Читать онлайн «Пенис. История взлетов и падений». Страница 45

Хотя Фрейд назвал ее «сексуальной», он с тем же успехом мог сказать «пенильной», то есть связанной с пенисом. Ведь обе патологии, о которых говорилось в этом труде, были связаны с пенисом и теми практиками, которые снижали, как он полагал, его потенцию: мастурбацией и коитус интерруптус — прерванным половым актом, к которому Фрейд относил не только извлечение пениса из влагалища до эякуляции, но и обычное половое сношение в презервативе. Любая из этих практик может вызвать невроз, заявил Фрейд, поскольку обе сопряжены с сексуальной неудовлетворенностью, продиктованной страхом беременности.

Фрейд был противником мастурбации не по моральным соображениям и не потому, что заботился о сохранении мужского семени. Просто он считал ее неудовлетворительной формой оргазма, которая ведет к потере жизненной энергии, преждевременной эякуляции и даже к неспособности эякулировать во время полового акта. Все это, в свою очередь, вызывает неврастению — состояние сексуальной слабости, сопровождающееся депрессией и хронической усталостью. Психиатр Дэвид Дж. Линн, специалист по истории медицины, недавно обнаружил неопубликованную автобиографию одного из ранних пациентов Фрейда, подтверждающую, что тот был убежденным сторонником такой этиологии. Автор этих воспоминаний Альберт Хирст пишет, что ему было шестнадцать, когда его направили к Фрейду после неудачной попытки самоубийства, вызванной проблемами в сексуальных отношениях с девушками. Первая встреча с Фрейдом началась с того, что врач предложил ему сесть на стул прямо напротив него. А после, вспоминает Хирст, Фрейд «приказал мне принять такую позу, в которой я занимался мастурбацией».

Фрейд видел явную связь между искалеченной душой и «искалеченным» пенисом, однако мало кто разделял его точку зрения. «Жители Вены считают меня… мономаньяком, — писал он Флису, — тогда как я верю, что прикоснулся к одной из величайших тайн природы». Сегодня может показаться странным, что Фрейд рассматривал половую дисфункцию с позиций физиологии, а не психологии. Однако в 1893 году Фрейд еще не был психоаналитиком. Он был невропатологом, интересующимся психиатрией. А ученые, работавшие в этих областях науки, не изучали сознание. Они изучали работу мозга, который считали таким же органом, как и все остальные. Душевные заболевания вызывались, по их мнению, органическими повреждениями в коре головного мозга или общей слабостью центральной нервной системы. «Дать психологическое объяснение истокам или природе порочных инстинктов не является нашей задачей, да это и не в нашей власти, — писал в 1874 году английский психиатр Гарри Модели. — Объяснение, когда таковое появится, придет не с душевной, а с физической стороны».

То, что Фрейд видел причину душевных болезней в пенисе, свидетельствует о влиянии такого биологического подхода. «Половая психопатия!» Рихарда фон Крафт-Эбинга (1840–1902), главы кафедры невропатологии и психиатрии Венского университета, изданная в 1886 году и ставшая важным вкладом в исследование извращений, являла собой как раз такой подход. В своем труде Крафт-Эбинг с тевтонской методичностью описывал жуткие преступления на сексуальной почве и везде, где можно, упоминал размеры и состояние пениса преступника, подразумевая здесь причинно-следственную связь. Так, описывая Винченцо Верцени — насильника и убийцу, который вырывал из тела жертвы внутренние органы и уносил их домой, чтобы не спеша обнюхать, — Крафт-Эбинг отмечал, что «пенис его сильно развит, а frenulum (уздечка) отсутствует». Эта, отсутствующая часть — небольшая, сморщенная полоска кожи под головкой члена, прикрытая крайней плотью. И вот что интересно: исследования, опубликованные через сто лет в журнале «Исследования мозга» (Brain research), показали, что уздечка — одна из самых чувствительных зон пениса, так как там находится очень много нервных окончаний. (Не менее интересно и другое: в 1799 году уже не раз упоминавшийся доктор Чарльз Уайт счел отсутствие уздечки у чернокожих африканцев доказательством их биологической близости к человекообразным обезьянам и причиной крайней похотливости тех и других.)

Неизвестно, осматривал ли Фрейд половые органы своих пациентов. Однако он сумел заметить нечто странное: у многих наблюдались симптомы истерии, хотя они вообще не жили половой жизнью. Это озадачило Фрейда, считавшего, что «действительные неврозы», которыми он называл тогда и неврастению и фобии, были связаны с текущими сексуальными практиками, такими как мастурбация и прерванный половой акт. Но в ходе лечения пациентов его осенило: секс был — но не сейчас, а в прошлом, в детские годы, порой даже в младенчестве. Эти совращения, как он неправильно их называл, вовсе не были сладкими уговорами. Большинство из них были насилием со стороны отцов. И каков бы ни был modus operandi, главную роль в нем играл, разумеется, член. У девочек это сводилось «К раздражению гениталий во время действий, напоминающих копуляцию», производимую членом взрослого мужчины; у мальчиков же пенис обычно трогали и ласкали их няньки. Эти открытия принесли Фрейду чувство эйфории и приступы мигрени. В письме Флису он описывал и то и другое. «Открыл ли я тебе великую тайну? — вопрошал он в октябре 1895 года в очередном письме. — Истерия — это следствие досексуального сексуального шока. Навязчивый невроз — это результат досексуального сексуального удовольствия, которое впоследствии трансформируется в самобичевание». Под «досексуальным» Фрейд имел в виду — до наступления половой зрелости.

