Читать онлайн «История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 6. На пороге Нового Завета. От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя». Страница 67

Апокалиптики считали себя толкователями тайн седой старины, о которых не знал никто, кроме посвященных. Именно в силу этого авторы апокрифов претендовали на авторитет, равный библейскому. На самом же деле они основывались не на Писании, а на агаде легендах, поверьях, мифах, словом, на том, чем народ изукрашивал строгую ветхозаветную религию. Отсюда крайняя противоречивость и неравноценность апокрифов. В них безнадежно сплетены фольклор и астральная мифология с прозрениями почти библейского уровня. Эти книги можно сравнить с подражанием эпигона великому мастеру, когда даже в грубых формах сохраняются благородные контуры первообраза.

Метафорический язык пророков доведен у апокалиптиков до крайности. В их книгах присутствуют и космология и оккультные знания; они перенасыщены аллегориями и намеками. Однако за всеми этими огненными реками и скалами, крылатыми существами и чудовищами проступает одно центральное видение: близость Царства Божия.

В то время как хасмонеи делали ставку на вполне земную политическую независимость, апокалиптики всецело жили мессианской идеей. Они не осуждали Иуду и даже восхищались им. Возможно, некоторые из них, как и хасиды, сражались в рядах его войска. Впрочем, военные замыслы казались «избранникам» ничтожными на фоне грандиозных картин Грядущего. То были революционеры, но революционеры-мистики, жаждавшие вселенского переворота, который совершит десница Господня.

Как было уже сказано, иудейская Община не включила апокрифы в состав Писания. Во-первых, не все верили, что их авторы

на самом деле Енох, Соломон или Барух. А во-вторых, была для недоверия и другая, более серьезная причина, хотя прямо о ней не говорили. Она заключалась в том, что по некоторым важным пунктам апокалиптика отступила от исконно библейской традиции.

Начиная с Торы Библия всегда ставит альтернативу, говорит о выборе пути и ответственности. История творится в диалоге между Промыслом и человеческой волей. Для мира нет жестко обусловленного будущего; оно зависит от того, как люди отзовутся на Божий призыв. Автор Книги Ионы подчеркивает это, повествуя о прощении раскаявшейся Ниневии. Поэтому-то пророки так настойчиво вмешивались в события своего времени, учили народ, предостерегали его от грехов и заблуждений.

Философского ответа на вопрос о связи свободы с предопределением в Библии мы не найдем. Она просто утверждает реальность того и другого, не пытаясь интегрировать парадокс в виде рациональной формулы. Эту великую мудрость Ветхого Завета усвоило и христианство, которое не боялось антиномично выражать истины Откровения.

Позднее иудейство нередко принимало более упрощенные и логически объяснимые точки зрения. Иосиф Флавий говорит о спорах богословов, многие из которых все сводили либо к воле Творца, либо к воле человека [5]. Из апокрифов видно, что авторы их рассматривали историю в духе предопределения [6]. Таким образом они невольно сближались с астрологией и стоическим фатализмом — самыми популярными доктринами эпохи. Если в Апокалипсисе Даниила дух профетизма еще сохранен, то апокрифы зачастую оказывались уже вне рамок Писания.

Книжники-апокалиптики по-своему истолковали учение о Божией Премудрости, понимая ее как некую небесную скрижаль, где изначала предустановлено все добро и зло мира, весь ход событий до конца Вселенной. Они полагали поэтому, что избранный мудрец, приобщившись к сокровенному знанию, может прочесть эту скрижаль целиком.

Но фаталистический уклон не исчерпывает сущности апокалиптики, сочетавшей разнородные аспекты иудейского мышления. Мы должны суметь увидеть в ней не только замутненность библейской веры, но и то, что сделало апокрифы звеном между Ветхим и Новым Заветами.

Самый ранний апокрифический апокалипсис — Книга Еноха. Впрочем, цельной книгой он стал потом, а вначале его части были отдельными произведениями, которые писались долго: от начала Маккавейского восстания до времени разрушения Иерусалима римлянами. Кроме этой книги, существовали и другие, носившие имя Еноха и появившиеся еще позднее [7].

Но почему их авторы избрали именно Еноха — десятого по счету праотца народов? Ведь в Книге Бытия о нем сказано всего несколько слов. Тем не менее, слова эти многозначительны. Енох был первым человеком, изъятым из общей участи смертных: «Бог взял его» [8]. Уже одно это привлекало к Еноху внимание тех, кто размышлял над мировыми загадками.

