Читать онлайн «История религий. Том 1». Страница 7

По существу та из этих «ересей», которая превратилась в христианскую ортодоксию, лучше других сумела приспособиться к обстановке, она оказалась более гибкой и беспринципной. Именно поэтому она не только выжила, но и осталась в истории как церковь, оттеснив и в реальном ходе истории, и в памяти последующих поколений всех своих конкурентов на положение ересей и сект.

Одним из важных путей приспособления христианства к условиям борьбы за успешное распространение в массах была своеобразная конкретизация этого учения. Абстрактные сентенции насчет Слова, которое было богом, мало что говорили верующему, а для его разума были недоступны, они годились лишь для изощренного в философских спекуляциях ума ритора и софиста. Другое дело — живое, телесное воплощение духа: родившийся на земле, пусть и необычным способом, человек, ходивший и действовавший на реальной земле, страдавший физически и морально, погибший за грешных и нищих. Гностические секты превращали человеческий и потому близкий людям образ Христа в абстрактную философскую категорию. Наиболее вредное для христианства значение гностических спекуляций проявлялось в таком направлении гностицизма, как докетизм, учивший о призрачности телесной природы Христа, о ее кажимости (dokeo — кажусь). Чтобы бороться за массы, христианство должно было не только отмежеваться от гностической ереси, но и решительно осудить ее носителей — офитов и докетов, Карпократа и Василида, Валентина и Маркиона.

Для первоначальной стадии истории христианства Ф. Энгельс отмечает такую ее существенную особенность, как простота ритуала. Выше уже отмечалось, что в дальнейшем развитии христианства обряды иудаизма, в особенности такой обременительный и неприятный, как обрезание, должны были исчезнуть. Их место заняли новые.

Оставаться в положении религии без своих собственных специфических обрядов было для христианства связано с риском гибели. В борьбе за массы оно имело дело с конкурентами, которые держали людей под своим влиянием именно благодаря разветвленной системе ярких и эмоционально насыщенных культово-магических действий. Нужно было создавать свою систему таких действий, причем жизнь подсказывала возможность их заимствования из тех религий, из которых пришли в христианство соответствующие группы верующих.

Материал, которым пользовалась христианская церковь для построения своей культовой системы, был достаточно богатым. Прозелиты из евреев знали сложившийся к тому времени синагогальный культ, более сложный, чем прежний храмовый. Наряду с жертвоприношениями, которые носили чисто символический характер, большую роль стали играть молитвенноречевые формулы и песнопения, игра на музыкальных инструментах (трубы, рог) и т. д. Обстановка в синагогах была более пышной и внешне эффектной, чем в иерусалимском храме.

Но значительно больше материала, чем из иудаизма, могло черпать христианство при создании своего культа из религий эллинистического мира. Этот материал имел тем большее значение, чем большее место занимали в составе новообращенных христиан бывшие язычники. Поклонники Изиды и Митры, Диониса и Кибелы, Бахуса и Сераписа привносили в новую религию свои культовые привычки и склонности. Для вербовки неофитов из этих слоев было необходимо, чтобы они находили в новой религии знакомую обстановку и привычные обряды. Поэтому идеологи христианства не противились включению языческих обрядов в складывающийся христианский культ. Уже в начале V в. Августин не только признавал заимствование христианством языческих обрядов, но и обосновывал правомерность такого заимствования. «Христиане, — писал он, — меньше, чем кто бы то ни было, должны отвергать что-либо хорошее только потому, что оно принадлежит тому или другому… Поэтому продолжать хорошие обычаи, практиковавшиеся у идолопоклонников, сохранять предметы культа и здания, которыми они пользовались, не значит заимствовать у них; напротив, это значит отобрать у них то, что им не принадлежит, и вернуть истинному владельцу, богу, посвящая это ему непосредственно в его культе или косвенно в культе святых» 23.

При такой готовности к ассимиляции обрядов, обычаев и церковных порядков из других религий этот процесс шел весьма активно. В итоге возникло нечто вроде синтеза иудейской и языческой обрядности, причем в ходе развития новой религии первая быстро вытеснилась второй. Обрезание как символ приобщения к единоспасающей вере и к сонму ее приверженцев уступило место водному крещению 24. Последнее стало одним из «таинств», важнейшим обрядом, исполнение которого связано, по верованию, с чудом.

