Читать онлайн «Лекции по истории Церкви». Страница 28

Довольно легко мусульмане захватили также Сирию с ее столицей Антиохией и Египет, причем, монофизитское население этих областей, как и прежде, при персидском захвате, приветствовало новых завоевателей. Именно наличие большого числа монофизитов и объясняет столь легкие и быстрые успехи мусульманской агрессии в этих регионах.

Таким образом почти все области, зараженные монофизитством, оказались под властью мусульман, и во многом именно по этой причине церковно-политические цели так называемого «Экфесиса» не были достигнуты. Вскоре умирает патриарх Сергий, а затем и император Ираклий. Император Ираклий, мужественный воин, победитель персов, перед смертью впадает в депрессию и совершенно безучастно наблюдает за арабским завоеванием тех провинций, которые он так успешно отвоевывал.

После смерти Ираклия были некоторые дворцовые смуты, и очень скоро императором был объявлен его несовершеннолетний внук, который в истории известен как Констант II. Если Ираклий склонялся к нейтралитету в вопросах религии, а его безвременно (вскоре после отца) умерший сын Константин был убежденным православным, то Констант — сын этого Константина и внук Ираклия — стал защитником монофелитства. Констант, подобно своему деду, был мужественным правителем, который не оставлял надежды вернуть империи утраченное. Именно это, по-видимому, побуждало его защищать монофелитство, ту вероисповедную формулу, которая, как казалось, могла стать почвой примирения православных и монофизитов. Однако, ввиду преобладания православия на тех территориях, которыми Констант реально обладал, он должен был несколько видоизменить политику своего деда, или — что то же самое — политику патриарха Сергия. В 648 г., уже по достижении совершеннолетия, он издает новый вероисповедный указ. Этот новый указ получил наименование «Типос», т. е. образ, образец. Автор этого указа идет на попятную. Он запрещает всякие дискуссии об энергиях и волях и как бы хочет успокоить ту бурю, те напряженные споры, которые завязались в Церкви после провозглашения учений сначала о единой энергии, а затем о единой воле во Христе. Но на самом деле слишком много уже было сказано раньше, в предыдущие десятилетия, чтобы просто-напросто умолчать об этом и чтобы такое умолчание послужило к тому же основой для церковного мира. Поэтому православные немедленно разоблачили этот новый опыт официального богословия как защиту неправой веры, как защиту монофелитства.

В этот новый период спора главным защитником православия явился прп. Максим Исповедник. Максим Исповедник, жизнь которого во многом напоминает жизнь св. Софрония, тоже был участником очень важных событий церковной истории. Защищая православие, он прошел грады, веси и даже континенты. В молодости был придворным советником, но очень скоро оставил двор, став монахом на азиатском берегу Босфора; затем, избегая персидской опасности, он покинул свой монастырь, ушел в Александрию; побывал также на многих островах Средиземного моря. Из Египта он направился в латинскую Африку, где стал организатором сопротивления новой константинопольской ереси. В это время в латинской Африке находился низложенный по политическим причинам константинопольский патриарх Пирр. Состоялся диспут прп. Максима Исповедника с бывшим патриархом Пирром, причем до нашего времени дошла точная его стенограмма. Патриарх признал себя побежденным, и, будучи прежде монофелитом, перешел на сторону православия, хотя, как выяснилось, не окончательно. Впоследствии он опять перебежал к монофелитам.

Эти события, важные сами по себе, были сильно осложнены обстоятельствами чисто политического характера. В то время, когда прп. Максим Исповедник находился в Африке, военный наместник этой провинции — лицо, бывшее с ним в весьма дружеских отношениях, взбунтовался против константинопольского правительства и объявил себя императором. Этот узурпатор погиб в борьбе с арабами, но впоследствии отвечать за его действия пришлось на суде в Константинополе прп. Максиму. В латинской Африке прп. Максим Исповедник организовал несколько соборов, которые все высказались против монофелитства. Прп. Максим не был латинянином, но его богословие было определяющим для догматического учения этих поместных соборов. Затем Максим отправился в Рим. В свое время здесь побывал и св. Софроний со своим другом — блаженным Иоанном Мосхом (в Риме Иоанн Мосх скончался, и по его завещанию св. Софроний повез останки друга на Восток, в Палестину. Именно таким образом, сопровождая тело блаженного Иоанна, св. Софроний вернулся к себе на родину, где ему и предстояло стать иерусалимским патриархом).

