Читать онлайн «Брахман и история.Историко-философские концепции современной веданты». Страница 8

Арии не могли избежать их влияния ввиду своей малочисленности и могли только попытаться ассимилировать их, подняв до своего уровня, а это привело к мощному вторжению автохтонных религиозных представлений в до того чистую и светлую религию Ригведы. Злую шутку сыграл с индоариями свойственный им (якобы) дух религиозной терпимости. «Индиец отказался отвергнуть низшие религии и искоренить их. Не обладая гордостью фанатика, он не считал, что его религия — единственно истинная. Если бог удовлетворяет человеческий ум присущим ему образом — это тоже разновидность истины. Никто не может обладать всей истиной». Однако «когда арийская и неарийская религии встретились – одна очищенная, другая вульгарная, одна добрая, а другая низменная, – дурная стала стремиться вытеснить добрую»[38]. В итоге в поздневедийский период в арийском обществе сложилась идеология, выраженная в Атхарваведе, — идеология мрачная, уродливая и суеверная, в которой магия вышла на первое место, затмив собой религию; для описания этих ее свойств Радхакришнан не жалеет красок.

«Мифология в АВ (Атхарваведе. – С. Б.) занимает подчиненное положение по сравнению с магией. Как неоднократно отмечалось исследователями, для заклинателя, произносящего заговор, важны не боги сами по себе, а своя способность использовать их в интересах магии, извлечь из них выгоду с помощью магической техники, например назвав имена богов»[39]. Именно такое отношение к богам и является, по мнению Радхакришнана, главным признаком упадка религиозной традиции ариев, примером которого служат тексты Атхарваведы.

В свете всего вышеизложенного становится ясно, какие стремления привели ум индоариев к созданию Упанишад. Упанишады были плодом своего рода защитной реакции «духовного организма» ариев против вторжения инородной идеологии. Биологический организм при попадании в ткани инородного тела или при обнаружении раковой клетки мобилизует иммунную систему, которая с большим или меньшим успехом нейтрализует «чужака». Подобный же процесс происходил в поздневедийскую эпоху и в Индии: необходимость обезвредить идеологию аборигенов Индостана, исподволь разрушавшую индоарийскую идеологию, привела к активным попыткам не только социально-экономической, но и духовной ассимиляции аборигенов по принципу: «Коль скоро приходится принять магию, лучший выход из положения — очистить ее»[40].

Словом, индийцы создали Упанишады потому, что тосковали по чистоте веры предков. Для ассимиляции и «обезвреживания» магических ритуалов аборигенов Индостана была изменена и мотивация обрядовой деятельности — из деятельности для получения материальных благ она стала деятельностью по достижению религиозного спасения, то есть обретения единства ограниченного человеческого духа с бесконечным брахманом. Можно предположить (хотя сам Радхакришнан прямо этого не говорит), что и само понятие Брахмана оформилось в значительной степени благодаря аборигенным магическим культам, ибо необходимость борьбы с ними потребовала от ариев более четкой формулировки собственного религиозного и мировоззренческого идеала.

Кроме того, учение Упанишад, помимо идеологических корней, имело еще и корни социальные. К временам Атхарваведы относится складывание варновой системы, которая становилась со временем все более жесткой. Шудра, каким бы талантливым он ни был, не имел шансов преуспеть в обществе и был обречен оставаться в его низах; и наоборот, брахман всегда находился в привилегированном положении, каким бы невежественным он ни был, хоть и предупреждала «Манава-дхармашастра», что «брахман, не обученный священному писанию, уничтожается, как сухая трава, огнем». Естественно, это положение дел казалось несправедливым и порождало напряжение в обществе. Пытаясь сохранить свою этническую чистоту и ограничивая для этого браки с аборигенами, индоарии сами создали проблему социального напряжения, сделав прежде гибкие социальные страты, принадлежность к которым определялась прежде всего личными способностями и склонностями данного человека, жесткими кастами[41].

