Читать онлайн «История религий. Том 1». Страница 26

Экономическое могущество являлось той основой, на которой зиждилось стремление средневекового папства к всевластию не только идеологическому, но и политическому. Борьба Григория VII с Генрихом IV была отнюдь не последним актом эпопеи, связанной с претензиями пап на мировое господство.

Несколько раз вспыхивали конфликты между папами и императором Фридрихом Барбароссой (1152–1190), пока наконец в сражении при Леньяно в 1176 г. войска императора не были разгромлены коалицией папы Александра III (1159–1181) и ломбардских городов. На этом этапе папство в своей борьбе за мировую гегемонию одержало победу.

Все претензии, когда бы то ни было предъявлявшиеся папами относительно их положения в мире, воспроизвел в наивысшей степени Иннокентий III (1198–1216). Он признал недостаточной и умаляющей достоинство пап формулу «преемник апостола Петра», ибо Петр при всем своем величии был все же человеком. «Римский первосвященник, — заявил Иннокентий III, — поистине называется наместником не простого человека, а истинного Бога. Ибо хотя мы и преемники главы апостолов, однако мы не его и не какого-либо апостола или человека, но самого Иисуса Христа наместники» 46.

В переводе на государственно-политический язык это означало, что папа претендовал на роль самодержца Вселенной и все светские владыки должны были зависеть от него.

За 18 лет своего понтификата Иннокентий III добился в этом отношении разительных успехов. Английский король Иоанн Безземельный (1199–1216) признал свою ленную зависимость от Рима и в знак этого положил к ногам первосвященника свою корону, которая тут же была возложена на его голову уже от имени Святого престола; это было не только символическим актом, ибо означало, что Англия должна в дальнейшем регулярно вносить папе большие вассальные платежи. Свою ленную зависимость от папы вынуждены были признать христианские короли Пиринейского полуострова — леонский Альфонс IX, португальский Санчо I, арагонский Педро II, а также болгарский царь Калоиоанн. В конце своего понтификата папа Иннокентий III вступил в борьбу с сопротивлявшимся ему императором Фридрихом II Гогенштауфеном (1212–1250).

Император Фридрих II представлял собой одну из самых противоречивых фигур средневековой истории. Широкообразованный человек, знавший ряд языков, в частности арабский, Фридрих II в религиозных вопросах занимал позицию терпимости, связанную с тем, что сам он был настроен скептически в отношении к истинам веры. Его репутация в данном вопросе была настолько широко известна, что в дальнейшем именно ему приписывали авторство популярного в последующие века трактата «О трех обманщиках» — этими обманщиками признавались Моисей, Христос и Мухаммед 47. С иерархами католической церкви Фридрих обращался весьма бесцеремонно. Когда в 1241 г. папа Григорий IX созвал церковный Собор в Риме для торжественного вторичного отлучения Фридриха II от церкви, то он не состоялся потому, что Фридрих захватил большую часть кораблей, на которых соборные отцы плыли из Генуи, и увел их в Неаполь, так что в плену у него оказался целый синклит епископов — французских, английских, испанских и итальянских. При всем этом Фридрих II был одним из инициаторов инквизиции.

В начале XIV в. разгорелась острая борьба между папой Бонифацием VIII (1294–1303) и французским королем Филиппом IV Красивым (1285–1314). В ряде опубликованных документов папа сформулировал положение о том, что все земные власти должны подчиняться его указаниям как распоряжениям бога. Он писал: «Мы объявляем, говорим, постановляем и провозглашаем, что подчинение всех людей римскому епископу безусловно необходимо для их блага». Король Филипп отвечал более лаконично и менее красноречиво. «Пусть знает, — писал он «наместнику бога на земле», — твоя почтеннейшая глупость, что мы никому не подчинены в светских делах» 48. Категоричность заявления была подтверждена делом.

В Рим явился посланный Филиппом придворный Ногаре, который захватил папу в его дворце и обошелся с ним настолько неделикатно, что через месяц тот умер. Началась борьба между кандидатами на папский престол, но под давлением Филиппа был избран французский кардинал, ставший папой под именем Климента V (1305–1314). С одобрения, а может быть, и по распоряжению короля новый папа решил не расставаться с Францией. До 1377 г. резиденцией папства стал город Авиньон на юге Франции (период «авиньонского пленения» пап). Так как все папы авиньонского периода были французами и фактически назначались королем, то особых противоречий между ними и светской властью по поводу их плененного состояния не возникало. Вмешательство пап в жизнь других государств продолжалось, но уже при поддержке и по указанию французских королей.

