Читать онлайн «История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.)». Страница 20

Таким было первое провозглашение великого принципа: у каждого человека есть право выбирать себе религию в соответствии с требованиями его собственной совести и искренним убеждением, без принуждения и вмешательства со стороны правительства[72]. Религия ничего не стоит, если она не свободна. Вера под принуждением — это вовсе не вера. К сожалению, преемники Константина начиная с Феодосия Великого (383 — 395) насаждали христианскую веру, исключая все остальные, но не только это — они насаждали также и ортодоксию, исключая любые формы разногласий, которые наказывались как преступление против государства.

Язычество сделало еще один отчаянный рывок. Лициний, поссорившись с Константином, на краткое время возобновил гонения на Востоке, но в 323 г. потерпел поражение, и Константин остался единственным правителем империи. Он открыто защищал церковь и был благосклонен к ней, но не запрещал идолопоклонство, а в целом оставался верен политике провозглашения веротерпимости до самой смерти (337). Этого было достаточно для успеха церкви, которая обладала жизненной силой и энергией, необходимой для победы; язычество же быстро приходило в упадок.

С Константина, последнего языческого и первого христианского императора, начинается новый период. Церковь восходит на трон кесарей под знаменем некогда презираемого, а теперь почитаемого и триумфального креста и придает новую силу и блеск древней Римской империи. Этот внезапный политический и общественный переворот кажется чудесным, однако это было лишь правомерное следствие интеллектуальной и моральной революции, которую христианство начиная со II века тихо и незаметно совершало в общественном мнении. Сама жестокость гонений Диоклетиана показала внутреннюю слабость язычества. Христианское меньшинство со своими идеями уже контролировало глубинное течение истории. Константин, как мудрый государственный деятель, видел знамения времени и следовал им. Девизом его политики можно считать надпись на его военных стягах, ассоциируемую с крестом: «Нос signo vinces»[73] [74].

Какой контраст между Нероном, первым императором–гонителем, который ездил в колеснице между рядами мучеников–христиан, сжигаемых в его садах наподобие факелов, — и Константином, восседающим на Никейском соборе посреди трехсот восемнадцати епископов (некоторые из них, как ослепленный Пафнутий Исповедник, Павел из Неокесарии и аскеты из Верхнего Египта, в грубых одеждах, носили следы пыток на своих искалеченных, изуродованных телах) и дающим высшее согласие гражданской власти на постановление о вечной Божественности некогда распятого Иисуса из Назарета! Никогда, ни раньше, ни потом, мир не видел подобной революции, разве что кроме тихого духовного и нравственного преображения, совершенного самим христианством в момент его возникновения в первом и духовного пробуждения в шестнадцатом веке.

Источники

Игнатий: Epistolae. Martyrium Polycarpi. Тертуллиан: Ad Martyres. Ориген: Exhortatio ad martyrium (προτρεπτικός λόγος εις μαρτύριον). Киприан: Ер. 11 ad mart. Пруденций: Περ'ι στεφάνων hymni XIV. См. список литературы к § 12.

Труды

Sagittarius: De mart, cruciatibus, 1696.

H. Dodwell: De paucitate martyrum — Dissertationes Cyprianicae. Lond. 1684.

Ruinart (католик): Praefatio generalis in Acta Martyrum.

F. W. Gass: Das christl. Märtyrerthum in den ersten Jahrhunderten, in Niedner's «Zeitschrift f. hist. Theol.» 1859-'60.

Ε. de Pressense: The Martyrs and Apologists. Перевод с французского. London and Ν. Y. 1871. (Ch. II p. 67 sqq.).

Chateaubriand: Les martyrs ou le triomphe de la rel. chrét. 2 vols. Paris 1809 и многие другие издания (лучший перевод на английский О. W. Wight, N. York 1859.) Не имеет критической и исторической ценности, только поэтическую.

См. также Jameson: Sacred and Legendary Art. Lond. 1848. 2 vols.

