Читать онлайн «Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ». Страница 29

5 июля 1959 года в журнале «Богемия» появилась статья епископа Матанзаса Альберто Мартина Вильяверде «Кубинская аграрная реформа и Католическая церковь», в которой он, в частности, отмечал, что национализация не должна лишить крестьян земли, в результате чего они окажутся в зависимости от государства: «Мы ждем, что, наоборот, охраняющий государственный контроль собственности, который фиксируется в настоящее время в Законе и который многим кажется необходимым в начальном этапе аграрной реформы, со временем будет смягчаться, выполняя обучающую и помогающую крестьянам функцию по наиболее правильному использованию ими своей собственности» [335].

Ссылаясь на мнение экспертов, видевших схожесть мер Кастро с теми, что проводились в свое время в Советском Союзе, 21 июля 1959 года епископат Сантьяго-де-Куба выпускает пояснение по поводу своего отношения к аграрной реформе. В нем высшие католические иерархи Кубы прямо намекали Кастро, что, если ситуация будет развиваться по московскому сценарию, Церковь отреагирует на нее. Отмечая, что «источники» реформы не соответствуют ни Евангелию, ни энцикликам пап Льва XIII и Пия IX, «Кастро, чуждый, несомненно, московской ориентации, должен твердо знать, что эта ориентация ни в чем не способствует успеху Революции»[336].

Динамика позиции Церкви в течение двух месяцев после начала реформы вполне очевидна. К лету 1959 года уже видна явная обеспокоенность церковных иерархов проводимыми правительством Ф. Кастро преобразованиями.

В октябре 1959 года произошло событие, которое еще раз заставило усомниться многих в абсолютной гуманности нового режима. Один из лидеров революции Убер Матос, который являлся выразителем демократических тенденций в «Движении 26 июля», выступил с критикой политики Ф. Кастро, за что был арестован и приговорен к двадцати годам тюремного заключения. Католическая церковь немедленно отреагировала. Организация «Католическая молодежь» организовала протестную демонстрацию, а также созвала в конце ноября 1959 года Национальный Католический Конгресс. На демонстрации, прошедшей в центре Гаваны, собралось около одного миллиона человек[337]. В данном контексте необходимо напомнить, что в феврале 1958 года именно «Католическая молодежь» издала манифест о нарастающем кризисе в стране, в котором она требовала возвращения правительства Ф. Батисты в правовое поле. Фактически сразу после издания этого манифеста три члена организации (а также четыре члена «Университетской католической группы» – были найдены мертвыми с признаками насильственной смерти[338].

Католический национальный конгресс провел свои заседания 28 и 29 ноября 1959 года. По мнению кубинского католического журнала «Espacio Laical» (издается Культурным центром падре Феликса Валера), конгресс стал «публичным проявлением христианской души кубинского народа, самым крупным религиозным событием на Кубе до этого момента»[339]. На конгрессе католическая общественность Кубы ясно высказалась за соблюдение правовых норм, которые должны основываться на христианских принципах.

Официальный Ватикан немедленно отреагировал на происходящее на Кубе. 29 ноября 1959 года в адрес Конгресса поступило послание папы римского Иоанна XXIII. Обозначая генеральную линию послания как стремление к добру, которое должно быть присуще всему человечеству, папа писал: «Лозунги этих дней – продвижение союза и спасение христианского мира на Кубе, обеспечение гарантий сохранения ее католических традиций, получат общий знаменатель и будут более эффективными в милосердной жизни каждого из вас, реализуясь в лоне ваших организаций»[340].

Следует отметить тот факт, что после революционных событий на Кубе Ватикан занял вполне определенную позицию, которая выражалась в нейтралитете по отношению к режиму Кастро. Как отмечает И. Григулевич, «ни в одном из своих выступлений или высказываний Иоанн XXIII не осудил революционную Кубу, ее руководителей или внутреннюю политику. Более того, с приходом к власти Фиделя Кастро и его единомышленников дипломатические отношения между Ватиканом и Кубой не только не прервались, а наоборот, укрепились»[341].