Весной следующего года Фрейд обнародовал свое открытие. 21 апреля 1896 года он сделал доклад по работе «Об этиологии истерии» на заседании венского Общества психиатрии и невропатологии под председательством профессора Крафт-Эбинга. В своем выступлении Фрейд прибегнул к метафоре, которую он уже использовал в труде «Этюды об истерии» и к которой будет потом возвращаться вновь и вновь. Исследователь, изучающий симптомы истерии, сказал он, подобен археологу, обнаружившему развалины древнего города. Он находит в ней психические эквиваленты колонн без капителей, обрушившихся потолков и стен, глиняных табличек с полустертыми надписями и каких-то предметов непонятного предназначения. И, подобно археологу, исследователь тайн души раскапывает все эти вещи, очищает их от пыли, изучает, сравнивает с объектами, найденными в других местах, и лишь тогда, если труд его окажется успешным, «saxa loquuntur» — камни начинают говорить.

Этот образ давно известен в литературе, где он встречается, к примеру, в «Макбете» («…иначе камни расскажут где я»)[153], и в Евангелии от Луки («…сказываю вам, что если они [ученики Иисуса] умолкнут, то камни возопиют»[154]). В то же время он был современным и очень немецким по духу. В 1871 году один из кумиров Фрейда, археолог Генрих Шлиман, обнаружил мраморные руины Трои и смог их «расшифровать». А теперь и сам Зигмунд Фрейд, используя прозрения, раскопанные методом свободных ассоциаций, услышал, «о чем говорят камни» восемнадцати случаев истерических неврозов. То, что он услышал, было неприятным, но важным. Причина истерии, объявил Фрейд, коренится в сексуальном совращении детей, часто связанном с пенальной пенетрацией.

Фрейд сталкивался по работе с большинством присутствовавших в зале ученых, поэтому хорошо знал, как скупы они на эмоции. Тем не менее он был потрясен молчанием, повисшим в зале после окончании доклада. «Моему докладу… этими ослами был оказан ледяной прием, — жаловался он Флису. — Крафт-Эбинг [сказал]: «Какая-то научная сказка…» И это после того, как им показали решение проблемы, которой уже больше тысячи лет! Да пошли они к черту!»

Через неделю раздражение Фрейда сменилось мучительной тревогой. «Прошел слух, что со мной лучше не иметь дела. Моя приемная опустела», — писал он Флису. Жалость к себе и самовозвеличивание были верными спутниками Фрейда. На самом деле мы не знаем, действительно ли поток его пациентов иссяк. Но одно нам известно наверняка: вскоре после того неудачного выступления Фрейд стал напряженно работать с новым пациентом, самым трудным, самым требовательным, но и самым стоящим за всю его карьеру пациентом — тем, кто навсегда изменит взгляды современного мужчины на его основополагающий орган.

Фрейд стал работать с собой.

«Мы даже представить себе не можем, насколько важным было это достижение, — писал позже Эрнест Джонс. — И какая для этого нужна была смелость, интеллектуальная и моральная! И она ему вскоре потребовалась». В своем восхищении Джонс был не одинок. Фрейдисты относятся к самоанализу Фрейда с еще большим пиететом, чем верующие евреи — к разговору Моисея с Богом на горе; ведь в данном случае Фрейд выступил в роли и Моисея, и Бога. «Его самоанализ, — писал один психоаналитик, — был таким же шагом к раскрепощению науки, который в литературе и искусстве сделали Данте, Монтень, Шекспир и Рембрандт: он безоговорочно поставил в центр внимания личность человека, его «я»». В этом перечне не хватает Блаженного Августина, также прославившегося исследованием себя и пениса, однако суть здесь схвачена точно. В наши дни, когда даже двадцати пятилетние пишут свои мемуары, сосредоточенность Фрейда на самом себе не кажется чем-то экстраординарным. Однако в 1897 году это было редкостью, особенно для ученого с академическим образованием, которого всю жизнь учили наблюдать за другими. Но мы знаем, что тем летом Фрейд перестал лечить других и стал внимательнейшим образом исследовать себя. Нам не известны детали этого процесса: укладывался ли он на кушетку? подкреплял ли свой ум кокаином — «лекарством», которым он прежде пользовался и очень хвалил? — но мы точно знаем, что он использовал метод свободных ассоциаций, а его рабочим материалом были сновидения, детские воспоминания и случайные обмолвки, которые мы сегодня называем фрейдистскими оговорками. Но все это не было техникой «исцеления словом». Этот обряд самопосвящения в психоанализ был писательским марафоном. Его убежденность в том, что сновидения — это копии индивидуальной психики и способ исполнения желаний, возникла, когда он стал записывать свои сны, многие из которых вошли в «Толкование сновидений», изданное два с половиной года спустя.