Не исключено, что понятия Брахмана и Атмана существовали у ариев еще до их вторжения на Индостан, хотя установить это точно вряд ли возможно, так как мы не располагаем практически никакими данными о мировоззрении предков индоиранцев — представителей андроновской археологической культуры[42]. Не исключено также, что в те времена они имели иное смысловое наполнение, чем то, которое дано было им в Упанишадах (сам Радхакришнан ничего об этом не говорит). Но несомненно, что одной из главных черт (если не самой главной) Атмана/Брахмана в Упанишадах стало его присутствие во всех без исключения людях, независимо от касты. Перед Брахманом все были равны, он уравнял в положении брахмана и шудру, и даже неприкасаемых; в Упанишадах есть множество эпизодов, когда кшатрий дает наставления брахманам, располагающимся на социальной лестнице выше его, и больше того, брахманы сами просят его о наставлениях. Еще более показателен пример из «Чхандогья-упанишады» (IV, 4), где Сатьякама Джабала приходит к ученому брахману, желая учиться у него, и честно рассказывает о своем весьма темном происхождении (его мать – служанка, а кто был отец, вообще неизвестно), а брахман, выслушав его искренний ответ, говорит: «Не брахман не мог бы так объяснить», и посвящает его[43].

Таким именно способом — упорным акцентированием внимания читателя на единстве человеческой природы и относительности кастовых различий — снимали Упанишады социальное напряжение. «Вся философия упанишад имеет тенденцию к смягчению разделений и к подрыву классовой ненависти и антипатии», — пишет Радхакришнан[44].

Дасгупта же акцентирует внимание на другой стороне проблемы. Вопроса о снятии социального напряжения для него не существует. Дасгупта обращал мало внимания на проблему взаимодействия индоариев и аборигенного населения Индии, которая была так важна для Радхакришнана. Брахман для него — следствие развития общей монистической тенденции, заложенной в Ригведе, для которой были свойственны разные воззрения на богов. В ней заложены зародыши и монотеизма, и политеизма, однако развитие получила именно монотеистическая тенденция. Своеобразие ведической религиозности, отмечает Дасгупта, состояло в том, что любой бог наделялся всеми возвышенными эпитетами, если к нему были обращены молитвы и от него зависело благо молящегося, и отступал в тень, лишаясь своих пышных титулов, если ритуал совершался для иного бога. Неудивительно, что в конечном итоге для брахманов встал вопрос о том, что же объединяет все это множество богов с весьма неопределенными и недифференцированными (в отличие, например, от богов античного пантеона) функциями. Таким образом, понятие Брахмана обязано своим существованием исключительно пытливости ума ведических ариев, стремившихся понять, что стоит за богами, людьми, неодушевленными предметами и делает их такими, каковы они на деле. С ритуалистикой же понятие Брахмана не связано.

Впрочем, здесь Дасгупта противоречит сам себе. В главе, посвященной Брахме, он пишет: «Концепция Брахмана… вряд ли возникла в Ригведе из построений жреческого ума»[45]. А сразу же вслед за этим перечисляет значения слова «Брахман», как они даны у Саяны: «а) пища, приношения пищей; б) песнь исполнителя гимнов Самаведы; в) магическая формула или текст; г) правильно исполняемая церемония; д) религиозное песнопение, сопровождаемое жертвоприношением; е) рецитация, исполняемая хотаром; ж) великое». Даже беглого взгляда на этот список достаточно, чтобы увидеть, что из семи его пунктов шесть имеют явное ритуалистическое значение, понимание же Брахмана как творца мира появляется позднее и в связи именно с вышеперечисленными его значениями. Кроме того, не следует забывать, что даже творение мира в индийской космогонии происходит посредством жертвоприношения.

Но в любом случае начала индийской философии, ее базовые принципы никак не связаны для Дасгупты с влиянием неарийского элемента на индоариев. Магия, которую Радхакришнан считает заимствованием у аборигенов Индостана, свойственна, согласно Дасгупте, самому мышлению ведийских ариев. Он особо отмечает тот факт, что ритуальной практике обязана своим существованием идея кармы, роль которой в индийской философии невозможно преувеличить.

Таким образом, можно, следуя за текстом «Истории индийской философии», выстроить схему (или, скорее, предварительный набросок схемы) развития индийской мысли в первые века ее существования. Изначально существует магия, роль которой — обеспечить человеку, совершающему ритуал, благосклонность богов и их помощь. Сам ритуал и его элементы носят название brahman. Затем обряды постепенно становятся самоценными, обращенность к богам становится малозначащим их аспектом, и на передний план выходит Брахман — «принцип ритуала», если охарактеризовать его в двух словах. Иначе говоря, природа Брахмана оказывается все-таки обрядовой, а не теоретической; Брахман является, конечно, творцом мира, но не личностью (личностность ему придается позднее), а лишь неким принципом, безличной силой, которая побуждает богов и людей действовать.