Читать онлайн «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Страница 78

Фаддей Булгарин: «Остзейцы вообще не любят русской нации – это дело неоспоримое. Одна мысль, что они будут когда-то зависеть от русских, приводит их в трепет <…> По сей же причине они чрезвычайно привязаны к престолу <…> Остзейцы уверены, что собственное их благо зависит от блага царствующей фамилии <…> Остзейцы почитают себя гвардией, охраняющей трон, от которого происходит всё их благоденствие…»[1096]

Александр Герцен: «Не имея иной цели, как сохранить монаршее к себе расположение, они служили особе государя, а не нации. <…> “Мы не любим русских, – сказал мне как-то в Риге один известный в Прибалтийском крае человек, – но во всей империи нет более верных императорской фамилии подданных, чем мы”»[1097].

Разница между Булгариным и Герценом в оценке: Фаддею Венедиктовичу, человеку нерусскому, такое положение дел очень нравилось, а русский издатель «Колокола» негодовал.

Межнационального мира в империи не было. «Холодной русско-немецкой войной» называет отношения двух народов современный русский историк Сергей Сергеев[1098]. Между русскими и немцами шла постоянная подковерная борьба: при дворе, в армии, в министерствах, в Академии наук, в университетах. Даже тематика научных исследований Русского археологического общества зависела от национальности его начальства. Пока президентом общества был герцог Лейхтенбергский, там господствовали немцы, а научные исследования были посвящены в основном классической (античной) археологии и западноевропейской нумизматике. Всё изменится после того, как на место герцога Лейхтенбергского придет великий князь Константин Николаевич. Он слыл славянофилом, симпатизировал русским ученым, «русской и славянской археологии»[1099].

Немецкое засилье в армии раздражало русских. Будущий декабрист А. Н. Муравьев предлагал создать тайное общество «для противодействия немцам, находящимся на русской службе»[1100]. Братья Александр, Николай и Михаил Муравьевы были врагами «всякой немчизне»[1101]. Враждебность к немцам была чрезвычайно распространена среди декабристов. Если верить князю Вяземскому, она даже требовалась от потенциальных участников тайного общества.

«Пропагандисты и вербовщики находили, между прочим, что я недостаточно ненавижу немцев, и заключили, что от меня проку ожидать нечего»[1102], – записывал князь Петр Вяземский.

Немцы твердо отстаивали свои интересы. Однажды Эрнст Филипп фон Бруннов (Филипп Иванович) принял Филиппа Вигеля (обрусевшего финна) за немца и предложил вместе интриговать против русского. «Нас только двое», – заметил Вигель. Бруннов отвечал, что им поможет еще один немец, некто Франк, «и это достаточно будет, чтобы скинуть русского дурака и овладеть местом»[1103]. Между тем Филипп Иванович Бруннов станет известным дипломатом, российским послом в Лондоне, будет вместе с графом А. Ф. Орловым представлять Россию на Парижском конгрессе.

В массовом сознании украинского народа к немцам издавна существовало стойкое предубеждение. По словам В. Г. Короленко, который вырос на Волыни в польско-украинском окружении, даже чёрт представлялся малороссиянам и полякам в образе «кургузого немца»[1104].

«И царствует деспот над тремя славянскими народами, правит ими посредством немцев, <…> Калечит, уничтожает добрую природу славянскую…»[1105] – писал Николай Костомаров в «Книге бытия украинского народа».

В «Пропавшей грамоте» черти «с собачьими мордами, на немецких ножках»[1106] увиваются около ведьм, а черт из «Ночи перед Рождеством» был «спереди совершенно немец»[1107]. У Гоголя, впрочем, была своя история знакомства с немцами. «Народный взгляд» на немцев-чертей появится у него только со временем.

На Полтавщине и в Нежине немцев было мало. Неизвестно, был ли знаком Гоголь с жизнью общины полтавских немцев-ткачей, земли же немцев-колонистов располагались южнее – в Новороссии. А потому первое знакомство Гоголя с немцами, видимо, книжное: «…я смешивал немецкую ученость, немецкую философию и литературу с немцами», – писал он много лет спустя. Целую нацию представляли в его воображении Шиллер, Гёте, Гофман. Отсюда не только увлечение раннего Гоголя немецким романтизмом, но и его симпатии к немцам вообще.

Прожив полгода в Петербурге, Гоголь едет, почти бежит в Германию, в Любек. И там ему всё очень нравится: чистота, порядок, изобилие, «достойное фламандской школы», удивительная вежливость простых торговок, «быт и занятия добрых немцев». Он пишет об их сердечности, непосредственности, какой не встретишь в Петербурге.

