Читать онлайн «Иисус Христос — бог, человек, миф?». Страница 3

Откуда могли появиться все эти противоречия и несуразности «биографии» Христа, если апостолы были очевидцами событий или были вдохновлены «свыше» на их описание? — ставит Ж. Мелье неодолимый для апологетического богословия риторический вопрос. «Отсюда ясно, — заключает он, — что в их рассказах имеются ошибки, несуразности и противоречия и что все это пустые басни. Я обхожу молчанием другие подобные противоречия в этих якобы святых и божественных книгах, так как излагать их здесь было бы слишком долго; но уже из сказанного ясно видно, что эти книги — не результат божественного вдохновения и даже не плод какой-либо человеческой премудрости и поэтому не заслуживают веры»[13].

«Завещание» Жана Мелье в известном смысле можно считать «Правдивым словом» Нового времени о Христе и христианстве. Между ним и Цельсом — пятнадцать веков, большая часть которых отмечена печатью бесплодной схоластики, кострами инквизиции и процессами ведьм. Отзвуки этого не вполне исчезли еще во времена самого «Завещания». И известный французский энциклопедист Даламбер в ответ на упреки Вольтера в том, что он и его единомышленники проявляют вялость в деле опубликования и распространения этого «светильника» атеизма, пишет: «Вы упрекаете нас в холодности. Но я, кажется, уже говорил вам: боязнь костра очень расхолаживает»[14]. Костер для еретических книг и тюремная камера для их авторов — последние жупелы абсолютизма и мракобесия — еще не утратили в то время своего значения.

«Завещание» Мелье, написанное в 20-х годах XVIII в., произвело огромное впечатление на современников. Оно явилось одним из отправных пунктов той вначале чисто рационалистической, а затем и научной критики новозаветных произведений, которая за два столетия своего существования выдвинула ряд видных исследователей и сделала множество крупных открытий. В конце XVIII и начале XIX столетия была выработана новая методика исследования исторических произведений. Чисто рационалистическая критика сменилась аналитическим подходом к источникам. Были созданы научные приемы анализа древних литературных памятников, и эти приемы, примененные к Новому завету, дали блестящие результаты. Священное писание перестало быть тем осененным святостью одноплановым повествованием, за которое его выдавала христианская апологетика. Немецкий профессор Баур и его последователи выявили в Новом завете два враждебных друг другу направления. Они вскрыли также, что четвертое евангелие — от Иоанна— существенно отличается от первых трех, называемых синоптическими. Д. Штраус, автор нашумевшей книги «Жизнь Иисуса», неопровержимо показал мифичность большинства евангельских сказаний об Иисусе. Были выявлены их корни в мифах и религиозных течениях дохристианского времени. Бруно Бауэр исследовал греко-римские элементы христианского учения. Целый ряд других исследователей[15] внес свой вклад в научное изучение процессов формирования христианства, его литературы, образов его деятелей. «Легенда о христианстве, которое якобы сразу и в готовом виде возникло из иудейства и которое из Палестины покорило мир своей раз навсегда установленной в главных чертах догматикой и этикой, оказалась полностью развенчанной со времени Бруно Бауэра; она может прозябать еще только на теологических факультетах и среди людей, которые хотят „сохранить религию для народа“, даже в ущерб науке», — писал Энгельс, пристально следивший за развитием критического изучения новозаветной литературы и принимавший сам в этом серьезное участие[16].

Критика христианской догмы и евангельских сказаний — «Правдивое слово» Цельса, созданное при самом основании этой новой религии, и «Завещание» Мелье, появившееся после крушения «тысячелетнего царства» средневековой схоластики, — вот важнейшие исходные вехи борьбы свободомыслия и атеизма против догматического богословия. А всего лишь через два столетия после Мелье все позиции догматического богословия по вопросу о происхождении новозаветной литературы, евангельских сказаний, образа Христа и возникновения самого христианства оказываются разрушенными научной критикой.

