Читать онлайн «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Страница 25

Из письма Петра Ивановича Иваненко (Петрика) к жене от 2 марта 1692 года: «Ганно! Ты как хотела, так и учинила! Не описываю твоих непристойных и злотворных поступков. Сама ты ведаешь, что делала. Если тебе лучше будет без меня, то забудешь меня. Живи, богатей, прохлаждайся, а я собе хоть соломаху естиму, да не буду опасаться за свое здоровье. Пришли мне зеленый кафтан, котел, треног и путо ременное <…> Марта 2. Твой желательный муж»[377].

На Украине долго сохранялся обычай, когда сватался не парень к девушке, а девушка к парню. Впервые этот обычай описан еще в середине XVII века де Бопланом. Французский инженер с удивлением заметил, что на Украине девушки ухаживают за молодыми людьми, сами сватаются к ним и, как правило, не получают отказа, в особенности если девушка проявляет настойчивость и упорство[378]. Старинный обычай девичьего сватовства сохранялся и много позднее. О нем рассказывал известный украинский писатель Иван Нечуй-Левицкий «…девушка придет, бывало, в дом, где она заприметит себе парня, положит хлеб на столе и сядет на лавке. То был знак, что она хочет заручиться с хозяйским сыном». Можно было, конечно, и отказать ей, по украинскому обычаю «піднести гарбуза» (поднести тыкву), но вообще отказывать девушке считалось грехом[379]. Так что в большинстве случаев она добивалась своей цели. Слова де Боплана и Нечуй-Левицкого подтверждают и современная академическая наука[380], и украинская народная песня.

Привычное, давно утвердившееся в жизни явление неизбежно должно было отразиться и в языке. Так и случилось. На Украине было распространено выражение «взять замуж», то есть взять себе в мужья[382].

Обычай девичьего сватовства, да и сами традиции семейной жизни под властью жены-хозяйки сложились, вероятно, во времена Руины. Мужчины недолго жили с семьей. Они уходили на войну, где часто погибали, или попадали в плен, или, в лучшем случае, годами вели вольную жизнь в Запорожской Сечи, куда жинок не пускали. Павел Алеппский писал о множестве вдов и сирот на Украине[383]. В таких условиях жена неизбежно должна была стать хозяйкой дома, прибрать к рукам власть в семье.

Читатель Гоголя наверняка припомнит и Солоху, легко вертевшую многочисленными кавалерами, и Хиврю, что могла запросто вцепиться мужу в голову своими «супружескими когтями». Но всех гоголевских дам превзошла Василиса Кашпоровна, тетушка Ивана Федоровича Шпоньки. Правда, она была незамужней, очевидно, ей просто не нашлось под стать мужа, как не нашлось у той же Солохи для козака Свербыгуза соразмерного мешка. Василиса Кашпоровна «стреляла дичь; стояла неотлучно над косарями; знала наперечет число дынь и арбузов на баштане; брала пошлину по пяти копеек с воза, проезжавшего через ее греблю; взлезала на дерево и трусила груши, била ленивых вассалов своею страшною рукою и подносила достойным рюмку водки из той же грозной руки. Почти в одно время она бранилась, красила пряжу, бегала на кухню, делала квас, варила медовое варенье и хлопотала весь день и везде поспевала». Даже пьяницу-мельника, ни на что не годного, Василиса Кашпоровна «дергая каждый день за чуб, без всякого постороннего средства умела сделать золотом, а не человеком»[384].

Из всего этого не следует, будто украинская семья не знала мужского деспотизма, побоев и тому подобного. Из всякого правила есть исключения, а на многомиллионный народ, расселившийся на огромной территории от Карпат до Харькова и Новгород-Северского, исключений набиралось немало. Не какой-нибудь тёмный мужик, а настоящий пан, притом образованный и очень богатый, Николай Васильевич Капнист, брат поэта и просветителя, наказывал жену за малейшую провинность. Если пану не нравилось какое-нибудь блюдо или он находил непорядок в доме, то лишь подзывал жену словами: «А ходы лишь сюда, моя родино!», а затем бранил ее «самыми гнусными словами» и даже избивал прямо при гостях[385].

Сэмюэль Коллинс, описывая «черкасов» (украинцев), приезжавших ко двору Алексея Михайловича, сообщает, что они «очень преданы колдовству и считают его важной наукой. Им занимаются женщины высшего сословия»[386].

И это далеко не первое иностранное свидетельство об украинских ведьмах и той роли, которую они играли в жизни общества. Польские хронисты не раз писали о чаровницах, что сопровождали козаков в походах, гадали для них и колдовали, пытаясь приворожить удачу. Когда поляки брали их в плен, то обычно казнили.