Ф. Хотарт также отмечает, что отношения между Кубой и Святым Престолом никогда не прерывались, а назначенный для их реализации монсеньор Сезар Закки играл в них роль посредника. Посол Кубы в Ватикане Луис Амадо Бланко был в течение нескольких лет главой дипломатического корпуса, аккредитованного при Святом Престоле [342].

Как отмечает бывший офицер кубинской разведки Д. Амучастеги, С. Закки упорно трудился, чтобы открыть новые области сотрудничества, особенно относительно благотворительных учреждений, социальной работы и вербовки кубинцев в священники. При этом сам монсеньор принуждал кубинских семинаристов работать на плантациях и собирать сахарный тростник, за что Ф. Кастро неоднократно его хвалил. Со временем же С. Закки стал личным близким другом кубинского лидера[343].

Таким образом, во многом именно благодаря деятельности С. Закки к концу 1960-х годов церковные документы впервые официально характеризовали революцию как акт социальной справедливости, которая улучшила жизни населения Кубы.

Но в чем причина столь нейтрального отношения Ватикана к событиям на Кубе? Следует иметь в виду, что изначально переворот и приход к власти группы Ф. Кастро никак не был связан с социализмом – революция представлялась, скорее, как национально-освободительная.

На Конгрессе еще раз, очевидно, специально для революционного правительства, кубинская Церковь озвучила социальное кредо католицизма, давая понять, что только на соблюдении этих принципов может развиваться дальнейшее сотрудничество между Церковью и государством:

– Мы верим в естественные права и достоинство человека.

– Мы верим в право человека на достойную жизнь и в универсальность правосудия.

– Мы верим в права родителей на образование своих детей и в общественную обязанность распространения культуры.

– Мы верим в святость брака и семейной жизни.

– Мы верим в моральную необходимость любви к родине и в первенство общественного блага.

– Мы верим в право Церкви проводить ее спасительную работу.

– Мы верим в свободу человека, а не в тоталитарные доктрины.

– Мы верим в человеческое братство и Милосердие как основу христианской жизни[344].

Расшифровывая самый острый пункт, касающийся тоталитарных доктрин, епископ Вильяверде пояснял, что имеется в виду: «Мы полагаем, что государство имеет право направлять личную деятельность в русло общественного блага, но не вредя при этом существенным правам человека, семьи, частных организаций и Церкви, как это происходит в тоталитарных государствах»[345].

В заключительном документе Конгресса Церковь, естественно, коснулась наиболее острых вопросов, стоявших на тот момент перед Кубой, показав еще раз, что она не намерена отходить в сторону от проблем общественного и политического развития страны. Так, упоминая рабочий вопрос, Церковь делала упор на роль католических организаций, таких как «Рабочая католическая молодежь» и сходных с ними, ссылаясь на то, что они уже действуют на острове, вместе с другими объединениями вроде групп крестьян, связанных с «Католическим действием». Что касается борьбы с бедностью, то и здесь в заявлении фигурировали католические организации, такие, например, как Сестры милосердия.

Как отмечает Дж. Холбрук, Национальный Католический Конгресс стал своего рода шахматным гамбитом в битве за общественные отношения между Церковью и Ф. Кастро. По его мнению, епископы использовали Конгресс как символическую форму массовой коммуникации, чтобы показать, что именно Католическая церковь и католицизм должен обеспечить этические и моральные ценности для проводимых реформ[346]. С этим мнением можно согласиться, учитывая, что именно после Конгресса отношения между Кастро и архиепископом Пересом Серантесом, наиболее явным сторонником нового режима, начали быстро ухудшаться. 24 декабря 1959 года Перес Серантес выпускает пасторское послание, в котором он подводит своего рода итоги прошедшего Конгресса. В нем иерарх говорил о том, что кубинское население преимущественно католическое, а потому будет серьезной ошибкой со стороны режима как-либо притеснять Католическую церковь, как, впрочем, и другие религиозные конфессии[347].

Таким образом, постепенно из союзника (или, правильнее сказать, попутчика) Церковь неумолимо превращалась в противника режима.

Тем не менее, не обладая поддержкой со стороны, Кастро был вынужден мириться с ее позицией. Правда, именно после Конгресса он высказал мысль, что духовенство не едино по своему составу: в нем есть элита и настоящий клир, чьи интересы связаны с интересами народа.