Читать онлайн «История христианства Tom I. От основания Церкви до эпохи Реформации.». Страница 88

Само по себе мистическое движение не противостояло церкви или ее иерархии. Некоторые мистики критиковали злоупотребления прелатов и в первую очередь их показное благочестие, но большинство из них довольствовались достигнутым внутренним миром и не чувствовали необходимости конфликтовать с церковными властями. Но с другой стороны, мистический порыв ослаблял позиции не только разложившихся прелатов, но и самой иерархической церкви. В самом деле, если общения с Божеством можно добиться через прямое созерцание, такие традиционные средства получения благодати, как обряды, проповеди и даже Писание, теряют смысл. Мистики XIV и XV веков редко приходили к таким радикальным выводам. Но их учение несло в себе зародыш сомнения, которое впоследствии будет все больше ослаблять власть иерархии.

Выше мы вели речь в основном о реформаторских движениях, возникавших среди богатых и образованных людей. По очевидным причинам большинство существующих материалов связаны именно с такими движениями. Бедные и необразованные люди не пишут книг о своих чаяниях, которые находят выражение только в исторических сочинениях, посвященных периодам, когда они выливаются в прямое столкновение с властями. Но в позднем средневековье среди простого народа таких чаяний было очень много.

Теории Уиклифа распространялись не столько принявшими их учеными мужами Оксфорда или представителями знати, рыцарства, сколько лоллардами, ходившими из деревни в деревню с проповедью Евангелия, во многом противоречившей той, которую деревенские жители слышали от церковных иерархов. И крайне маловероятно, что эти проповедники могли бы найти последователей среди простого народа, если бы учение преподавателя из Оксфорда не отражало многих их надежд. Гуситы, состоявшие сначала в основном из мелкопоместного дворянства и образованных людей, наибольшую поддержку нашли среди таборитов, которые многие свои идеи черпали не из учения Гуса, а из народных религиозных представлений и апокалиптических ожиданий бедных.

Нечто подобное происходило среди женщин. Монашество было для них единственным средством освободиться от прямой зависимости от отцов, мужей или сыновей. Поэтому женщины стекались в такие ордена, как францисканский и доминиканский. Вскоре руководители этих орденов начали ограничивать число женщин, которых можно было принять в женские отделения орденов. Но это не остановило монашеский порыв женщин, и они начали объединяться в небольшие группы для совместной жизни в молитве, поклонении и относительной бедности. Их самих стали называть "бегинками", а их дома "бегуинажами". Происхождение этих слов не ясно, но несомненно, что они имели уничижительный смысл, каким-то образом, вероятно, связанный с ересью, в которой эти женщины часто подозревались. Это движение было поддержано очень немногими епископами, но большинство из них предало его анафеме. В конце XIII века и впоследствии церковь издавала законы, направленные против такого рода общин, которые не были частью какого-либо ордена с надлежаще установленным порядком и возмущали членов официальных монашеских орденов. Когда подобный образ жизни начали вести мужчины, их назвали "бегардами", и они тоже попали под подозрение.

Другим народным движением были флагелланты. Оно возникло в 1260 году, но особенного размаха достигло в XIV веке. Самобичевание в покаянии за грехи не было новым явлением – оно практиковалось во многих монашеских обителях. Но теперь оно стало повальным народным увлечением, почти не связанным с церковной иерархией. Тысячи христиан из всех слоев общества, убежденных, что конец близок или что Бог разрушит мир, если люди не покаются, избивали себя до крови.

Это не было скоротечной или неуправляемой истерией. Наоборот, движение отличалось строгой и порой даже ритуальной дисциплиной. Желавшие вступить в его ряды совершали все эти действа в течение тридцати трех с половиной дней и все это время обязаны были беспрекословно подчиняться своим руководителям. После этого начального периода флагелланты возвращались домой, но должны были сечь себя раз в году на страстную пятницу.

