Читать онлайн «Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата». Страница 49

2. J1: по семь пар чистых, по одной паре нечистых; по семь пар птиц

3. J2: по одной паре чистых; по одной паре нечистых; по одной паре птиц; по одной паре пресмыкающихся

4. Только дождь

5. Выпускаемые птицы: ворон, голубь, голубь, голубь

6. Не указано место, где Ковчег пристал к суше

Бытие, источник P (подробная версия)

1. Описание Ковчега

2. По одной паре каждого вида живых существ

3. Плюс к дождю, разверзаются источники

4. Не описано выпускание птиц

5. Место, где пристал Ковчег: гора Арарат

6. Жертвоприношения, завет, радуга

В книге Бытия источник J ничего не говорит о самом Ковчеге; это может означать лишь то, что источник P предложил «лучшее» или в каком-либо отношении более подходящее описание, которое и было включено целиком в окончательный текст. Не может быть такого, чтобы J обошел молчанием центральный момент всей истории; просто из его версии, по-видимому, ничего не было взято. Возможно, текст J содержал слишком подробное техническое описание строительства судна, и эти подробности были сочтены неуместными в библейском тексте – подобно тому, как детальное техническое описание в Табличке о Ковчеге свелось к одной или двум строкам в Эпосе о Гильгамеше, написанном на тысячу лет позже. Столь же важный эпизод с выпусканием птиц для поиска суши представляет собой обратную ситуацию: он опущен в тексте P – возможно, потому, что версия J оказалась полнее (или в каких-то аспектах лучше соответствовала нужному результату) и была взята целиком.

Источник J, в свою очередь, представляет собой переплетение двух весьма различных традиций в отношении количества взятых в Ковчег животных – мы видели это в предыдущей главе. Исходный вариант очевидным образом предполагал по одному самцу и по одной самке каждого вида, как это описано в источнике P. С другой стороны, источник J ближе к Старовавилонскому Атрахасису в том, что он включает также птиц – деталь, отсутствующая во всех других известных нам клинописных источниках. Наконец, в J говорится о попарном вхождении животных в Ковчег – теперь, когда расшифрована Табличка Ковчега, мы знаем, что и эта традиция существовала в Вавилоне.

В источнике J говорится только о дожде, в то время как источник P, более близкий к Гильгамешу XI, описывает и дождь, и наводнение; здесь тоже, вероятно, мы имеем дело с двумя разными традициями. Далее, хотя источник J не говорит ни о какой конкретной горе, к которой пристал Ковчег, его предшественник, видимо, упоминал какую-то гору, мало известную кому-либо, кроме вавилонян. Напротив, гора Арарат на далеком севере, указываемая источником P, оказалась более приемлемым выбором для иудейских авторов. Об этом, конечно, можно еще много рассуждать.

Библейский текст в том виде, как он нам известен, – законченное литературное произведение, в котором переплетены фрагменты первоисточников, принадлежащих двум различным линиям еврейской литературы о Потопе. В общей ткани библейского рассказа каждый из этих первоисточников представлен в неполном виде, но в процессе их восстановления различия между ними становятся явными. Ни опущенные детали, ни редактура не могут скрыть этих различий между J и P.

В моем понимании эти различия, скорее всего, восходят к двум различным клинописным версиям истории о Потопе. Обе эти версии почти наверняка содержали вавилонскую историю об Атрахасисе, а не историю из Эпоса о Гильгамеше. Таким образом, в классическом библейском тексте о Ное и Потопе мы можем увидеть отголоски неких «клинописной традиции J» и «клинописной традиции P».

Как библейские редакторы смогли превратить эту запутанную клинописную вязь в элегантно записанный чернилами древнееврейский текст – мы обсудим в следующей главе.

В предыдущей главе, я думаю, было достаточно убедительно показано, что библейская история о Потопе заимствована еврейской традицией из более древней вавилонской клинописной версии этой истории. Мы также видели несколько других примеров подобного заимствования – младенцы Моисей и Саргон в их маленьких кораклах, долгожители древности в книге Бытия. Каким образом могло происходить это заимствование? Как древняя клинописная история о Потопе и Ковчеге перешла в библейский рассказ на древнееврейском языке?

