если электричество — это душа современной эпохи, то информация — это ее дух.

Говоря проще, «информация» означает практически полезный фрагмент овеществленного опыта, единицу смысла, занимающую в иерархии знаний место где-то между данными и сообщением. Будучи, по сути, внетелес-ным, «ментальным» элементом, информация тем не менее происходит из внешнего физического мира. Она накрепко прикована к материальному миру в виде газет, термометра или звуковых колебаний воздуха, исходящих из уст оратора. Информация возникает в зазоре между сознанием и материей. В середине XX века стала появляться точная научная терминология, связанная с этим предметом. Эта терминология вторглась в биологию, социальные науки и массовую культуру, трансформируя наше понимание самих себя и институты нашего общества. Компьютеры сделали машинную обработку данных частью повседневной жизни, а новые коммуникационные технологии встроили людей в глобальную сеть обмена сообщениями и сигналами.

Информация неизбежно стала одной из тех идей, смысл которой расширяется до тех пор, пока уже не начинает исчезать. Вы можете наполнить миллион томов туманными домыслами, которые породило понятие «информации», особенно когда этот технический термин соотносится с социальными и культурными формами знания. В то же время постоянно меняющиеся границы термина придали этой идее мистический ореол бестелесности. Несмотря на свою былую «объективность», информация стала почти светящейся иконой, фетишем и логосом одновременно. Поскольку информация имеет отношение к сознанию и материи, научному и психическому, жестким дискам и ДНК, это привело к возникновению философских концепций, как глупых и сырых, так и глубоких, перестраивающих, возможно весьма угрожающим образом, наше представление о «я» и его космическом доме. Гностицизм — едва ли единственная подъездная дорога к складу архетипов, таящихся под светским покрывалом «информации», но именно он позволяет подчеркнуть метафизические аспекты и тот прометеев огонь, который эта новая категория реальности разожгла в сознании послевоенного мира.

В конце 1940-х годов исследователь из Bell Labs Клод Шеннон объявил о рождении теории информации, абстрактного технического анализа сообщений и коммуникации. Строгое описание информации, по Шеннону, первоначально принятое только учеными и инженерами, заронило семена концепций, которые пышным цветом расцвели позже. Теоретический инструментарий, созданный Шенноном, подходил к любому сценарию передачи сообщений по каналу связи от отправителя к получателю. В принципе при помощи этой теории можно описать беседу в баре, репликацию генетического материала или эпизод из «Спасателей Малибу», передаваемый пищащим спутником в миллионы телеприемников по всей стране. Для того чтобы герои сериала достигли своей цели, послание должно претерпеть атаку «шума» — случайных флуктуации, интерференции и ошибок в передаче данных, которые неизбежно ухудшают сигнал на его пути сквозь обреченный на ошибки аналоговый мир. Популярная детская игра в «глухой телефон», когда нашептанная фраза переходит от человека к человеку по кругу (процесс, который всегда изменяет сообщение), дает неплохое представление о семантическом дрейфе и деградации сигнала. Разряды статического электричества, которые коверкают разговоры по сотовому телефону, — пример еще более неприятного шума во всей его уродливой славе.

Столкнувшись с этим опасным противником, Шеннон отпраздновал победу, когда сформулировал свою вторую теорему, обосновавшую возможность такого кодирования сообщений, при котором они могут гарантированно сохраниться, путешествуя по Долине Шумов. Единственное ограничение, которое должно учитывать уравнение, — пропускная способность канала, или, в радиотехнических терминах, ширина полосы частот. Вторая теорема Шеннона вовсе не сулила обретение «идеального кода» — этого святого Грааля информационной теории, но она показала, что передача данных без потерь технически возможна. В целом его теория показала, что целостность сообщения может быть обеспечена его переводом в цифровые коды разной степени сложности, избыточности и требовательности к пропускной способности. Вместо того чтобы посылать сообщения в сыром виде, их снабжают дополнительной информацией — эквивалентом декодирущих ключей или, другими словами, данными, которые позволяют получателю узнать, что полученное сообщение верно. Эта дополнительная информация, или метаинформация, напрямую зависит от резервирования канала, повторения, которое гарантирует, что сообщение будет преобладать, даже если шум поглотит часть его по пути.

Это стало отличной новостью для работодателей Шеннона, которые процветали, занимаясь приумножением телефонных линий в стране и применяя ноу-хау военных коммуникаций к гражданской жизни. Подобно учению о комплексности и теории хаоса в наши дни, теория информации в свое время стала Большой Идеей, на которую представители различных дисциплин возлагали большие надежды, связанные с пересмотром и объяснением картины познанного мира. Как только информация приобрела абстрактную и универсальную форму, она каким-то образом стала более реальной. Не просто фразой или загогулиной на одной из черных меловых досок в Bell Labs, но мировой силой, объективным, хотя и, в сущности, умозрительным материалом, с помощью которого можно истолковать множество на первый взгляд не связанных между собой явлений, сведя их к хрустящему набору битов.

Итак, в 1950-1960-х годах социологи, психологи, биологи, корпоративные менеджеры и деятели медиа начали переосмысливать и перестраивать сферы своей деятельности, принимая во внимание теорию информации. Картина механизма, состоящего из сигналов и шумов, отправителей и получателей, стала в большой степени влиять на облик культуры. Информационная парадигма стала вторгаться в гуманитарный дискурс, обещая эффективно разрешить все виды запутанных проблем, касающихся общения, обучения, мышления и социального поведения, — каждая из которых отныне зависела от более или менее эффективной системы обработки информации. Расцветшая в послевоенном обществе технократия, похоже, нашла свой lingua franca: объективный, утилитарный, вычислительный язык контроля, при помощи которого можно было управлять карнавалом человеческой жизни.

Все это приводило к столкновению информации со смыслом, который, несмотря на весь анализ, предпринятый лингвистами, социологами и когнитологами, остается одним из наиболее замысловатых, соблазнительных и самых пугающих символов в уравнении человека. Смысл одновременно является обыденным основанием для повседневной работы ума и вдохновляет нас на самые глубокие, творческие и духовные поиски. Но смысл, даже «значение» в строгом лингвистическом определении, печально известен своим ускользанием от любых определений. Хотя попытки переосмыслить смысл через абстрактную концепцию информационного знака были жизненно необходимы для развития коммуникационных технологий, абсолютное доминирование информационной модели может стоить слишком дорого. Теория информации хороша, когда мы говорим о радиоприемниках и радиопередатчиках, телефонных линиях и киосках Тасо Bell для автомобилистов,[18] но ее универсальное применение высасывает соки из богатого живого мира смыслов, в котором на самом деле живет человек, мира, чьи нюансы и противоречия куда лучше зафиксированы, скажем, в шекспировских монологах и мифах племени йоруба, чем в статистических алгоритмах. Как отмечает неолуддит Теодор Роззак, «для теоретиков информации не имеет значения, что мы передаем: факт, приговор, плоское клише, глубокое учение, возвышенную истину или непристойность»69. Но сегодня многие люди смешивают информацию и смысл, что ведет к довольно тревожному парадоксу: наше общество очень ценит информацию, хотя информация сама по себе ничего не может сказать нам о ценности.