Читать онлайн «Кровавый век». Страница 48

Первый лорд Адмиралтейства Великобритании Дж. Фишер

Перед большими государствами замаячила перспектива бесконечного наращивания непомерно дорогих флотов, которые к тому же нужно было менять намного чаще, нежели старые хорошие парусники. Характерно, что появление однокалиберных дредноутов стало следствием энергии сэра Джона Фишера, поддержанного консервативным правительством; параметры будущего корабля заданы Комитетом по разработке новых типов кораблей, созданным в декабре 1904 г., корабль построен молниеносно быстро – за 20 месяцев – и успешно прошел испытание осенью 1906 г. Что не помешало либеральному лидеру Д. Ллойд-Джорджу поддержать очень влиятельных врагов дредноута и назвать корабль «образцом безответственной и распутной растраты».[127] Только один тогдашний деятель либеральной партии, молодой Уинстон Черчилль, очутившись на посту первого лорда Адмиралтейства накануне войны, проявил понимание военной роли дредноутов и решительность в подготовке к морской войне, – в конечном итоге, по-видимому, потому, что в глубине души всегда был консерватором, а его тогдашний выбор в интересах либеральной партии был чисто конъюнктурным.

Именно в 1906 г. начальник немецкого Генерального штаба Мольтке-младший предвидел, что все закончится для Германии войной на истощение и в конце концов поражением.

Понятно, что в России «армейская» группа во главе с великим князем, поддержанная «обществом», вела острую борьбу за финансирование сухопутных сил против «морской группы», поддерживаемой царем.

Уинстон Черчилль с женой Клемантиной на борту первого супердредноута

С большим простодушием современный российский военно-морской патриот пишет об этой борьбе, не подозревая, что в действительности речь шла не о бюрократических недоразумениях, а о высокой политике и стратегии: «Потеря корабельного состава в русско-японской войне могла быть компенсирована строительством новых кораблей и главным образом дредноутов. Но до 1909 г. Морское ведомство вело бесплодную борьбу с Советом государственной обороны и Государственной Думой при выделении средств на эти цели. Когда же снова возник вопрос о конкуренции с Германией, то оказалось, что России защищать свои интересы на море просто нечем».[128] Как пишет автор, лишь вмешательство Николая II «поставило точку в 4-летней борьбе Морского ведомства за кредиты на новое вооружение». Закладка четырех российских дредноутов типа «Севастополь» состоялась в 1909 г. То есть после того, как было ликвидировано ведомство Николая Николаевича.

Но интересно, что решительная поддержка председателем Совета государственной обороны континентальной антинемецкой стратегии мало что изменила в конкретных планах Генерального штаба.

Из документов военных лиц той поры наиболее интересным является доклад сотрудников Генштаба генерал-майора Алексеева, позже знаменитого командующего российской и белогвардейской армией, и подполковника Добророльского. «Если мы хотим и будем в состоянии путем дальновидной политики ослабить значение враждебной для нас системы, – писалось в докладе, – мы все-таки не можем ослабить усилий по развитию государственной обороны на западе, поскольку политика черпает силу в широкой готовности государства поддерживать в крайнюю минуту оружием свои интересы». Основная стратегическая идея сформулирована российскими генштабистами следующим способом: «Таким образом, строго оборонная для первого периода войны идея нашего плана войны и стремление в первую очередь к полностью безопасному сосредоточению главной массы наших войск, которые подвозятся из внутренних областей империи, в центральном положении по отношению к обеим неприятельским армиям, вторгшимся в наши пределы, – австрийской и немецкой – и на расстоянии от границ, достаточно близком для перехода в наступление и быстрое столкновение с врагом по окончании сосредоточения».[129] Что касается планов операций после стратегического сосредоточения, то, как пишет историк, «потом намечался переход совокупными силами в решительное наступление в том направлении, которое должно быть своевременно указано главнокомандующим»[130] (курсив мой. – М. П.).

Генерал-майор М. В. Алексеев

Проблема реально возводилась, таким образом, не к разнице в стратегических идеях, потому что идеи ограничивались в сущности мобилизационными планами и планами стратегического развертывания, а к представлениям о необходимых для армии и флота вооружении и материально-техническом обеспечении. До 1909 г. Россия еще не ликвидировала последствий революционного кризиса и не имела средств для серьезной реорганизации армии, и потому единственное, чего могла добиться ее антинемецкая «сухопутная» группа, это сорвать фантастические ассигнования на строительство дредноутов.