От ответа на этот вопрос до сих пор, как правило, уклонялись. По сути, мы имеем здесь дело с перемещением некоего текста из одной письменной культуры – вавилонской клинописи – в совершенно другую: еврейскую алфавитную письменность. Нам надо понять, где, когда, при каких обстоятельствах, а также почему и каким образом это могло произойти. Относительно истории о Потопе – в той мере, в какой эти вопросы вообще рассматривались, – высказывалось два типа предположений.

Согласно первому из них, история о Потопе существовала в Вавилоне и у евреев параллельно и независимо, начиная со второго тысячелетия до Р. Х.; при этом обе версии вышли из какого-то общего первоисточника [98]. Иными словами, история о Потопе уже была известна Аврааму в Уре и с тех древних времен жила в еврейской сначала устной, а затем и письменной традиции [99]. По моему мнению, однако, текстуальное сходство между XI главой Гильгамеша и библейским рассказом слишком велико для того, чтобы можно было считать его результатом двух долгих независимо развивавшихся традиций. Даже внутри вавилонской клинописной культуры история о Потопе претерпела за рассматриваемый промежуток времени (более тысячи лет) значительные изменения и циркулировала в различных вариантах. Исходя из этого, следует предположить, что еврейская версия, если бы она развивалась все это время независимо от вавилонских, отклонилась бы от них еще намного сильнее, сохранив лишь основу сюжета и несколько общих элементов.

Второй подход основан на том соображении, что пришельцы легко воспринимают и усваивают рассказы местных жителей, среди которых они оказались. Так, евреи, уведенные в вавилонский плен, очутились в среде, где бытовал определенный набор историй, выслушивали их от жителей вавилонских пригородов и вводили в собственный обиход – своего рода литературный осмос[132]. Данная теория предполагает, что вавилоняне просто обожали пересказывать чужестранцам свои истории – а может быть, ими было пропитано все вокруг, включая питьевую воду… Этот предполагаемый процесс не только недоказуем и в целом маловероятен, но он также не может нам объяснить, каким образом еврейский рассказ о Потопе оказался столь похожим на тщательно оформленное и структурированное литературное произведение – XI главу Эпоса о Гильгамеше.

Предлагаемое ниже альтернативное объяснение, состоящее из двух частей, пришло мне в голову во время чтения публичной лекции перед большой аудиторией. Лекция называлась «Новый взгляд на Вавилонский плен евреев»; она была прочитана в Британском музее вечером 26 февраля 2009 г. Перед этим я более двух лет готовил выставку

«Вавилон: миф и реальность», проходившую в Британском музее с 13 ноября 2008 г. по 15 марта 2009 г., и за это время много чего обдумал и написал о Вавилоне. Древние источники, звучавшие голосами на аккадском, на арамейском, на древнееврейском языке, вращались передо мной как одежки в барабане стиральной машины. Но, несмотря на эту долгую сосредоточенную работу и на простоту излагаемой здесь мысли, она пришла мне в голову лишь незадолго перед закрытием выставки и в самом конце приуроченного к ней лекционного курса.

Вавилонский плен, несомненно, определяет место и время знакомства евреев с клинописной традицией, поскольку именно в данный период евреи жили в вавилонской среде. Эта основная идея высказывалась ранее многими исследователями, так что в ней нет ничего нового. Новое же заключается в объяснении того, каким образом происходило это знакомство и последовавшее заимствование текстов и сюжетов.

Мое объяснение состоит в том, что заимствования были сделаны в процессе обработки существовавших еврейских текстов и первоначального сведения их в корпус еврейской Библии. Надо было дополнить этот корпус рассказами о самых древних временах – и тут пригодились клинописные источники. Насколько я знаю, это новая идея.

Механизм данного заимствования состоял в том, что некоторые представители еврейского народа, занимавшие в своей среде важное положение, изучили клинописную письменность и смогли сами напрямую познакомиться с вавилонскими историями, которые они затем переработали и наполнили новым смыслом для нового употребления. Это, насколько мне известно, тоже новая идея.