Читать онлайн «Советская система: к открытому обществу». Страница 19

Так как все усилия направляются на разрешение внутренних противоречий, догматический тип мышления не дает почти никаких возможностей для расширения объема знаний. Он не может признать непосредственное наблюдение в качестве критерия, потому что тогда в случае конфликта авторитет догмы будет подорван. Он должен ограничиться только применением доктрины. Это вызывает споры о значении слов, особенно слов «изначального откровения» – софистические, талмудистские, теологические, идеологические дискуссии, которые зачастую на одну решенную проблему создают десяток новых. Так как мышление почти не имеет или совсем не имеет связи с действительностью, умозрение имеет тенденцию становиться все более изощренным и ирреальным. Сколько ангелов может танцевать на игольном острие?

Конкретное содержание доктрины зависит от исторических условий и не может быть объектом обобщений. Частично материал может быть традиционным, но для этого он должен быть полностью преобразован. Догматическому типу нужны положения универсального применения, в то время как традиция первоначально строилась на конкретике. Теперь ее нужно обобщить и распространить на более широкий спектр явлений. Великолепной иллюстрацией этого процесса может служить рост языков. Одним из способов приспособления языка к изменяющимся обстоятельствам является появление переносных, фигуральных, метафорических значений у слов, которые первоначально употреблялись для обозначения конкретных объектов. У переносного значения сохраняется одна характерная черта конкретного объекта, которая и позволяет ему служить для обозначения других объектов или понятий, имеющих то же отличительное свойство. Точно так же поступают проповедники, строя свои проповеди на отрывках из Библии.

Доктрина может также включать в себя идеи, возникающие в открытом обществе. Каждая философская и религиозная теория, обещающая всеобъемлющее объяснение проблем бытия, обладает чертами доктрины: все, что ей требуется, – это безусловное принятие и всеобщее проведение в жизнь. Создатель такой универсальной философии, быть может, и не хотел, чтобы его доктрина безоговорочно принималась и повсеместно воплощалась, но личные желания и наклонности очень мало влияют на развитие идей. Как» только теория становится единственным источником знания, она приобретает определенные черты, которые становятся определяющими независимо от первоначальных намерений ее творца.

Поскольку критический тип мышления обладает большими возможностями, чем традиционный, более вероятно, что догма будет скорее возникать на основе идеологий, порожденных критическим типом, чем на основе традиции. А когда догма уже возникла, она может рядиться в традиционные одежды. Если язык достаточно гибок, чтобы развивались переносные значения конкретных высказываний, он также способен и на обратное – персонифицировать абстрактные идеи. Бог Ветхого завета – тот самый случай, а в «Золотой ветви» Фрэзера можно найти массу других примеров. В действительности в том, что мы называем традицией, можно обнаружить множество конкретизированных продуктов критического мышления.

Прежде всего догма должна быть всеохватывающей. Она должна служить мерилом для каждой мысли и действия. Если бы нельзя было все оценить и измерить с ее помощью, людям пришлось бы оглядываться вокруг в поисках других методов различения между истинным и ложным, и это подорвало бы догматический тип мышления. Даже если значимость догмы и не подвергалась бы прямым нападкам, один лишь тот факт, что применение иных критериев может привести к другим результатам, мог бы подорвать ее авторитет. Если доктрина – универсальный и единственный источник знаний, ее господство должно утверждаться во всех областях. Возможно, и не надо обращаться к ней все время: можно пахать землю, рисовать картины, вести войны, запускать ракеты – все по своему заведенному порядку. Но как только какая-нибудь идея или действие приходят в противоречие с доктриной, доктрина ставится на первое место. Таким образом, под ее влияние и контроль могут попасть даже самые значительные сферы человеческой деятельности.

Другая основная характеристика догмы – это ее косность. Традиционный тип мышления исключительно гибок. Так как традиция вневременна, любое изменение сразу же принимается не только в настоящем, но и как нечто, что существовало с незапамятных времен. Совсем не так с догматическим типом. Его доктрины служат мерилом для оценки мыслей и действий. Поэтому они должны быть фиксированными и неизменными. Если наблюдается какое-либо отклонение от нормы, его надлежит тотчас исправлять. Сама догма должна оставаться неприкосновенной.

