Читать онлайн «Собрание сочинений. Том 1». Страница 40

В июле 1628 года прибыл в Москву веррийский митрополит Аверкий и остался в Москве на государево имя. В 1629 году выехал на государево имя и поселился в Москве селунский митрополит Паисий, а в 1630 году приехал в Москву с турецким послом Фомою Кантакузеном севастийский митрополит Иосиф, который также остался в Москве на государево имя[216]. Эти три иерарха, поселившись в Москве, жили при дворе, пользовались у царя и патриарха почетом и влиянием. Когда в 1630 году представлялся Филарету Никитичу Фома Кантакузен в качестве турецкого посла, то на представлении присутствовали и митрополиты Паисий Селунский и Аверкий Веррийский; в том же году они присутствовали и на приеме царем и патриархом голландских послов. В 1631 году при приеме английского посла были Аверкий и севастийский митрополит Иосиф, они же присутствовали и при приеме датского посла[217]. Как велико было при дворе влияние этих архиереев, можно заключить из того обстоятельства, что к их покровительству и ходатайству прибегали даже русские вельможи. Так, Аверкий заявлял, «что наперед сего бил челом к государю святейшему патриарху севастийский [С. 173] митрополит Иосиф о князе Володимере Долгоруком, чтобы ему быти по-прежнему на Вологде. И великий государь святейший патриарх чаял, что бил челом севастийский митрополит Иосиф о том с ево, Аверкиева, ведома, а он, Аверкий, про то не ведал, и с ним он о том не спрашивался и ныне што вперед о таком же деле учнет бить челом без его ведома и на него б, Аверкия, в том мненья не было»[218]. Но если так сильно и велико было влияние выезжих митрополитов на патриарха и царя, что к их ходатайству перед патриархом прибегали даже видные русские вельможи, то понятно, какое решительное и безусловное влияние должны были иметь эти митрополиты на отношение русского правительства к различным Восточным Церквам и к различным просителям милостыни. По мысли русского правительства, выезжие иерархи должны были быть посредниками между просителями и правительством: они должны были давать правительству сведения о личности просителя, о монастыре или епархии, представителем которой проситель является, о действительных нуждах и потребностях епархии или монастыря, должны были разоблачать обманы и проделки разных самозванцев-просителей и т. п. Очевидно, что роль их в этом отношении была очень важна и влиятельна, так что все дело раздачи милостыни почти исключительно находилось в их руках, и каждый приехавший в Москву проситель необходимо должен был заручиться их расположением и рекомендацией, без чего ему трудно было рассчитывать на успех. Поэтому почти все просители и обращаются к ним с просьбою о содействии и ходатайстве перед царем и патриархом. Но эти представители в Москве Православного Востока не стояли на высоте своего призвания, особенно митрополит Аверкий, самый видный и влиятельный между ними. Эти иерархи, живя в Москве, преследовали только свои личные эгоистические и корыстные цели, старались каждый усилить свое влияние и подорвать значение другого, вследствие чего между ними скоро возникла борьба, в которой они сами открывали и русским свои взаимные интриги и разные неблаговидные проделки. Митрополит Аверкий, поселившись в Москве, скоро приобрел сильное расположение к себе Филарета Никитича и полное его доверие. Этим он воспользовался [С. 174] прежде всего для личной наживы. Он наговорил патриарху, что у него на родине есть вотчины и виноградники, которые он принужден был заложить. Теперь, пользуясь царскою милостынею, он посылает в Константинополь своего келаря Пахомия, чтобы устроить выкуп его имений и виноградников. Но Пахомий не исполнил этого поручения, а воротился в Москву с племянником Аверкия Дементием, который теперь был отправлен в Константинополь, чтобы не только выкупить Аверкиевы имения и виноградники, но и продать их. При этом Аверкий просил царя и патриарха написать от себя Константинопольскому патриарху, чтобы тот посодействовал Дементию в успешном выполнении возложенного на него поручения. Царь действительно писал к Кириллу Лукарису особую грамоту с просьбою похлопотать о выкупе и продаже имений Аверкия; о том же просил Лукариса и Феофана Иерусалимского особою грамотою и Филарет Никитич. Для нас это дело важно в том отношении, что оно указывает на живое и деятельное участие царя и патриарха в личных делах Аверкия, на их полное расположение и сердечное сочувствие к этому митрополиту. Но Аверкий злоупотребил царским и патриаршим доверием и расположением к нему с низкою корыстною целью. В действительности у него вовсе не было в Константинополе никаких имений и виноградников, все это он придумал с целью выманить у царя и патриарха побольше денег, на которые он покупал товары и посылал их для продажи в Константинополь