Погружение в воду как акт приобщения к данной религии впервые появилось не в христианстве. Этот обряд был широко распространен в дохристианских религиях древности.

В первых поколениях христиан, когда к новой религии приобщались преимущественно взрослые люди, обряд крещения производился именно над ними. Но в дальнейшем принадлежность к этой религии становилась наследственной, и родители, естественно, стремились обратить в христианство своих детей с рождения. Вот почему в религиозный быт и в церковные узаконения вошло крещение новорожденных.

Вероятно, несколько ранее крещения в христианском культе занял свое место обряд причащения. Его распространение было облегчено тем, что ему не пришлось, как крещению, вытеснять соответствующий иудейский обряд.

Специфически христианское объяснение семантики причащения мы находим в евангельском предании о тайной вечере. Но действительные его истоки лежат в дохристианских культах. В христианство этот обряд проник из митраизма, из оргиастических мистерий Диониса, из культа Бахуса, из критских орфических мистерий и других древних культов 25. Обряд вкушения плоти и крови бога по своему происхождению восходит к первобытным временам и к тотемистическим культам. В религиях первобытности и древности было широко распространено представление о том, что, принимая внутрь частицу тела своего божества, человек обретает его силы и мудрость, его доблесть и хитрость. Будучи центральным элементом христианского культа в ранний период его истории, обряд причащения сыграл большую роль в оформлении всего богослужения. Организация этого обряда в широких масштабах выливалась в общую трапезу для членов общины. Такие трапезы получили греческое название «агапе» — вечерь (или ужинов) любви. Дело не могло ограничиться лишь коллективным вкушением пищи, и в частности съеданием «тела и крови господних». Обряд неминуемо должен был обрасти рядом речевых молитвенных и прочих формул, что в дальнейшем развитии христианского культа вылилось в литургию.

Обряды крещения и причащения послужили основой складывавшегося христианского культа. Тот факт, что они были заимствованы из других религий, создавал известные трудности в отношении их осмысления. Заимствуемым культовым формам требовалось иное объяснение, чем то, которое они имели в породивших их религиях.

Создание новой этиологии для заимствуемых обрядов обусловливало дополнительную нагрузку для фантазии религиозных идеологов, которые занимались формулированием догматики. Материал для новых объяснений старых обрядов выискивался в книгах Нового завета, а иногда просто измышлялся и фиксировался в сочинениях раннехристианских авторов.

Ряд деталей и эпизодов создававшейся в это время биографии Христа был продиктован нуждами мифологической этиологии складывавшейся обрядности.

Христианство не могло возникнуть без людей, которые выполнили историческую миссию формирования и пропаганды его учения. Если с самого начала это была небольшая группа, то и среди них должен был быть некто, возглавлявший ее. Другое дело, звали ли его Иисусом, такова ли была его биография, как она изложена в Евангелиях, погиб ли он на кресте в начале 30-х годов I в. Решающего значения для судеб христианства этот вопрос не имел, ибо они определялись не характером деятельности того или иного человека или даже группы людей, а социально-исторической обстановкой, создавшей благоприятные условия для распространения нового учения. Тем не менее, поскольку вопрос об историчности или мифичности Христа вызывает и в настоящее время острые споры, необходимо остановиться на нем.

Несмотря на то что в последние годы ряд советских авторов выступил с критикой мифологической теории26, основные аргументы последней остались непоколебленными 27. Они могут быть сформулированы в следующих двух пунктах: 1) исторические источники, относящиеся к I в., хранят полное молчание о личности и деятельности Христа, притом даже в тех случаях, когда, казалось бы, фигура Христа и его судьба не могли не обратить на себя внимание авторов соответствующих исторических, философских и публицистических работ, не могли не фигурировать также в некоторых официальных и полуофициальных документах; 2) в раннехристианской литературе образ Христа эволюционирует по схеме «от бога к человеку» в соответствии с хронологической последовательностью появления того или иного произведения: чем оно древнее, тем меньше в нем конкретных черт человека, тем скуднее его земная биография, тем ближе его облик к образу бога 28.