В течение тридцати трех дней послушания флагелланты жили вместе и следовали предписанному ритуалу. Дважды в день они с пением попарно совершали шествие в церковь. После молитвы Деве Марии в церкви они опять же с пением шли на городскую площадь. Там они оголяли спины, вставали в круг и опускались на колени в молитве. Н а коленях же они возобновляли пение и наносили себе сильные удары, пока спина не покрывалась кровью. Иногда один из руководителей читал им проповедь о страданиях Христа. После самобичевания они вставали, покрывали спины и удалялись.

Поначалу иерархи церкви не видели в этом движении никакой опасности. Но когда флагелланты начали говорить о своем ритуале как о форме покаяния и "втором крещении" – как ранняя церковь говорила о мученичестве, – их обвинили в попытке узурпации "власти ключей", врученной только святому Петру и его преемникам. В некоторых странах они подверглись гонениям. В конце концов от публичного самобичевания отказались. Но движение продолжило подпольное существование в течение жизни еще нескольких поколений.

Еще одно движение, отражавшее настроения времени, возглавил Ганс Бем. В деревне Никласхаузен епархии Вюрцбурга была икона Девы Марии, ставшая местом паломничества. Во время великого поста 1476 года паломникам начал проповедовать священник по имени Ганс Бем. Времена были плохими из-за неурожая, к тому же епископ Вюрцбурга обложил бедных еще более высокими налогами. Сначала Бем проповедовал в основном о необходимости покаяния. Но нищета слушателей произвела на Бема такое сильное впечатление, что его проповедь приняла более радикальный характер. Он говорил о противоречии между евангельскими заповедями и алчностью и разложением духовенства. Затем он заявил, что наступит день, когда все будут равными и будут сами зарабатывать себе на жизнь. Наконец, он призвал своих последователей, число которых к тому времени превысило пятьдесят тысяч человек, поспособствовать приближению этого дня, отказавшись платить налоги и десятины. Он назначил дату, когда все должны были принять участие в шествии в защиту своих прав.

Каковы были намерения Бема, неизвестно, так как накануне назначенного дня стража епископа схватила его, а толпу разогнали. Бема сожгли как еретика. Но его последователи продолжали собираться в Никласхаузене. Епископ наложил интердикт на всю деревню. Но они все равно приходили. Наконец вмешался епископ Майнца, приказавший разрушить деревенскую церковь. Потеряв лидера и место собраний, движение распалось. Но его отголоски давали о себе знать на протяжении жизни многих последующих поколений.

Это лишь один из многих подобных эпизодов. Последние годы средневековья были смутным временем, когда социальные проблемы были неотделимы от религиозных разочарований и ожиданий. Церковные власти существующий порядок устраивал, и они обычно поддерживали мирских правителей, подавлявших движения протеста. Такие условия стали благодатной почвой для развития антиклерикализма, черпавшего вдохновение не в современных секулярных тенденциях, а в вековых надеждах на справедливость.

Позднее средневековье ознаменовано водоразделом в понимании философских принципов и в самом мышлении. Кто-то по-прежнему придерживался традиций схоластического богословия; но появлялись и другие люди, обращавшиеся за водительством и вдохновением к античной литературе и философии и положившие начало эпохе Возрождения.

Схоластическое богословие, достигшее высшей точки развития в трудах Фомы Аквинского, в дальнейшем характеризовалось двумя отличительными чертами. Во-первых, оно стремилось ставить все более трудные вопросы и давать ответы на них с помощью тонких дистинкций. Это сопровождалось использованием все более замысловатого языка и специальной терминологии, непостижимых для непосвященных. Во-вторых, наблюдался все больший разрыв между философией и богословием, между тем, что можно постичь разумом, и тем, что можно познать только через божественное откровение.

Св. Фома и его современники полагали, что между разумом и верой существует тесная взаимосвязь. Это означало, что некоторые раскрытые истины (например, бытие Бога) постигаемы разумом. Но вскоре после смерти великого доминиканского богослова основополагающую предпосылку о взаимосвязи между верой и разумом начали ставить под сомнение.