то со своим келарем Пахомием, то с купцом Дементием, которого он выдавал за своего племянника. Впоследствии Феофан Иерусалимский, когда он уже враждебно столкнулся с Аверкием, счел возможным раскрыть Филарету Никитичу глаза на проделки Аверкия. Относительно данного обстоятельства он писал; «Если хочешь познать лживость его (Аверкия), скажу тебе первое, он подвигнул царствие ваше писать к нам о некоем человеке, которого назвал себе братаничем, но он не что иное, как купец, приходивший совершать куплю соболями, и будто бы он, Аверкий, имел виноградники в Константинополе, но он не только не имел здесь виноградников, [С. 175] но ради нищеты своей и лукавства уже двадцать лет, как изгнан из епархии Веррийской, и около десяти лет, как переселился в Молдовлахийскую». Очень неблаговидно Аверкий поступил и со своим спутником Константином Ларевым. С ним он приехал в Москву и выдал его здесь за своего зятя. Этот Аверкиев зять привез в Москву часть Животворящего Древа, которое творил о-де много чудес, причем он ссылался на Аверкия: «Распросить велите верийского митрополита Аверкия, что он видел, и он вам, государем, подлинно скажет про те чудеса». Аверкий, знавший, конечно, хорошо все касавшееся своего зятя, подтвердил его слова, и древо было куплено. Но через несколько времени Аверкий подал на своего зятя челобитную с просьбою взыскать с него деньги, которые он задолжал Аверкию, и когда Ларев, отрицавший долг, не хотел платить, он поставлен был на правеж, который заставил его уплатить долг. Аверкий вынужден был объяснить тогда, что Ларев вовсе не зять его, а только дорогою в Москву уговорился было жениться на племяннице Аверкия и успел этим путем выманить у него деньги, а между тем оказалось, что Ларев уже женат, т. е. Ларев не только не был зятем Аверкия, как тот сначала уверял, но Аверкий даже совсем и не знал его, не знал даже того, женатый он человек или холостой, и потому, выдавая Ларева за своего зятя, подтверждая его слова о чудесах от привезенной им части древа, заведомо лгал. Ларев решился отмстить Аверкию за правеж. По словам челобитной Аверкия, Ларев писал в Константинополь к своему отцу, который «Мурат салтана платье кроит» и у которого «с молодых лет келарь Аникей послужил», чтобы он задержал и ограбил в Константинополе посланного туда Аверкием келаря его Пахомия; писал он и постельничьему молдавского воеводы, советуя ему ограбить и задержать Пахомия. И это последнее письмо Ларев писал от имени Иоанникия, но без его ведома. Наконец, Аверкий доносил, что Константин хотел покинуть греческую веру и потурчиться. Ларев по этому доносу был обвинен и сослан в Вятку, где его велено было содержать в оковах под строгим караулом. [С. 176] В 1630 году Константинопольский патриарх Лукарис просил об освобождении Ларева, и по этому ходатайству он был отпущен в Константинополь в 1631 году.

Аверкий не раз посылал своего келаря Пахомия в Константинополь с разными поручениями вроде выкупа его родовых имений и виноградников, которых никогда не имел, а в действительности для торговли на деньги Аверкия. В последний раз он послал с ним 1300 рублей, и Пахомий не заблагорассудил возвратиться в Москву с этими деньгами, а остался в Молдавии. Аверкий употреблял все усилия вызвать Пахомия в Москву, он писал к нему с этою целью письмо в Молдавию, уговаривая его приехать в Москву, обещал ему за это милость от Бога, честь от государя и от него, смиренного. «Если же будешь так несмыслен, – пишет Аверкий, – что сюда не придешь, то знай верно и истинно: двоюродному брату твоему, архимандриту Григорию, выхода отселе не будет». Аверкий действительно в видах поощрения Пахомия на приезд в Москву успел оговорить находившегося в Москве двоюродного брата Пахомия, синадского архимандрита Григория, и двоюродного брата Григория бельца Кузьму, так что они благодаря оговору Аверкия по указу государя и патриарха были сосланы в нижегородский Дудин монастырь. Но на этот раз за сосланных вступился селунский митрополит Паисий вместе с келарем Иоанникием. Паисий в челобитной заявил, что архимандрит Григорий и его двоюродный брат Кузьма люди честные, что за ними никакого дурна никогда не было, что он знает их исстари – архимандрита учил грамоте, а у Кузьмы крестил двух детей. Вследствие этого думному дьяку велено было допросить Аверкия в патриаршей крестовой палате. На допросе Аверкий просил, «чтобы Святейший Патриарх Филарет Никитич пожаловал, не велел архимандрита Григория возвращать в Москву и отпускать в свою землю до тех пор, пока келарь его Пахомий не приедет в Москву, потому что архимандрит похваляется сделать келарю его великое зло, а что касается до сосланного с тем Григорием брата его двоюродного Кузьмы, то в нем лиха никакого не знает, только бы и ему побыть до времени там же в Печерском монастыре».