Читать онлайн «Творения. Том 1: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы». Страница 36

72. И это – тот самый Ириней, и Климент Римский, и Дионисий Римский. А Александрийский Дионисий[353] о чем удивительно слышать [354], во втором к соименнику своему послании «Об обличении и защищении» так заключил слово. Но выпишу вам собственные его (Дионисия. – Ред.) слова. «Сообразно со всем этим, – говорит он, – и мы, заимствовав образец и правило еще у живших прежде нас пресвитеров и единогласно с ними принося благодарение, заключаем уже теперь и наше к вам послание. Богу же Отцу и Сыну Господу нашему Иисусу Христу со Святым Духом слава и держава во веки веков, аминь» [355]. И никто не может сказать, что это было переправлено после. Дионисий не стал бы усиливать так речь и говорить, что заимствовал образец и правило, если бы у него было сказано «в Духе», потому что употребление этого последнего выражения было обыкновенно. А то речение требовало оговорки. Он же где-то в середине сочинения сказал савеллианам так: «Если троичностью Ипостасей, по словам их, Ипостаси разделяются, то все же Ипостасей три, хотя бы они и не хотели этого, или пусть они совершенно уничтожат понятие о Божественной Троице». И еще: «После Единицы существует, посему, и Божественная Троица» [356].

А Климент говорит проще: «Жив Бог, и Господь Иисус Христос, и Дух Святой»[357] Но послушаем, как упоминает о Духе в книге «Против ересей» Ириней, живший близко к апостолам. «А людей необузданных, – говорит он, – и увлекающихся в собственные похоти, нимало не вожделевающих Божия Духа, справедливо апостол называет плотскими (1 Кор. 3:3)» [358]. И в другом месте он же говорит: «Чтобы мы, став непричастными Божия Духа, не лишились Небесного Царствия, апостол воскликнул, что плоть не может Царствия Божия наследити (1 Кор. 15:50)» [359]. А если достоверен для кого, по своей многоопытности, и Евсевий Палестинский, то укажем и у него те же выражения в его «Недоумениях о многоженстве древних» [360]. Ибо, сам себя возбуждая к слову, говорит так: «Святого Бога Просветителя пророков через Спасителя нашего Иисуса Христа призвав со Святым Духом».

73. Но нашли мы также, что со Святым Духом воздает славу во многих беседах на псалмы и Ориген, человек, не во всем имеющий совершенно здравые понятия о Духе. Однако же и он, уважая силу обычая, во многих местах оставил благочестивые высказывания о Духе. А в шестой, как кажется, книге толкований на Евангелие от Иоанна [361] он ясно подтвердил, что Дух достопоклоняем, и писал дословно так: «Водная баня есть символ очищения души, омываемой от всякой греховной скверны; но, тем не менее, для того, кто предает себя Божеству достопоклоняемой Троицы, она и сама по себе, по силе призываний, имеет начало и источник дарований». И еще, в толкованиях на Послание к Римлянам, он же говорит: «Священные Силы могут принимать в себя Единородного и божество Святого Духа» [362]. Так, думаю, твердость предания заставляла нередко людей противоречить и собственным своим мнениям. Но и Африкану, писателю-историку, небезызвестен был такой вид славословия. Ибо, кажется, в пятой книге «Сокращенного временника» [363] он говорит так: «Мы, познавшие меру и этих слов, мы, которым не неизвестна благодать веры, благодарим Отца, Который нам, присным Его, даровал Спасителя всяческих и Господа нашего Иисуса Христа. Ему слава и величие со Святым Духом во веки». В иных случаях можно и не доверять или, если место поддельно, трудно открыть обман, потому что разность [всего лишь] в одном слоге; но предложенное нами в длинных выписках делает невозможной злонамеренную подделку и несомненно доказывает, что свидетельства взяты из самих сочинений. Но что в другом случае не стоило бы, может быть, и указания, для обвиняемого же в нововведении необходимо для свидетельства по давности времени, то и представлю теперь. Отцам нашим заблагорассудилось не в молчании принимать благодать вечернего света, но при явлении его немедленно благодарить. И не можем сказать, кто творец этих слов светильничного благодарения; по крайней мере, народ возглашает древнюю песнь, и никто не признавал нечествующими тех, которые произносят: хвалим Отца и Сына и Святаго Духа Божия [364] А если кому известна и песнь Афиногена, которую он, вместо предохранительного врачевания, оставил ученикам своим, когда сам поспешал уже ко всесожжению, то он знает, какое мнение о Духе имели мученики. И об этом довольно.