Это очень образно выразил американский епископ В. М. Браун, который под впечатлением всех этих достижений научной критики Библии и социальных идей века стал чем-то вроде епископа-еретика. «Некогда существовала, — писал он, — система христианского богословия. Она была замечательной, хотя и весьма искусственной постройкой, возведенной из красивых, но весьма старых и окаменелых догм, которые никто не мог доказать, но лишь немногие осмеливались оспаривать. Существовал величественный старец в небесах, непогрешимая библия, продиктованная святым духом, троица, падение, искупление, предопределение и благодать, оправдание верой, избранный народ, всемогущий фантастический дьявол, мириады духов, вечное блаженство, получаемое за бесценок, и вечные муки для тех, кто не воспользовался предложением. Ныне этот карточный домик разрушен, или, вернее, он медленно расползается, „как беспочвенное создание сновидения“, по выражению Шекспира. Библейская хронология, история, этика — все одинаково оказались сомнительными и опороченными. Божественное откровение дискредитировано, человеческая летопись занимает ее место. Что же привело к этой поразительной перемене? Знание, мысль, исследования критики показали, что традиционные библейские построения не могут удержаться. Логика фактов подтвердила рассуждения свободомыслящих и поставила догматику перед все более обостряющейся дилеммой»[17].

Эти именно обстоятельства побуждают современных теологов отвергать пути научного изучения проблемы происхождения христианства, хотя время от времени они выступают с декларациями о том, будто наука и религия не противоречат друг другу и разными путями идут к одной и той же цели — познанию тайн сокровенного. В действительности же, конечно, метод научного анализа и «метод» слепой веры не могут иметь между собой ничего общего. Но именно слепая вера избирается современными богословами и клерикальными учеными как принцип решения евангельских проблем. И даже с трибуны международного конгресса историков в Риме в 1955 г. прозвучал призыв главы католической церкви папы Пия XII изъять Иисуса из компетенции науки и, возвратившись к исходному положению, оставить его всецело в области иррациональной веры.

Для догматического богословия источником всякой мудрости и непререкаемым авторитетом в вопросах истории возникновения христианства был и остается Новый завет. Он вместе с Ветхим заветом составляет Священное писание, т. е. Библию, которой приписывается сверхъестественное происхождение. «Нужно помнить, — писал „Журнал Московской патриархии“, — …что святые божии человеки, написавшие книги Священного писания, написали их не сами от себя, а по вдохновению от Духа святого, наставляющего их на всякую истину». Журнал подчеркивает, что все написанное там — «не человеческие слова», и с оттенком сожаления вспоминает стародавние времена, когда в знак благоговения к происхождению этих книг их брали не иначе, как «умовенными руками»[18]. В другой статье того же журнала эта мысль выражена еще более решительно. «Священное писание, — говорится там, — слово божие, заключенное в книги богодухновенными мужами». При этом автор уверяет, что «церковь хранит его в целости и неповрежденности (разрядка моя. — М. К.), в том виде, в каком оно дано ей богом»[19].

Однако два с лишним столетия, прошедшие с тех пор как французский священник Ж. Мелье и немецкий ученый Г. С. Реймарус, таясь своих современников, подвергли рационалистическому анализу евангельские сказания, в корне перечеркнули подобные представления. Бесчисленное множество фактов разрушило их. Более того, анализ новозаветных произведений показал, что сами христиане не смотрели так на эти книги в период их формирования и что боговдохновенность была им приписана церковью позже.

Было непреложно выяснено, что новозаветные произведения сопоставимы с другими человеческими творениями подобного рода. В них заключены все достоинства и пороки аналогичных произведений. Они полны противоречий — потому что их создавали различные люди в разное время. В них отразились социальные и идейные противоречия века. В них запечатлелась борьба разнообразных групп и движений внутри формирующегося христианства. Они полны исторических ошибок, ибо тенденциозность их составителей и скудость письменных источников, которыми располагали авторы Нового завета, неизбежно должны были привести к такому результату. Ни одно из этих произведений не избежало влияния своего времени и создававшей их среды. Следовательно, проблема новозаветной литературы — это прежде всего проблема ее критического раскрытия. Работа историка может быть в данном случае уподоблена работе анатома. Препарируя сантиметр за сантиметром ткань так называемого Священного писания, он выявляет древнейшие образования и позднейшие наросты, органические пороки и чужеродные включения. Только при таком подходе можно говорить о Новом завете как историческом источнике и только опираясь на такие предпосылки можно объяснить имеющиеся там бесчисленные противоречия.