Читать онлайн «Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки». Страница 51

Неоднозначность, избирательное запоминание и парафраз, вводящий в заблуждение, все вместе оказывают значительное влияние на понимание верующими смысла их религии. Но что касается семантической силы как таковой, ни один из этих инструментов не сравнится с искусно примененной метафорой и аллегорией. Одним таким ударом можно стереть буквальное значение текста и заменить его принципиально иным.

Так в XX веке индуисты во главе с Ганди изгнали дух варварства из вступительной сцены «Бхагавад-гиты», где бог Кришна подстрекает верующих беспощадно убивать врагов, в том числе и тех, которые приходятся нападающим родственниками. На самом деле, утверждал Ганди, вся эта батальная сцена — метафора внутренней борьбы, войны против темной стороны нашего существа, войны за выполнение нашего долга и праведную жизнь. Подобно этому некоторые мусульмане утверждают, что «борьбу», выраженную словом «джихад», следует понимать как внутреннюю борьбу, а не военные действия против неверных.

Вернемся к Филону: помните страшную библейскую сцену, в которой явно мстительный Яхве топит египетское войско в Чермном море? Филон смягчает этот эпизод, толкуя его в целом как метафизическую аллегорию: рабство в Египте было представлено как рабское подчинение человека стремлениям физического тела, а бегство из Египта означало освобождение, переход в сферу духовного руководства. В таком разрезе египтяне, делающие последний вдох, явились метафорой завершения плена души[588]. Согласно Филону, когда во время Исхода «коня и всадника ввергнул в море… Господь крепость моя», это не что иное как хвала Богу за победу над низменными желаниями тела[589]. Филон не утверждал, что ничего этого не было, а, по-видимому, полагал, что главный урок, который можно извлечь из этого описания, относится к внутреннему преображению, а не к бойне, к бегству от животных порывов, и не к их проявлению[590].

Этот ловкий прием, продемонстрированный Филоном, применяли мыслители всех великих религий мира. Им объясняется значительное различие нравственных и теологических взглядов в пределах одной религии — различие, которое наблюдается время от времени то в одном, то в другом месте, у разных людей. Так почему же где-то предпочитают мир и толерантность, а в других местах других этого не делают? В разгар восстания Маккавеев, освободившего Иерусалим от гнета империи Селевкидов во II веке до н. э., иудеи разрушали языческие храмы[591]. А два столетия спустя, в другом городе, Филон настойчиво указывал совсем другой путь. Почему?

Филон существовал в нескольких пересекающихся мирах. В этническом и религиозном отношении он был евреем. В политическом — жил в Римской империи. Его интеллектуальный и социальный мир был преимущественно греческим; хотя Александрия находилась в Египте, верхушку ее общества составляли главным образом греки, потомки спутников Александра Македонского, основавшего город в IV веке до н. э.[592]. С греками соседствовали египтяне, значительные числом, если не влиянием.

Филон родился в богатой и влиятельной семье. Для поддержания такого статуса требовалось прежде всего ладить с властями — римскими политиками и греческой аристократией. Хорошие отношения богатых и влиятельных людей с другими влиятельными богачами — не самая каверзная задача, но в данном случае положение осложнялось еврейством Филона. Монотеизм иудеев периодически раздражал местных политеистов, особенно в те времена, когда римские правители, приписывающие себе божественное происхождение, требовали поклонения[593]. Этому требованию религиозные евреи были вынуждены противостоять, их сопротивление подливало масло в огонь антисемитизма в среде греков и египтян.

Разумеется, от иудаизма всегда можно было отказаться. (Племянник Филона избрал именно такой путь и значительно возвысился, став наместником в Египте.[594]) Но Филон был чрезвычайно религиозным, поэтому ему приходилось примирять миры, в которых он существовал. Он считал своим долгом поддерживать жизнеспособность своего еврейского мира и своей еврейской веры даже в среде греков, римлян и египтян.

А это уже задача не для малодушных. Представьте, что вам пришлось бы объяснять императору Калигуле, считавшему себя богом, почему вы не хотели бы украшать его статуями синагоги Александрии, а тем более Иерусалимский храм. Филон попытался. Александрийская чернь взбунтовалась против евреев и сожгла нескольких после того, как они отказались осквернять таким образом синагоги. Филон возглавил делегацию, отправившуюся в Рим замолвить слово за евреев, чтобы официальная санкция не подкрепила гонения на них.

