Читать онлайн «Ностальгия по истокам». Страница 27

Но затем родилась новая идея: Новый Иерусалим в какой-то мере будет результатом труда. Джонатан Эдварде (1703–1758) полагал, что именно труд преобразует Новую Англию в нечто вроде «рая на земле». Мы видим, как постепенно милленаризм пионеров подошел к идее прогресса. На первом этапе райская жизнь ставилась в зависимость от земных возможностей, доступных для жителей Нового Света. В течение следующего этапа эсхатологическое напряжение спадало, ожидания того краха, упадка жизни и духа, который должен был предшествовать «Последним дням», сходили, в конце концов, на нет, уступая место идее постепенного и непрерывного усовершенствования.10

Но прежде чем выкристаллизоваться в характерную для американцев идею прогресса, милленаризм первых поселенцев испытал и многие другие трансформации. Первый значительный кризис этой пуританской эсхатологии был спровоцирован борьбой между европейскими державами за колониальную Империю. Рим и католические страны воспринимались как воплощение Антихриста — с гибелью которого связывалось пришествие будущего Царства Божия. В какой-то момент господствующей темой английской литературы стала следующая: захват Америки Антихристом, угрожающим разрушить надежду на окончательную победу Христа. Для Джона Уинсропа первым долгом Новой Англии было «возвести оплот против царства Антихриста, которое иезуиты пытаются установить в стране». Другие авторы утверждали, что до прихода католиков Новый Свет был истинным раем.

Очевидно, что соперничество европейских государств в борьбе за влияние в трансатлантической империи в значительной степени носило экономический характер. Но оно было обострено почти манихейской эсхатологией: по видимости, все было сведено к конфликту между Добром и Злом. Протестантские авторы говорили об угрозе английским колониям со стороны Франции и Испании, пытающихся учредить «новую вавилонскую иерархию» или «египетское рабство». Франция и Испания выступали, как тираны, как рабы Антихриста. Католическая Европа представала в их глазах как падший мир, как Ад, ярко контрастировавший с Раем Нового Света. Противопоставление «Неба и Европы» часто воспринималось как противопоставление «Неба и Ада». Испытания, посланные первым поселенцам в «пустыне» Америки, имели своей основной целью искупление человеком плотских грехов языческого Старого Света.11

Поскольку конфликт между Добром и Злом воплощался для первых поселенцев в борьбе между протестантизмом и католицизмом, Англия оставалась как бы в стороне от схватки. Но начиная с 1640 года между колонистами и матерью-родиной начало возникать напряжение. В глазах перфекционистов колоний Английская Реформа страдала несовершенством. И хуже того: религиозная практика Англии рассматривалась как дело рук Антихриста. В апокалиптическом воображении колонистов Англия заняла место Рима. И как непосредственное следствие этой подмены возникла точка зрения, что миссия первых поселенцев — как избранного народа — не продолжать давнюю традицию религиозной деятельности, а строить нечто совершенно новое. Ожидая возрождения вдали от Европейского Ада, пионеры Нового Света уже видели себя открывателями заключительного этапа Истории. В 1647 году Джон Элиот, апостол индейцев, возвещал «зарю, или даже восход Солнца Евангелия в Новой Англии».12

Подобные высказывания указывали на глубокий разрыв с европейским прошлым. Нужно уточнить, что эта пропасть возникла задолго до революции и установления независимости Америки. В 1646 году Новая Англия считала себя свободным Государством, а отнюдь не «колонией или частью Англии». Для подобного осознания своей автономии существовали прежде всего религиозные причины. Коттон Мазер ожидал возвращения на землю Новой Англии первых времен христианства. «Первое время, — писал он, — было временем Золотого Века. Чтобы вернуться к нему человек должен стать протестантом и, смею прибавить, пуританином». Это возвращение в Золотой Век первоначального христианства должно было преобразить землю. Как утверждал Инк-риз Мазер, возврат первоначальной церкви превратит землю в рай.13