Историк А. С. Лавров обратил внимание на принципиальную разницу между колдовством русским и украинским. По его словам, преобладание женщин в делах о колдовстве просто бросается в глаза. На Украине колдовали даже женщины, занимавшие высокое социальное положение. Так, среди привлеченных по делам о колдовстве в 1735 году есть имя Марии Танской, жены полковника Антона Танского[387]. А полковник на Украине времен Гетманщины – это очень большой чин, который соответствует не российскому полковнику, а уж скорее генералу. Обвинить украинскую полковницу в колдовстве всё равно, что начать такое следствие над русской генеральшей.

Из этого не следует, будто мужское колдовство не было известно на Украине. Отец той же Марии Танской, фастовский полковник Семен Палий, был известным характерником, то есть лыцарем-колдуном. Ее мужа, Антона Михайловича Танского, на Украине считали упырем. Историк Николай Маркевич записал легенду об упыре, которому князь Василий Голицын предложил гетманскую булаву. Им был Василий Борковский, черниговский полковник, а затем – генеральный обозный (командующий артиллерией) при Самойловиче и Мазепе. Но Борковский поскупился на взятку для Голицына, и гетманом стал Иван Мазепа, купивший должность за 16 000 рублей и трех турецких коней.

Помимо упырей встречались на Украине и колдуны, особенно распространенные среди бывших запорожцев, знакомых с военной магией. Чёрт («лысый дидько»), что ни говори, тоже относится к мужскому полу и, согласно украинским поверьям, вступает в связь именно с ведьмами. Наконец, был в малороссийских землях и ведьмак, известный, впрочем, и на юге России. Так что страна, если верить народным преданиям и сочинениям украинских и русских писателей эпохи романтизма, была полна нечисти обоего пола.

И все-таки именно ведьмы стали самыми известными, самыми популярными персонажами украинского фольклора, что однозначно утверждает и современная академическая наука[388]. По словам Фаддея Рыльского, известного украинского этнографа XIX века, существование ведьм не вызывало сомнений даже у завзятых скептиков, которые вообще-то не верили «бабским забобонам». Более того, встречалось немало людей, которые рассказывали о ведьмах, буквально на их глазах превращавшихся в собак, кошек, жаб и даже в клубки или колеса. Не зря же удивлялся дьячок ***ской церкви тем, кто осмеливались не верить в существование ведьм: «нашелся сорвиголова, ведьмам не верит!»

И как тут не поверить, ведь на Украине еще в XIX веке встречались люди, которые не только видели летающих ведьм, но сами будто бы летали вместе с ними[389]. «Ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадет снегу», – говорит гоголевский герой. Он говорит о пекле, но и на украинской земле их необыкновенно много. О них писали не только Гоголь, Сомов, Квитка-Основьяненко, но даже Василий Нарежный, который вообще-то не слишком увлекался малороссийскими фольклорными мотивами. Стоило ему взяться за повесть из малороссийской жизни, как потребовались и чёрт с ведьмой: в Переяславе, в монастырском саду «при полном сиянии месяца, увидел я ужасного дьявола, с хвостом и с рогами, тащившего под руку женщину в одной рубашке, с распущенными волосами, из чего заключил я, что она ведьма»[390]. Правда, чёрт оказался ряженым, а ведьма – обыкновенной женщиной, но само появление нечисти в монастырском саду героя не очень удивило.

Наконец, именно на Украине, под Киевом, находилась знаменитая Лысая гора, куда слетались на шабаш не только малороссийские, но и белорусские и литовские ведьмы.

Великий город, первая столица православной Руси, был некогда и первой столицей Руси языческой. Православные богомольцы шли к православным святыням, а нечистую силу влекли в Киев древние идолы, спрятанные, согласно легенде, в недрах Лысой горы. Киевская ведьма превосходила прочих своей силой. По крайней мере, в Полтавской губернии именно киевской ведьме приписывали свойство видеть невидимое, каким обладал, скажем, гоголевский Вий[391].

«Из города Киева // Из логова Змиева» возьмет себе жену Николай Гумилев. В Киеве, ведьминской столице, увидит свет Михаил Булгаков. В Киеве вам и теперь непременно покажут «дом с ведьмами» (и даже не один) и, возможно, расскажут какую-нибудь историю про Ирицу и Босорку – парочку веселых ведьм, что еще в позапрошлом веке славились своими похождениями. Эти истории смешные, забавные и безвредные даже по сравнению с московскими похождениями Коровьева и Бегемота. Ходили ведьмочки по шинкам вместе с ведьминым котом, что любопытно, серым, а не черным. Втроем напивались горилки. Пели песню «Ой, не ходи, Грицю, на вечорници», сочиненную знаменитой Марусей Чурай еще при Богдане Хмельницком. Ведьмы пели, кот смахивал лапой слезы. В конце концов устраивали дебош с мордобоем, но, в отличие от булгаковских героев, без пожара.