Так как наше знание неточно, мы можем констатировать, что новое может сталкиваться с общепризнанной доктриной или создавать внутренние противоречия непредсказуемыми путями. Любая перемена представляет потенциальную угрозу. Чтобы свести к минимуму опасность, догматический тип мышления стремится препятствовать образованию новых путей и в мышлении, и в деятельности. Он осуществляет это не только путем вычеркивания изменения из своего взгляда на мир, но также путем активного подавления неподконтрольных мыслей и поступков. Как далеко он продвинется в этом направлении, зависит от того, насколько ему угрожают.

В отличие от традиционного типа мышления догматический тип неразрывно связан с определенной формой принуждения. Принуждение необходимо для того, чтобы обеспечить господство догмы над существующими и потенциальными альтернативами. Каждая доктрина склонна поднимать вопросы, которые не разрешаются простым размышлением; в отсутствие власти, которая устанавливала бы доктрину и защищала ее неприкосновенность, единство догматического взгляда непременно должно разбиваться на противоречащие друг другу интерпретации. Самый эффективный способ решить эту проблему – это уполномочить власть на земле интерпретировать волю сверхъестественной силы, от которой проистекает истинность доктрин. С течением времени интерпретации могут меняться, развиваться, приспосабливаясь, и, при условии наличия способной власти, господствующие доктрины могут идти почти в ногу с изменениями, происходящими в действительности. Но ни одно нововведение, кроме тех, которые санкционированы властью. не принимается. Однако власть должна быть достаточно сильной, чтобы искоренять противоречащие точки зрения.

Могут быть обстоятельства, в которых властям и не придется особенно прибегать к силе. Пока господствующая догма выполняет свою роль по производству универсальных объяснений, люди скорее всего будут принимать ее, не задаваясь вопросами. В конце концов догма занимает монопольное положение: наряду с различными взглядами по различным вопросам существует только один взгляд на действительность в целом. Людей воспитывают под его эгидой, обучают мыслить в его категориях – для них более естественно принимать его, чем подвергать сомнению.

Однако, когда внутренние противоречия развиваются во все более ирреальные дебаты или когда происходят события, которые не укладываются в установившиеся объяснения, люди могут начинать подвергать основы сомнению. Когда это случается, догматический тип мышления можно сохранить только силой. Использование силы непременно должно оказать глубочайшее влияние на эволюцию идей. Мышление уже больше не развивается по своей собственной логике, но сложнейшим образом переплетается с политикой. Определенные мысли ассоциируются с определенными интересами, и победа той или иной интерпретации больше зависит от относительной политической силы ее защитников, чем от значимости доказательств, выстроенных для ее поддержки. Человеческий разум становится ареной борьбы политических сил, и, наоборот, доктрины превращаются в оружие в руках борющихся группировок.

Господство доктрины, таким образом, можно продлить средствами, которые почти никак не связаны с истинностью доказательств. Чем большее насилие применяется для поддержания догмы, тем менее вероятно, что она может удовлетворить потребностям человеческого разума. Когда, наконец, гегемония догмы разрушена, у людей, как правило, возникает ощущение, что они освободились от ужасного гнета. Открываются новые широкие перспективы, и обилие возможностей порождает надежду, энтузиазм и мощный взрыв интеллектуальной активности.

Очевидно, что догматическому типу мышления не удается воссоздать ни одной черты, которая делала традиционный тип таким привлекательным. Догматический тип получается слишком усложненным, косным и подавляющим. Да, действительно, он устраняет неопределенность, которой страдает критический тип, но только ценой создания условий, которые человеческому разуму должны показаться непереносимыми, если он знает о существовании альтернатив. Так же как доктрина, основанная на сверхъестественном авторитете, может показаться способом избавления от недостатков критического типа, критический тип может показаться спасением тем, кто страдает от гнета догмы.