Не случайно, что, когда в 1908 году великий князь был отстранен, а в следующем году Совет ликвидирован, на пост министра царь назначил генерала В. А. Сухомлинова.

Сухомлинов был заместителем командующего войсками Киевского округа генерала Драгомирова. Оба генерала – ветераны турецкой кампании. Михаил Иванович Драгомиров – украинец по происхождению, хорошо знавший участников Громады, добивавшийся для солдат разрешения петь в строю украинские песни – этот верноподданный украинско-имперский патриот оценивался в советской прессе очень по-разному. В 20–30-х гг. XX века подчеркивалось, что Драгомиров был противником всех военно-технических нововведений, начиная от винтовок, которые заряжались из казенной части (в России это были с 1870 г. «берданки», а с 1891-го – винтовка Мосина), и пулеметов и кончая щитами для пушек. Неоднократно отмечалась отеческая забота Драгомирова о солдате – «святой серой скотинке», согласно его бессмертному высказыванию.

Все это имеет один общий знаменатель: Драгомиров немного играл в Шельменко-денщика, но это была часть карнавальной шутовской маски Суворова с его «пуля – дура, штык – молодец». И не только поведенческой позы, но и военно-теоретической и стратегической позиции. Сочетание чрезвычайного консерватизма в технике с надеждой на русского солдата было единственно возможным в России способом сохранить маневр, пренебрегая огнем. В этом и была суть суворовского «пуля – дура, штык – молодец». На свой российский манер военная идеология генералов турецкой войны переводила наполеоновский опыт, обобщенный врагом Наполеона, прусским генералом (долгое время российской службы) Клаузевицем. Характерно, что Драгомиров сам перевел (с французского) классическое произведение Клаузевица о войне, которое вышло с его предисловием в 1888 г. в Петербурге. Комментируя этот факт, современный российский генерал пишет: «Огромное значение в пособии уделялось нравственным силам на войне, а труд в целом проникнут наступательным порывом».[131]

В советской офицерской среде долго расходились легенды о разных выходках Драгомирова. Например, забыв поздравить царя в день его тезоименитства, Драгомиров телеграфировал: «Третий день пьем здоровье Вашего императорского величества», на что Александр III телеграфом ответил: «Пора бы и кончить».

Именно поэтому Драгомиров выступил один против всех участников совещания в Главном штабе в 1902 году.

Его преемник в Киевском военном округе генерал Сухомлинов стал военным министром после отстранения великого князя Николая Николаевича и его ставленника Редигера в 1909 г. В 1914-м, когда началась война и именно великий князь стал верховным главнокомандующим, Сухомлинова сняли с должности и едва не судили, обвинив в связях с немецкими и австрийскими шпионами; но заступничество царя и царицы на некоторое время его спасло. Близкий к Сухомлинову полковник Мясоедов был даже повешен за шпионаж, хотя, как оказалось потом, серьезных оснований эти обвинения не имели и отражали лишь истерию шовинизма 1915 г. Временное правительство в 1917 г. отдало Сухомлинова под суд за плохую подготовку армии к войне. Другими словами, Сухомлинов считался представителем немецкой партии, которая потерпела поражение в связи с началом нежелательной для нее «германской» войны. С этой точки зрения ничего общего между ним и Драгомировым, по крайней мере относительно репутации, не могло быть.

Однако у обоих генералов было и нечто общее именно в «суворовском» отношении. У Сухомлинова с его мягкими и «обходительными», как тогда говорили, манерами отсутствовало суворовское юродство, но была показная патриархальная консервативность, установка не на новейшие средства огня, а на особенные героические качества русского солдатика. Как и Драгомиров, Сухомлинов был ретроградом в военной технике. Он говорил, что его раздражает само выражение «современная война». «Какой война была, такой и осталась… все это зловредные новшества. Взять меня, к примеру. За последние двадцать лет я не прочел ни одного военного учебника». Преподавателей военных училищ увольняли за одно лишь распространение идей «огневой тактики».[132] Еще один характерный штрих: как и Драгомиров, Сухомлинов был не против того, чтобы поиграть в Шельменко-денщика. Между прочим, он пробовал силы в беллетристике под красноречивым псевдонимом Остап Бондаренко.