На эти длительные и жестокие гонения церковь ответила не революционным насилием, не плотским сопротивлением, но моральным героизмом страданий и смерти за истину. Однако этот героизм был самым светлым ее украшением и самым эффективным оружием. Этим своим героизмом церковь доказала, что достойна своего божественного Основателя, Который принял смерть на кресте ради спасения мира и даже молился о прощении Своих убийц. Патриотические добродетели Древней Греции и Рима проявились здесь в самой возвышенной форме, в самоотречении ради небесной страны, ради венца, который никогда не увядает. Даже дети становились героями и со священным энтузиазмом устремлялись к смерти. В эти тяжелые времена люди руководствовались словами Господа: «Кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником»[75]; «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[76]. И ежедневно сбывались обещания: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное»[77]; «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»[78]. Данные слова относились не только к самим мученикам, менявшим беспокойную жизнь на земле на блаженство небес, но и к церкви в целом, которая становилась чище и сильнее от каждого гонения, тем самым демонстрируя свою нерушимую жизненную силу.

Эта добродетель страдания — один из наиболее сладких и благородных плодов христианской веры. Наше восхищение вызывает не столько масштаб страданий, хотя он и был достаточно ужасен, сколько дух, с которым переносили их первые христиане. Мужчины и женщины всех слоев общества, благородные сенаторы и образованные епископы, неграмотные ремесленники и нищие рабы, любящие матери и нежные девы, седовласые пастыри и невинные дети терпели мучения не с бесчувственным равнодушием и упорной решимостью, но, подобно их Божественному Учителю, со спокойным самообладанием, смиренным самоотречением, мягкой кротостью, радостной верой, триумфальной надеждой и всепрощающим милосердием. Подобные зрелища часто были способны растрогать даже бесчеловечных убийц. «Продолжайте, — насмешливо обращается к языческим правителям Тертуллиан, — тащите нас на дыбу, мучайте, истирайте нас в порошок: чем больше вы косите нас, тем больше нас становится. Кровь христиан — семя их урожая. Само ваше упорство поучительно. Ибо кто, наблюдая его, не задался бы вопросом, в чем суть проблемы? И кто, присоединившись к нам, не желает пострадать?»[79].

Без сомнений, и в это время, особенно после периодов относительного затишья, было много христиан, чья вера была поверхностной или неискренней; буря гонений отметала их, словно отделяя солому от зерна; они либо курили ладан богам (thurificati, sacrificatï), либо добывали ложные свидетельства о своем возвращении к язычеству (libellatici, от libellum), либо выдавали священные книги (traditores). Тертуллиан с праведным негодованием рассказывает, что целые общины во главе с клириками иногда прибегали к бесчестным подкупам, чтобы избежать гонений со стороны языческих магистратов[80]. Но, конечно же, это были редкие исключения. В целом, отступников (lapsi) всех трех типов немедленно отлучали от церкви, и во многих церквях, хоть это и было чрезмерной строгостью, им даже отказывали в восстановлении.

Те, кто радостно заявлял перед языческими магистратами о своей вере во Христа, рискуя жизнью, но не был при этом казнен, почитались как исповедники[81]. Те, кто пострадал за веру, претерпев мучения и приняв смерть, назывались мучениками или свидетелями кровью[82].

Среди исповедников и мучеников было немало людей, в которых чистый и спокойный огонь энтузиазма перерос в дикое пламя фанатизма, чье рвение было извращено нетерпением и спешкой, самомнением, побуждающим провоцировать язычников, и амбициями. К ним относятся слова Павла: «И если я… отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». Они вручали себя в руки языческих властей и всячески стремились к мученическому венцу, чтобы получить заслугу на небесах и быть почитаемыми на земле как святые. Тертуллиан рассказывает о группе христиан из Ефеса, которые просили язычника–правителя о мученичестве, а он, казнив нескольких, отослал остальных со словами: «Несчастные создания, если вы действительно хотите умереть, кругом достаточно обрывов и веревок». Хотя такое заблуждение было гораздо менее постыдным, чем его противоположность (трусливый страх перед людьми), однако оно противоречило наставлениям и примеру Христа и апостолов[83] и духу подлинного мученичества, заключающегося в сочетании искренней кротости и силы и обладающего божественной мощью за счет самого осознания человеческой слабости. Соответственно, мудрые учителя церкви осуждали такое порывистое, неконтролируемое рвение. Смирнская церковь говорит так: «Мы не хвалим тех, кто сам напрашивается на мученичество, ибо Евангелие этому не учит». Климент Александрийский говорит: «Сам Господь велел нам бежать в другой город, если нас преследуют; не потому, что гонения — это зло; не потому, что мы боимся смерти, но чтобы мы не стали причиной злого деяния и не способствовали ему». По мнению Тертуллиана, мученичество совершенствуется в божественном терпении; для Киприана же это дар Божьей благодати, который нельзя поспешно схватить, его надо терпеливо ждать.