Разрыв с Англией и европейским прошлым усугубляется по мере того, как колонисты начинали верить в свою миссию, в то, что они подготавливают миллениум через возвращение к добродетелям первородной церкви. Для пуритан главной христианской добродетелью была простота и умеренность в жизни. И, напротив, ум, культура, эрудиция, хороший тон и роскошь считались порождением Дьявола. Джон Коттон писал: «чем более вы образованы и умны, тем более вы подвержены влиянию Сатаны». Уже тогда начал формироваться комплекс превосходства, характерный для пионеров и миссионеров Пограничной зоны. Подобное возвращение первоначального христианства, которое должно было восстановить рай на земле, предполагало как презрение к эрудиции иезуитов, так и критику английской аристократии — в своей основе образованной, элегантной, изысканной и усложненной, облаченной авторитетом и властью. Экстравагантность и роскошь в одежде стали грехом «джентльменским» по преимуществу. В своей книге Натанаэль Ворд противопоставлял простую жизнь и нравственное превосходство колонистов развращенным нравам Англии и выводил из этого контраста доказательство приближения первых к райскому состоянию первоначальной церкви.14

Первооткрыватели Америки заявляли о своем превосходстве над англичанами, признавая в то же время свою отсталость в том, что касается одежды и культуры. По мнению Шарля Л. Сэнфорда, прежде всего в деятельности миссионеров границы нужно искать истоки комплекса превосходства американцев, проявляющегося как во внешней политике, так и в полном энтузиазма стремлении распространить «американский образ жизни» на всю планету.15 Религиозный символизм расцвел вокруг Границы и способствовал сохранению эсхатологии первооткрывателей вплоть до XIX века. Непроходимые леса, пустыня безграничных равнин, блаженство сельской жизни противопоставлялись порокам и грехам города. Возникла новая идея: американский рай наводнен пришедшими из урбанизированной Европы демоническими силами. Критика аристократии, роскоши и культуры нашла свое отражение в критике городов и городской жизни. Большие «оживляющие» религиозные движения брали свое начало на Границе и дошли до городов лишь значительно позднее. И в самих городах эти движения были более популярны среди бедного населения, чем среди более богатых и образованных слоев. Основная идея заключалась в том, что причина упадка религии — городские пороки, особенно пьянство и роскошь, которые присущи аристократии Европы, поскольку, очевидно, что ад был — и надолго остался — «путем и образом жизни Европы».16

Но, как мы уже говорили, эсхатологический милленаризм и ожидание земного Рая в конце концов претерпели радикальную секуляризацию. Самыми заметными итогами этой трансформации были миф о прогрессе и культ новизны и юности. Однако даже за их четко выраженной секуляризованной формой можно угадать религиозный энтузиазм предков и эсхатологические ожидания, столь вдохновлявшие прежние поколения. Как первые колонисты, так и эмигранты, прибывшие из Европы позднее, устремлялись в Америку как в Страну, где они могли бы родиться заново, и начать новую жизнь. «Новизна», зачаровывающая американцев во все времена, вплоть до сегодняшнего дня представляет собой выражение желания, обладающего религиозной структурой. В «новизне» проглядывает надежда на возрождение, ожидание новой жизни. Новая Англия, Нью-Йорк, Нью-Хевен — все эти названия выражают не только ностальгию по оставленной родной стране, но прежде всего надежду, что жизнь в этих новых городах и на этих новых землях обнаружит иные измерения. И не только жизнь: все на этом континенте, воспринимаемом как земной Рай, должно быть более значительным, более красивым, более сильным. В Новой Англии, «похожей на Эдемский Сад», куропатки так жиреют, что не могут больше летать, а индюшки таких же размеров, что и овцы.17 Это стремление к возвышенности и преувеличениям разделялось в Америке даже самыми светлыми и скептическими умами.

Надежда на возрождение к новой жизни и ожидание не только лучшего, но и блаженного будущего вполне узнаваемы и в американском культе юности. По словам Шарля Сэнфорда в постиндустриальный период американцы все больше и больше склонны искать утерянную чистоту и невинность в своих детях. Тот же автор пишет, что прославление новизны, характерное для следовавших на крайний Запад первооткрывателей, укрепило в них индивидуалистические черты, непокорность авторитетам, но также и выкристаллизовало в их характере непочтительность по отношению к традиции и истории.18 Остановимся здесь на нескольких соображениях, касающихся метаморфозы милленаристской эсхатологии первых поселенцев.