Чтение отчета Филона о попытке нравственно просветить человека, известного своим нарциссизмом, — мрачноватое развлечение. На вопрос Калигулы, почему евреи отказываются есть свинину, Филон отвечает: «У всех людей свои обычаи: одно запрещено нам, другое — тем, кто нам противостоит». Один из сторонников Филона, пытаясь найти соответствия в системе отсчета Калигулы, подхватывает: «Да, так, например, многие не едят мяса ягненка, несмотря на его дешевизну». Калигула отвечает: «И правильно делают: оно невкусное»[595]. Вот вам и отношение к агнцам.

Тем не менее делегация Филона в конце концов преуспела — по крайней мере, настолько, чтобы александрийские евреи остались при своей жизни и религии. Калигула в присутствии Филона объявил, что хотя евреи «по глупости отказываются верить, что моя природа божественна», они, в сущности, «несчастны, а не злонамеренны»[596].

О здравомыслии Калигулы ведутся давние споры, но по крайней мере в тот момент он рассуждал разумно. Эта толерантность с позиции жалости имела смысл. Какими бы ни были теологические различия между Калигулой и евреями, его отношения с ними фактически были игрой с ненулевой суммой. Плодовитый и работящий народ, евреи сполна платили налоги. Позволить александрийцам перебить их всех значило понести убытки, мало того — нарушение общественного порядка могло оказаться заразным и воспламенить вражду между евреями и их противниками повсюду в империи. И с точки зрения Филона, насилие было заведомо проигрышным решением. Принцип «живи и не мешай жить другим» оставался логичным с обеих точек зрения, и логика победила — по крайней мере, в данном случае.

Встреча с Калигулой стала кульминацией известной политической карьеры Филона, а социальный фон с ненулевой суммой долгое время оставался контекстом его жизни. Положение евреев в Александрии было ненадежным, разрешение исповедовать монотеизм само по себе могло считаться достижением. Если бы они переусердствовали и показали себя агрессивными и нетерпимыми, их статус сменился бы: из приемлемого меньшинства они превратились бы в ненавистных врагов. Несомненно, Филон помнил о проблеме имиджа, предлагая свое толкование Исх 22:28. Ссылаясь на толерантность, выраженную в этом стихе, он спрашивал, как можно утверждать, что в намерения иудаизма входит «искоренение чужих обычаев»[597]?

К выражению этой логики с ненулевой суммой, подкрепляющей его учение о толерантности, Филон подошел настолько близко, насколько можно было ожидать от человека, жившего почти за два тысячелетия до изобретения теории игр. Он видел, что нетерпимость породит нетерпимость, в итоге обе стороны окажутся в проигрыше. Какими бы ложными ни были языческие боги, те, кто верит в них, «настроены отнюдь не мирно по отношению к тем, кто вряд ли с радостью примет их мнение. В этом начало и первопричина войн». И в итоге, «для нас Законом [Торой] описан источник мира как прекрасное достояние»[598].

Рассматривая толерантность Филона как воплощение логики ненулевой суммы, следует увидеть эту логику в ее истинном и неприкрашенном виде. Поскольку в играх с ненулевой суммой, в отличие от игр с нулевой, возможен выигрыш обеих сторон, зачастую первые из этих игр воспринимают как разгул дружелюбия. Они бывают и такими, но редко. В игре с ненулевой суммой почти всегда присутствует аспект «нулевосумности», или «фактор нулевой суммы» — конфликт интересов. Когда мы покупаем новую машину, эта покупка остается целесообразной, с нашей точки зрения, при определенном диапазоне цен (допустим, не выше 28 тысяч долларов), и при определенном диапазоне цен сделка остается прибыльной для продавца (допустим, не ниже 27 тысяч долларов). Поскольку эти диапазоны пересекаются и есть возможность прийти к решению, улучшающему положение обоих игроков, это игра с ненулевой суммой. Тем не менее конфликт интересов сохраняется: чем ближе цена к 27 тысячам долларов, тем лучше для нас, чем ближе к 28 тысячам — тем лучше для продавца. Движение по участку между 27 и 28 тысячами долларов относится исключительно к нулевой сумме, так как уменьшает финансовые ресурсы одного игрока и одновременно увеличивает финансовые ресурсы другого. Отсюда и торг, зачастую сопровождающийся обманом, подозрениями, сожалениями покупателя и т. п. Торг может привести и к тому, что сделка не состоится — результат, проигрышный для обеих сторон, так как каждый игрок теряет выгоду, которую она могла бы ему принести.