Само библейское сказание о нем восходит к отдаленнейшим временам. Прототипом его была, вероятно, вавилонская легенда о десятом допотопном царе Емендуранки, которого бог Солнца вознес в свой чертог, открыл ему небесные тайны и сделал родоначальником касты жрецов [9]. Быть может, кроме скупого сообщения Библии, иудеи знали и другие предания о Енохе, аналогичные вавилонским, которые могли лечь в основу книг «Еноховой школы». Недаром Бен-Сира назвал Еноха «образом познания для всех родов».

Основная идея апокалиптики сквозит уже в первой части книги. Енох, от лица которого говорит писатель, призывает людей исследовать законы природы, чтобы убедиться в их непреложности. Его картину мира в каком-то смысле можно было назвать «научной»:

«Я наблюдал все, что происходит на небе: как светила небесные не изменяют своих путей, как они восходят и заходят по порядку, каждое в свое время, не преступая своих законов. Взгляните на землю и обратите внимание на вещи, которые на ней, от первой до последней, как произведение Божие правильно обнаруживает себя!» (1 Ен 2, 1-2).

Подобно ангелам в Прологе «Фауста», Енох сначала не усматривает в мироздании никаких изъянов. Но он не может уклониться от вопроса: что же тогда ввергло мир в пучину греха?

Маздеистскую идею изначальности Зла он категорически отвергает:

«Грех не был послан на землю, но люди произвели его из своей головы; превеликому осуждению подпадут те, кто совершает его» (1 Ен 98, 4).

Однако это не значит, что именно в человеке Енох видит первоисточник греховности. Он пытается заглянуть глубже в мрачную бездну, породившую Зло. Хотя он не обращается к древнему библейскому символу Хаоса, тем не менее говорит о тварных духовных силах, нарушивших божественный Закон. Идея эта, впервые столь ясно выраженная в Книге Еноха, привлекла к ней внимание первохристиан [10].

Енох развивает своеобразную концепцию Грехопадения, исходя не из рассказа о Еве и Змие, а из шестой главы Книги Бытия. Там говорится о «сынах Божиих», прельстившихся красотой земных женщин. Согласно Еноху, эти «небесные стражи», поддавшись чувственному соблазну, пришли в мир вопреки воле Творца, что послужило началом всех человеческих зол. Именно падшие ангелы научили людей опасной мудрости, магии и волхвованиям. Енохов мидраш, напоминающий античные мифы и использованный впоследствии Мильтоном и Байроном, важен для нас своей главной идеей: противоборство Богу возникло в недрах творения, в его духовной сфере. В черной бездне Енох видит скованные звезды — это ангелы, совратившие мир. Их мольбы напрасны, им не может быть прощения. Енох, впрочем, не склонен утверждать, что грех порожден свободой, ибо в его понимании свобода — нечто условное. Для него ход истории — детерминированный процесс, в котором нельзя изменить ни одной черты.

Книга фактически исповедует фатализм, хотя ее автор и не произносит слова «Судьба». Он считает, что сюжет всемирной драмы во всех ее деталях разработан и предписан раз и навсегда. Пророчество Еноха о будущих веках основано именно на этом убеждении.

Ангелы-искусители наказаны, но останутся последствия их преступления. Под их влиянием люди развратятся до такой степени, что Премудрость Божия покинет землю.

«Пришла Мудрость, чтобы жить между сынами человеческими, и не нашла для себя места. Тогда Мудрость возвратилась назад в свое место и заняла свое положение между ангелами. И Неправда вышла из своих хранилищ, и, не искавшая его, она нашла его и жила между ними» (1 Ен 42, 1—3).

Потоп истребил нечестивых, однако не исцелил общечеловеческого недуга.

Автор апокрифа куда пессимистичней Даниила, который еще допускает прощение раскаявшихся и вразумление падших. Апокалиптики порой ближе по духу к тем язычникам, которые видели в мире лишь неуклонный упадок. Енох символически изображает историю в виде десяти седмин; на их протяжении злые ветры все время крепнут. Хотя Бог постоянно указывает истинный путь Своим избранникам, враги Его Закона преобладают.

Но есть в книге и нечто, заставляющее забывать о всех ее слабых сторонах. В глазах Еноха грех заключается не столько в нарушении ритуальных предписаний, сколько в преступлениях против человечности. Он не желает мириться с насилием и неправдой. Обличения его могли быть произнесены боговдохновенным пророком: они напоминают речи Исайи и даже слова Самого Спасителя.