74. А где дадим место великому Григорию [365] и словам его? Не с апостолами ли и пророками? Говорю о муже, который ходил в едином с ними Духе, во все время жизни шествовал по следам святых, во все дни свои тщательно преуспевал в жизни евангельской. Так о нем говорю; иначе весьма оскорбим истину, не сопричислив к присным Божиим сию душу, сего мужа, который, подобно какомуто светозарному великому светилу, озарял Церковь Божию, который при содействии Духа имел над демонами страшную для них силу и такую приял благодать слова в послушание веры во языцех (Рим. 1:5), что там, где до него было семнадцать только человек христиан, весь народ в городах и селах, научив боговедению, привел к Богу. Он и речной поток, повелев ему великим именем Христовым, обратил назад; он иссушил и озеро, которое любостяжательным братьям служило поводом к войне. А предсказания его о будущем таковы, что ничем не ниже он прочих пророков. И конечно, долго было бы пересказывать все чудеса сего мужа, которого, по преизбытку дарований, какие в нем явлены по действию Духа во всякой силе в знамениях и чудесах (ср. Кол. 1:29), и самые враги истины [366] называли вторым Моисеем. Так, у него во всяком слове и деле, как совершавшихся по благодати, сиял какой-то свет – знак небесной силы, невидимо ему сопутствующей. И доныне еще велико к нему удивление местных жителей, нова и всегда свежа в церквах твердо укорененная память о нем, не увядающая и от самого времени. Поэтому в тамошней Церкви не прибавляли ни действия, ни слова, ни таинственного какого-либо знака сверх тех, какие он оставил. А оттого многое из совершаемого у них, при давности своего установления, кажется недостаточным, потому что преемственно домостроительствовавшие в тех церквах не соглашались принять в дополнение что-либо из найденного [уже] после него. Поэтому одним из Григориевых установлений является и оспариваемый ныне образ славословия, по его преданию сохраненный в Церкви. И немного нужно труда, чтобы при небольшом усилии приобрести в этом несомненное удостоверение. Такова была вера и нашего Фирмилиана[367] как свидетельствуют оставленные им слова. И о великом Мелетии [епископе Антиохийском] утверждают современники, что он был того же мнения. И нужно ли говорить о давнем? И ныне на Востоке не по этому ли одному более всего узнают благочестивых, отличая их по этому выражению, как бы по некоторому знаку? И как слышал я от одного жителя Месопотамии, человека и в языке сведущего, и в образе мыслей неповрежденного, на их местном наречии, если б кто и хотел, невозможно сказать иначе, но, по свойству отечественного языка, необходимо произносить славословие с союзом «и», а еще лучше с помощью равнозначительных ему высказываний. И мы, каппадокийцы, так же выражаемся на родном своем наречии, потому что Дух тогда еще, при разделении языков (см. Быт. 11:1–7), предусмотрел пользу такого образа выражения. Да и почти весь Запад, от Иллирика до пределов обитаемых нами стран, не предпочитает ли сего выражения?

75. Почему же я нововводитель и слагатель новых речений, когда началовождями и защитниками сего речения имею целые народы и города, и обычай, своей древностью простирающийся за пределы человеческой памяти, и мужей, бывших столпами церквей, отличавшихся всяким ведением и силой Духа? За сие подвиглись на меня эти воинствующие полчища; всякий город, всякое село и все отдаленные страны стали наполнены клеветниками! Правда, что прискорбно и болезненно сие для сердец, ищущих мира; но поскольку велики награды терпению в страданиях за веру (Евр. 10:35–36), то пусть еще сверх этого угрожает мне меч, изощряются на меня секиры, возгорается огонь, сильнейший вавилонского (см. Дан. 3), приводятся в действие все орудия мучений! Для меня ничто так не страшно, как не убояться угроз, какие Господь произнес на хулителей Духа. Поэтому перед людьми благомыслящими достаточным оправданием послужит сказанное, по каким причинам принимаю я выражение, столь угодное и обычное святым и столь утвержденное обыкновением. Ибо оказывается, что с того самого времени, как возвещено Евангелие, и доныне употреблялось сие речение в церквах, а что всего важнее, и по смыслу оно благочестиво и праведно. Но что приуготовим себе в оправдание перед великим судилищем? То, что к славе Духа ведет нас, во-первых, честь, воздаваемая Самим Господом, Который к Себе и к Отцу вместе приемлет в Крещении и Духа, во-вторых – то, что и каждый из нас таковым же тайноводством вводится в богопознание (ср. Мф. 28:19), и, наконец, страх угроз, удаляющий мысль от всякого недостойного и унизительного мнения. Но что скажут противники? Какое оправдание найдут своим хулам, не устыдившись чести, воздаваемой Господом, и не убоявшись угроз Его? Конечно, они имеют полную власть решиться в рассуждении себя на что им угодно или даже и переменить свое решение. А я, со своей стороны, желал бы наипаче того, чтобы благой Бог даровал мир Свой, управляющий сердцами всех, и чтобы те, которые на меня скрежещут зубами и сильно ополчаются, успокоились в духе кротости и любви; если же они совершенно рассвирепели и стали неукротимы, то нам да дарует великодушно перенести все, что ни терпим от них. Конечно же, тем, которые имеют в себе осуждение смерти, не страдать за веру прискорбно, но нестерпимо то, что не подвизались за нее, потому что и борцам не столько тяжело получить удар во время борьбы, как вовсе не быть допущенными на поприще. Или, может быть, это было время молчати, по слову премудрого Соломона (Еккл. 3:7)? Ибо, действительно, какая польза кричать на ветер, когда жизнь так сильно обуревается, что ум всякого оглашаемого словом, наполнившись обманчивыми лжеумствованиями, как глаз пылью, приходит в замешательство, и слух у всякого оглушается несносными и непривычными звуками, и наконец все [оказывается] в колебании и в опасности падения?