Прошло несколько лет. Гоголь еще не ездит в Германию лечиться, зато наблюдает нравы и обычаи петербургских немцев. И вот уже в «Невском проспекте» появляются немецкие ремесленники – жестянщик Шиллер и сапожник Гофман: имена немецких романтиков в комическом контрасте и с приземленными занятиями, и с грубостью, жадностью, тупоумием.

Добрых немцев сменили немцы смешные. Они встретятся Гоголю в начале его долгих странствий по Европе. В 1836 году Гоголь пишет сестрам, что если ему не повезет с попутчиками и немцы в дилижансе окажутся слишком толстыми, то можно будет использовать одного из них как подушку[1108]. Однако со временем немцы Гоголя всё меньше смешили, всё больше – раздражали. «Как показались мне гадки немцы после италианцев, немцы, со всею их мелкою честностью и эгоизмом!» – писал он М. П. Балабиной в апреле 1838 года[1109].

Немцы не умеют веселиться, только «пьют пиво и сидят за деревянными столами, под каштанами»[1110]. Теперь Германия для Гоголя «самая неблаговонная отрыжка гадчайшего табаку и мерзейшего пива»[1111]. В Италии он живет, работает, в Германии – лечится. У немецких докторов в то время уже высочайшая репутация. Однако антипатия к немцам, в жилах которых течет «картофельная кровь»[1112], у Гоголя остается.

Из письма Н. В. Гоголя к С. Т. Аксакову от 7 июля 1840 года: «На немцев я гляжу, как на необходимых насекомых во всякой русской избе. Они вокруг меня бегают, лазят, но мне не мешают; а если который из них взлезет мне на нос, то щелчок – и был таков!»[1113]

Со второй половины 1840-х Гоголь или просто не замечает немцев, или отделывается общими фразами, хотя в Германии проводит больше времени, чем прежде. Полагает, что так лучше для здоровья. Немцы его пользуют минеральной водой, завертывают в мокрую простыню и угощают снятым молоком, лечащий врач при этом попивает свежие сливки.

Гоголю тем не менее не хочется прослыть германофобом, а потому автор «Носа» уверяет П. А. Плетнева, что у него вовсе нет «личного нерасположения к немцам». Гоголь даже попытается сделать немцам комплимент, заметив, будто много есть таких русских, «которых бы следовало назвать немцами и которые повели себя гораздо хуже немцев»[1114]. Такой комплимент стоит доброго ругательства.

Однажды Смирнова-Россет, зная о неприязни Гоголя к немцам, спросила его:

« – Вы браните немцев, <…> ну а Шиллера все-таки любите; а Шиллер – тоже немец.

– Шиллер! – отвечал Гоголь. – Да когда он догадался, что был немцем, так с горя умер. А вы думали, отчего он умер?»[1115]

Немцы сыграли в истории Украины роковую роль. Немка Екатерина II уничтожила украинскую автономию, ликвидировав Гетманщину и Запорожскую Сечь. Земли, которые запорожцы считали своими, императрица отдала сербам, грекам, валахам и, конечно же, немцам. Немецкие колонисты поселились даже на острове Хортица, то есть на месте первой, основанной еще Дмитрием Вишневецким Запорожской Сечи. После посещения этой процветающей немецкой колонии Шевченко «всё плакал», приговаривая: «сплюндрували нашу Україну катової віри німота з москалями, щоб вони переказилися»[1116]. И даже в еврейский шинок простодушных малороссиян завлекают игрой немецких шарманок: «Вот мужик бедный и пропивает последнюю нитку под немецкую музыку»[1117].

Но эта неприязнь идейная, историческая, а не бытовая, как у Гоголя. Шевченко с немцами дружил. Молодой художник Василий Штернберг, один из самых близких друзей молодого Шевченко, стал первым иллюстратором «Кобзаря». В хорошенькую немку Марию Европеус Шевченко был влюблен. Наконец, учителем Шевченко, его благодетелем и высшим авторитетом в живописи был Карл Брюллов. И после возвращения из ссылки, когда брюлловский (и шевченковский) академизм уже вышел из моды, Брюллов оставался в глазах Шевченко «Карлом Великим».

Из повести Тараса Шевченко «Художник»: «Вы замечаете, что все мои знакомые – немцы. Но какие прекрасные немцы! Я просто влюблен в этих немцев»[1118].