Прислужничество авиньонских пап французским королям нашло яркое выражение в той расправе, которая была ими учинена над орденом тамплиеров49.

Во время Столетней войны между Англией и Францией (1337–1453) папа Григорий XI (1370–1378) использовал подходящий момент, когда французский король находился в затруднении, и в 1377 г. вернул папский престол из Авиньона в Рим. Но теперь уже церковь не была серьезным конкурентом светской власти. Главной причиной изменения в соотношении сил явились социально-экономические и политические процессы, связанные с развитием капитализма и буржуазных отношений, с разложением феодализма, с централизацией государственной власти и возникновением абсолютных монархий.

Догматика христианства и его католической разновидности не претерпела в рассматриваемый период серьезных изменений. Тем не менее деятельность богословов вызывала немалые волнения, выражавшиеся в дискуссиях и спорах, в возникновении разных школ и группировок, нередко ведших между собой ожесточенную борьбу. Арбитром в спорах такого рода выступала церковь, но ей не всегда удавалось добиваться того, чтобы спорящие стороны приняли ее решение.

Стремясь сохранить свое монопольное положение в вопросах идеологии и вообще духовной культуры, католическая церковь была вынуждена предоставлять известный простор развитию богословско-философской теории, в противном случае этот процесс, стимулируемый развитием производительных сил и культуры в целом, складывавшимися социально-экономическими и политическими отношениями и ходом классовой борьбы, вышел бы из-под контроля церкви. В дальнейшем оно так и произошло, но церковь сопротивлялась этой неизбежности всеми силами, имевшимися в ее распоряжении, в частности тем, что сама культивировала и поощряла богословские «исследования», держа, таким образом, в своих руках и эту сторону развития общественной мысли.

Необходимость для церкви культивировать философско-богословские «исследования» влекла за собой, однако, неизбежные трудности и противоречия, подтачивавшие ее могущество. Богословие, будучи по своему содержанию лженаукой, вынуждено все же пользоваться методами логического мышления, каковые мстят ему тем, что наталкивают мысль на противоречия, несуразности, софизмы и прямые бессмыслицы в догматической системе религии. В средневековом христианском богословии это особенно сказывалось, поскольку оно ориентировалось на философию.

Связь между философией и богословием выражалась для средневековья в том, что философия была поставлена в положение служанки по отношению к богословию и к церкви. Философская мысль не укладывалась в прокрустово ложе догматики и то и дело взрывала отдельные элементы ее системы, ставя под удар всю конструкцию христианского вероучения.

Важное место в средневековом богословии занимал вопрос о соотношении авторитета и разума в вере христианина. Впервые он был поставлен довольно резко в сочинениях Иоанна Скота Эриугены (ок. 810— ок. 877) 50, который стоял на той позиции, что хотя следует подходить к писаниям авторитетов с высоким почтением и даже благоговением, но рассматривать их мнения надо в свете разума. Этот взгляд вызвал такое негодование у ортодоксально мыслящих христиан, что, по преданию, Эриугена был убит собственными слушателями. Церковь тоже высказалась против построений Эриугены; его книга «О разделении природы» была дважды осуждена церковными соборами — в 1050 и 1225 гг.51

В дальнейшем проблема приобрела форму генеральной контраверзы между рационализмом (схоластикой) и мистицизмом. Наиболее ярко выраженными представителями двух лагерей в данном вопросе были в Европе, с одной стороны, Пьер Абеляр (1079–1142), с другой — Ансельм Кентерберийский (1033–1109) и Бернард Клервоский (1091–1153). Такое же разделение имело место и в византийском богословии, где рационалистическую концепцию выражал Георгий Гемист Плифон (ок. 1355–1452), а мистическую отстаивали Симеон Новый Богослов (949—1022) и Григорий Палама (1295/96—1359) 52. Содержание всего спора формулируется противопоставлением установок Абеляра и Ансельма: первый утверждал, что «мы познаем для того, чтобы веровать»; второй, наоборот, настаивал на том, что условием познания является вера.