Прп. Максим Исповедник в жизни Римской Церкви имел гораздо большее значение, чем св. Софроний. Во время пребывания прп. Максима в Риме только что избранный без утверждения константинопольского императора римский папа св. Мартин Исповедник созвал поместный собор в 649 г. Этот собор 649 г. называется Латеранским — по названию папского дворца, где он заседал. На этом весьма представительном соборе западного епископата, присутствовало более 100 латинских епископов латиноязычных областей. Однако, как и на соборах в латинской Африке, здесь главенствовал прп. Максим Исповедник. Собор осудил монофелитство. Прибывший в Рим военный наместник императора, который должен был арестовать папу Мартина, предпочел вместо этого взбунтоваться и провозгласить самого себя императором, словом, произошла еще одна узурпация под знаменем защиты православия. Это, конечно, осложнило картину и отяготило земную участь защитников православия, когда впоследствии императору Константу удалось-таки наложить свою руку на непокорную Италию. Папа Мартин был арестован. Его некоторое время держали в заключении на одном из греческих островов, затем он был доставлен в Константинополь, где состоялся судебный процесс. С самого начала суд имел чисто политический характер. Вероисповедные убеждения папы никого не интересовали. Он был приговорен к смертной казни. По просьбе умирающего константинопольского патриарха Павла, одного из деятельнейших защитников монофелитства, смертная казнь папе Мартину была заменена ссылкой в Крым (в тогдашней империи Крым был самым суровым, самым северным краем, и папа Мартин в своих письмах в Рим жаловался на всяческие лишения, что совершенно естественно, тем более что он был человеком старым и обремененным разными болезнями; в частности, его мучила подагра — так, что он не мог даже стоять). Мы можем считать его в некотором смысле нашим отечественным святым, поскольку он умер в пределах нашего государства.

Если религиозные взгляды папы Мартина никого не интересовали, то, как только дошла очередь до преподобного Максима Исповедника, его всячески стремились склонить к компромиссу, ибо власти сознавали, что именно он — истинный возглавитель православных. Преподобный Максим был непреклонен. Ему сказали: «Уже вся вселенная причастилась с патриархом», т. е. вошла в литургическое общение с еретичествующим константинопольским патриархом. Это было действительно так: если первый преемник св. Мартина не вступил в общение с Константинополем, то папа Виталиан, который занял Римскую кафедру с 657 г., не желая осложнять своих отношений с Константинополем, вступил с ним в общение, и, тем самым, признал тех, кто задавал тон в Константинополе, православными. Преподобный Максим ответил на эти уговоры такими дерзновенными словами: «Даже если вся вселенная причастится с патриархом-еретиком, я этого не сделаю». Отказываясь подчиняться патриархам в силу одного того, что они патриархи, преподобный Максим столь же мужественно отказывался подчиняться и императорам, решительно протестуя против их вторжения в область вероучения, которую, как он провозгласил, должны определять исключительно священники. Если константинопольские власти не признали Мартина, ставшего папой без одобрения императора, если они слышать не хотели о Латеранском соборе 649 г., то, св. Максим, напротив, постоянно называет этот собор вселенским, хотя он состоялся без малейшей санкции и согласия императора. Преп. Максим подвергся тяжким мучениям и был сослан в Лазику на Черноморское побережье Кавказа, где и почил. По этой причине мы можем считать его, как и папу Мартина, одним из святых покровителей нашей страны.

Учение об одной воле во Христе было смягченной формой монофизитства. Не противореча формально Халкидонскому догмату, оно могло, как надеялись изобретатели этого учения, стать почвой для воссоединения Церкви с отошедшими от нее общинами еретиков-монофизитов. На самом деле, как показали святые отцы, которые противостали этой новой ереси, весь яд, вся неправота монофизитства в полной мере, содержалась и в этой новой его форме. По мнению монофелитов, человеческая природа Христа была бездейственна и безвольна, т. е. во Христе действовало одно Божество, а человеческая природа бездействовала. И была как бы орудием действия Сына Божия. Но если это так, и человеческая природа во Христе лишена действительного действия, действительной воли, то это некая особая природа, а вовсе не та, по которой, как учит Православная Церковь, Христос единосущен всем остальным людям. Уже древние отцы говорили: что не воспринято, то не уврачевано. Если Христос, восприняв человеческую природу, не воспринял одновременно человеческого действия и человеческой воли, то, значит, эти человеческие действие и воля не уврачеваны воплощением Сына Божия. Как показали святые отцы, и, прежде всего, прп. Максим, Христос изволяет наше спасение не только Своей Божественной, но и Своей человеческой волей. Особенно впечатляюще Максим Исповедник развивает эту мысль, исследуя евангельское повествование об агонии Христа, Его борениях, которые непосредственно предшествовали крестным страданиям. Как известно, во время Гефсиманских борений Христос сказал: «Не моя воля, но Твоя, Отче, да будет». Эти слова, в которых заключено, можно сказать, все учение о нашем спасении, помимо элементарного их смысла, имеют иной, глубинный. Вскрывая его, преподобный Максим доказывает, что здесь говорится о двух волях: о воле Божественной, которая, естественно, у Сына Божия едина с Отцом, и о воле человеческой. Эта воля человеческая не противоположна воле Божественной, о что спотыкались еретики. Они считали, что если во Христе Божественная и человеческая воли различаются, то они непременно должны быть и противоположными, а тогда приходится говорить и о раздвоении, доводящем христологическое учение до грани несторианства и даже прямо влекущем за собой несторианские выводы. Но, конечно, «различное» не означает «противоположное». И хотя человеческая воля совершенно естественно учитывает, скажем, страх перед страданиями и смертью, но она, согласуясь с волей Божественной, преодолевает этот страх. Христос никого на земле не боялся, но его человеческому естеству был свойствен присущий каждому человеку страх перед страданиями и смертью, и спасительное дело Христово совершилось именно потому, что Христос восхотел своей человеческой волей принять то страшное, что ему предстояло. Именно в человеческом изволении, в изволении, совершенном по человеческому естеству, в согласовании с волей Божественной, и состоит, как показывает прп. Максим Исповедник, тайна нашего спасения.